Стивен Сейлор
«Гладиатор умирает только раз»
(сборник рассказов)
«Гробница Архимеда»
– Как только я узнал, что ты с сыном здесь, в Сиракузах, Гордиан, я немедленно послал Тиро, чтобы он нашёл тебя. Ты не представляешь, какое это утешение - видеть знакомое лицо здесь, в провинции, - улыбнулся Цицерон и поднял свою чашу.
Я ответил на жест. Эко сделал то же самое, и мы втроем, в уинсон, отпили. Местное вино была неплохим.
– Я ценю твоё приглашение, - сказал я, и это было правдой. В самом деле, неожиданное появление Тиро в грязной таверне в гавани, где остановились мы с Эко, застало меня врасплох, а приглашение отобедать с Цицероном и переночевать в арендованном им доме удивило меня ещё больше. За пять лет, прошедших с тех пор, как Цицерон впервые нанял меня (чтобы помогать ему в защите Секста Росция, обвиняемого в отцеубийстве), наши отношения были строго профессиональными. Цицерон обычно относился ко мне с прохладной неуверенностью: я был всего лишь ищейкой, полезной для рытья земли. Я смотрел на него с осторожным уважением; как защитник и восходящий политик, Цицерон, казалось, искренне интересовался справедливостью и правдой, но в конце концов он был адвокатом и политиком.
Другими словами, мы дружили, но не совсем. Мне показалось любопытным, что он пригласил нас с Эко пообедать с ним исключительно для удовольствия. Его двенадцать месяцев в качестве государственного администратора здесь, на Сицилии, должны были быть действительно одинокими для него, если вид моего лица мог доставить ему какое-то удовольствие.
– Ты здесь не то, чтобы на краю света, - я почувствовал себя обязанным указать. – Сицилия не так уж далеко от Рима.
– Верно, верно, но достаточно далеко, чтобы заставить человека оценить то, что может предложить Рим. И достаточно далеко, чтобы все сплетни немного исказились по пути сюда. Ты должен рассказать мне всё, что происходит на Форуме, Гордиан.
– Твои друзья и семья, конечно же, держат тебя в курсе.
– Пишут, конечно, и некоторые из них даже навещали меня. Но ни у кого из них нет твоей… - он искал слово. – Твоей особой точки зрения, – он имел в виду смотреть на мир вверх, а не вниз. – но теперь, когда мой год службы истёк, я скоро сам вернусь в Рим. Какое облегчение будет покинуть это жалкое место. Что этот мальчик говорит?
На обеденной кушетке рядом со мной мой немой сын поставил чашку и формировал в воздухе мысли руками. Его картины были достаточно ясны для меня, но не для Цицерона: высокие горы, широкие пляжи, каменистые скалы.
– Эко нравится Сицилия, или, по крайней мере, то немногое, что мы видели в этой поездке. Он говорит, что пейзажи здесь прекрасны.
– Это правда, - согласился Цицерон.
– А грекоязычное население? Я думал, ты любишь всё греческое, Цицерон.
– Возможно, всё греческое, но не всех греков, – он вздохнул. – Греческая культура – это одно, Гордиан. Искусство, храмы, пьесы, философия, математика, поэзия. Но что ж, поскольку другие мои гости еще не прибыли, я буду говорить свободно, как римлянин с
римлянином. Греки, которые подарили нам всю эту чудесную культуру, сейчас превратились в пыль, и так было на протяжении веков. Что касается их далеких потомков, особенно в этих краях, что ж, грустно видеть, как мало они напоминают своих предков-колонизаторов.
– Взгляни на этот город: Сиракузы, когда-то маяк света и познания для всего Средиземноморья по эту сторону Италии – Афины на западе, соперник Александрии на её пике. Двести лет назад здесь правил Иеро, и такие люди как Архимед ходили по пляжу. Теперь можно найти только остатки гордой расы, деградировавших людей, грубых и необразованных, без манер и морали. Далекие колонии греков забыли своих предков. Плащ цивилизации надели на себя мы, Гордиан, Рим. Мы истинные наследники греческой культуры, но не греков. Только римляне в наши дни обладают утончённостью, чтобы по-настоящему оценить, скажем, статую Поликлита.
– Или только у римлян есть деньги, чтобы позволить себе эти вещи? – предположил я. – Или легионы, чтобы забрать их силой?
Цицерон наморщил нос, чтобы показать, что мои вопросы неуместны, и потребовал ещё вина. Рядом со мной Эко ёрзал на скамье. Ранним образованием моего приёмного сына серьезно пренебрегли, и, несмотря на все мои усилия, прогресс всё ещё сдерживался его неспособностью говорить. В пятнадцать лет он был почти человеком, но разговоры о культуре, особенно от такого сноба, как Цицерон, быстро наскучили ему.
– Год твоей дипломатической службы сделал тебя ещё большим римским патриотом, - заметил я. - Но как только истечёт твой срок, то ты обнаружишь, как тебе не хватает компании греческих сицилийцев, а пока я удивляюсь, что ты не покинул это место сразу.
– Прямо сейчас я изображаю путешественника. Понимаешь, меня отправили на другую половину острова, в Лилибеум на западном побережье. Сиракузы – это остановка на моём пути домой, последний шанс увидеть здешние достопримечательности перед тем, как я навсегда покину Сицилию. Не пойми меня неправильно, Гордиан. Это красивый остров, как говорит твой сын, сияющий чудесами природы. Здесь много прекрасных зданий и произведений искусства, а также много мест, имеющих большое историческое значение. Столько всего произошло на Сицилии за века, прошедшие с тех пор, как греки колонизировали её - золотое правление Иеро, великие математические открытия его друга Архимеда, карфагенские вторжения, римское вторжение. Здесь, в Сиракузах, есть что посмотреть и чем заняться, – он отпил вино. – Но я не думаю, что это удовольствие привело тебя сюда, Гордиан.
– Эко и я здесь строго по делу. Один человек в Риме нанял меня, чтобы я проследил за деловым партнером, который скрылся с прибылью. Я отследил пропавшего человека здесь до Сиракуз, но сегодня я узнал, что он отплыл дальше, вероятно, на восток, в Александрию. Согласно полученных инструкций мне надо было ехать только до Сицилии, поэтому, как только я смогу найти подходящее судно, я планирую вернуться в Рим с плохими новостями и забрать свой гонорар.
– Ах, но теперь, когда мы нашли друг друга здесь, в чужом городе, ты должен остаться со мной на некоторое время, Гордиан, – Цицерон говорил искренне, но все политики так делают. Я подозревал, что приглашение на длительное пребывание было просто вежливым жестом. – Какое у тебя замечательное занятие, - продолжал он, - выслеживать убийц и негодяев. Конечно, вряд ли можно встретить лучший класс людей на государственной службе, особенно в провинции. Ах, но вот Тиро!
Молодой секретарь Цицерона улыбнулся мне и растрепал волосы Эко, когда он проходил за нашими скамьями. Эко сделал вид, что обиделся, и сжал кулаки, будто собирался драться. Тиро подыграл ему и сделал то же самое. Тиро был приветлив и скромен. Мне всегда казалось, что с ним куда легче общаться, чем с его хозяином.
– Что случилось, Тиро? - сказал Цицерон.
– Трое твоих гостей прибыли, хозяин. Мне их привести?
– Да. Скажи кухонным рабам, что они могут принести первое блюдо, как только мы все устроимся, – Цицерон снова повернулся ко мне. – Я сам почти не знаю этих людей. Друзья в Лилибее сказали мне, что я должен встретиться с ними, пока я здесь, в Сиракузах. Дорофей и Агафин - важные торговцы, партнеры в судоходной фирме. Марджеро, как говорят, поэт, или кто-то ещё, в наши дни он представляется поэтом из Сиракуз.
Несмотря на свой высокомерный тон, Цицерон устроил грандиозное представление, приветствуя своих гостей, когда они вошли в комнату, вскочил со своего дивана и протянул руки, чтобы обнять их как политиков. Вряд ли он мог бы быть более елейным, если бы в Риме они были тройкой неопределившихся избирателей.
Еда, большая часть которой была собрана в море, была превосходной, и компания была более радушной, чем ожидал Цицерон. Дорофей был массивным круглолицым мужчиной с большой чёрной бородой и громким голосом. Он постоянно шутил во время еды, и его хорошее настроение было заразительным; Эко особенно поддавался этому, часто присоединяя свой странный, но очаровательный рев к звенящему смеху Дорофея. Из разговоров, которые произошли между Дорофеем и его деловым партнером, я понял, что оба мужчины были в приподнятом настроении, поскольку недавно заключили несколько очень прибыльных сделок. Однако Агафин был более сдержан, чем его партнер; он улыбался и тихо смеялся над шутками Дорофея, но мало говорил. Физически он тоже был полной противоположностью Дорофея: высокий, стройный мужчина с узким лицом, большим ртом, и длинным носом. Они казались прекрасным примером того, как успешное партнерство иногда может быть результатом союза двух совершенно разных натур.
Третий сиракузец, Марджеро, несомненно, выглядел и играл роль задумчивого греческого поэта. Он был моложе своих богатых товарищей и довольно красив, с завитками кудрей, падающих на лоб, пухлыми губами и тёмнобровым угрюмым лицом. Я понял, что его стихи в то время были в моде в высших кругах Сиракуз, и чувствовал, что он был для двух торговцев скорее украшением, чем другом. Он редко смеялся и не проявлял склонности к чтению своих стихов, что, вероятно, было к лучшему, учитывая снобизм Цицерона. Со своей стороны, Цицерон лишь изредка позволял себе покровительственный тон.
Были разговоры о делах, касающихся порта Сиракуз и сицилийского урожая зерна, разговоры о драматических фестивалях сезона в старом греческом театре города, разговоры о современной моде среди сиракузанских женщин (которые всегда отставали на несколько лет от женщин Рима, на что Цицерон считал своим долгом указать). Большая часть разговора велась на греческом, и Эко, чей греческий был ограничен, неизбежно становилось скучно; в конце концов я отпустил его, зная, что он найдёт беседу гораздо более увлекательной, если сможет подслушивать в кухне с Тиро.
В конце концов, за чашкой молодого вина после последнего блюда из солёного лука, тушенного в меде с семенами горчицы, Цицерон ушёл в прошлое. Он провёл целый год на Сицилии, считал себя знатоком долгой и бурной истории острова, и, похоже, был очень доволен возможностью продемонстрировать свои знания местной аудитории. Постепенно его голос вошёл в речевой ритм, который не требовал прерывания. То, что он сказал, было захватывающим – я никогда не слышал так много ужасных подробностей о великих восстаниях рабов, которые потрясли Сицилию в предыдущем поколении, - но через некоторое время я мог видеть, что его сиракузские гости становились такими же скучающими, как Эко.
Цицерон стал особенно страстным, когда обратился к Иеро, правителю Сиракуз во время их золотого века.
– Теперь был правитель, пример для всех других эллинских тиранов, которые правили греческими городами в его дни. Но ты же должен знать всё о славе правления Иеро, Марджеро.
– Я должен? - сказал Марджеро, моргая и откашливаясь, как человек, просыпающийся от сна.
– Я имею в виду поэта Феокрита – его шестнадцатую идиллию, - подсказал Цицерон.
Марджеро снова просто моргнул.
– Шестнадцатая идиллия Феокрита, - сказал Цицерон, - стихотворение, в котором он превозносит достоинства правления Иеро и надеется на его окончательную победу над Карфагеном. Ты, конечно, знаешь стихотворение.
Марджеро моргнул густыми ресницами и пожал плечами.
Цицерон неодобрительно нахмурился, затем выдавил улыбку.
– Я, конечно, имею в виду те стихи, которые начинаются:
«Издавна дочери Зевса, и с ними певцы, восхваляли
В песнях бессмертных богов и деянья мужей знаменитых…»
Конечно, Марджеро…?
Молодой поэт пошевелился.
– Это смутно знакомо, – Дорофей тихо рассмеялся. Тонкие губы Агафина сжались в улыбке. Я понял, что Марджеро разыгрывает Цицерона.
Цицерон, не обращая внимания, подсказал ему ещё несколько строк:
«Вот сиракузян войска за древки хватаются копий,
Крепко плетенным щитом отягчив свои мощные руки.
Сам Гиерон опоясан мечом, как былые герои,
Носит он шлем на главе, осеняемый львиною гривой.».
– Львиная грива? - проворчал Марджеро.
– Что такое?
– «С пучком конского волоса на его шлеме», - сказал Марджеро, неумолимо приподняв бровь. – Действительно, голова льва!
Цицерон покраснел.
Да, ты прав – «с пучком конского волоса…» Выходит, ты знаешь стихотворение.
– Немного, - промолвил Марджеро. – Конечно, Феокрит, пытаясь завоевать расположение Иеро, сдувал с него вылинки. В тот конкретный момент он был поэтом без покровителя; думаю, что ему понравился здешний климат в Сиракузах, поэтому он бросился сочинять идиллию, чтобы привлечь внимание Иеро. Подумал, что тиран может нанять эпического поэта, чтобы тот записал его победы над Карфагеном, поэтому и прислал несколько подхалимских каракулей, подав заявку на этот пост. Жалко, что Иеро не принял его предложение – думаю, он был слишком занят уничтожением карфагенян. После, Феокрит накатал ещё одну похвалу царю Птолемею в Александрии, а вместо этого получил работу писцом на Ниле. Жалко, что мы, поэты, всегда подчиняемся прихоти богатых и могущественных.
Это было больше, чем Марджеро говорил весь вечер. Цицерон неуверенно взглянул на него.
– Ах, да. Как бы то ни было, Иеро действительно изгнал карфагенян, независимо от того, были ли там поэты, чтобы записать это или нет, и мы в Риме всё равно помним его как великого правителя. И, конечно же, среди образованных людей, его друг Архимед ещё более известен, Цицерон ожидал кивка гостей, но все трое только молча смотрели на него.
– Архимед, математик, - подсказал он. – Не философ, конечно, но всё же один из великих умов своего времени. Он был правой рукой Иеро. Мыслитель в абстрактном, в основном, увлеченный свойствами сфер, цилиндров и кубических уравнений, но весьма неплохой человек. Когда он брался за инженерные катапульты и боевые машины. Говорят, что Иеро не смог бы изгнать карфагенян из Сицилии без него.
– Ах, - сухо промолвил Агафин, - этот Архимед. Я думал, вы имели в виду Архимеда, торговца рыбой, этого лысого парня со стойлом на пристани.
– О, неужели это имя так распространено? – Цицерон, казалось, был на грани осознания того, что над ним издеваются, но продолжал настаивать, решив читать лекцию своим сиракузским гостям о самом известном сиракузяне, когда-либо жившем. – Я, конечно, имею в виду Архимеда, который сказал: «Дайте мне точку опоры и я сдвину землю», и продемонстрировал это Иеро в миниатюре, изобретя шкивы и рычаги, с помощью которых тиран мог перемещать стоящий в сухом доке корабль простым движением руки; Архимед, построивший необычный часовой механизм Солнца, Луны и пяти планет, в котором все миниатюрные сферы движутся вместе в точном соответствии с их небесными моделями; Архимед, который возможно, наиболее известен разработанным им решением проблемы золотой короны Иеро.
– Ах, теперь ты неизбежно запутаешь меня, - сказал Дорофей. – У меня никогда не хватало мозгов для логики и математики. Помнишь, Агафин, как наш старый наставник плакал горючими слезами, когда пытался заставить меня понять Пифагора и всё такое?
– Ах, но принцип золотой короны довольно просто объяснить, - весело сказал Цицерон. – Вы знаете эту историю?
– Что-то смутно слышали, - смеясь, сказал Дорофей.
– Я буду краток, - пообещал Цицерон. – Похоже, Иеро дал ремесленнику определенную массу золота с поручением сделать ему корону. Достаточно скоро этот человек вернулся с великолепной золотой короной. Но до Иеро дошел слух, что ремесленник украл часть золота. Середина короны была заменена серебром. Она весила сколько нужно, но была ли корона из чистого золота? Изделие было изысканно обработано, и Иеро не хотел его повредить, но он не мог придумать способа, чтобы определить его состав, за исключением того, чтобы расплавить или разрезать его. Поэтому он обратился к Архимеду, который помогал ему с таким количеством проблем в прошлом, и спросил, может ли он найти решение.
Архимед думал, думал, но безрезультатно. Золото тяжелее серебра, насколько он знал, и слепой мог отличить их друг от друга, взвесив их в руках; но как можно определить, сделан ли данный предмет из серебра, покрытого золотом? Говорят, что, когда Архимед сидел в ванне, заметил, как уровень воды поднимался и опускался, когда купальщики входили и выходили, и тогда его внезапно осенило. Он был так взволнован, что он выпрыгнул из ванны и побежал голым по улицам, крича: «Эврика! Эврика!»
- «Я нашёл это! Я нашёл это!»
Дорофей засмеялся.
– Весь мир знает эту часть сказки, Цицерон. И, хорошо это или плохо, именно так мир представляет Архимеда – рассеянным старым гением.
– Голый, рассеянный старый гений, – едко добавил Агафин.
– Не очень красивая картина, - сказал Марджеро. – Человек соответствующего возраста должен хорошо знать, что не нужно раздражать других видом своей костлявой наготы, даже наедине, – мне показалось, что он язвительно посмотрел на Агафина, который смотрел прямо перед собой. Я понял, что они оба не сказали друг другу ни слова и не переглянулись весь вечер.
– Господа, мы отвлеклись, - сказал Цицерон. – Суть истории – решение, изобретенное Архимедом.
– А, теперь это та часть, за которой я никогда не мог уследить, - смеясь, сказал Дорофей.
– Но на самом деле это довольно просто, - заверил его Цицерон. - Вот что сделал Архимед. Он взял количество золота определенного веса - скажем, одну римскую унцию. Он поместил унцию золота в сосуд с водой и отметил, насколько высоко поднялся уровень воды. Затем он взял унция серебра, поместил её в тот же сосуд и обозначил уровень воды. Будучи более лёгким металлом, унция серебра была больше, чем унция золота, и поэтому вытеснила больше воды и, таким образом, вода поднялась на более высокий уровень. Затем Архимед взял корону и, зная точное количество унций золота, которое Иеро дал мастеру, вычислил, насколько высоко должен подняться уровень воды, если её поместить в воду. Если уровень поднимется выше, чем ожидалось, то выходит, что корону не могли сделать из чистого золота и она должна содержать какой-либо материал большего объема на унцию, например, серебро. Конечно же, корона вытеснила больше воды, чем должна была, будь она сделана из золота. Мастер, в конце концов, признался, что покрыл серебряную корону золотом.
– Понятно, - медленно и без иронии сказал Дорофей. Казалось, в его глазах действительно забрезжил свет. – Знаешь ли ты, Цицерон, я никогда раньше не мог понять принцип Архимеда.
– А, но ты должен. Это может быть очень полезно для человека, занимающегося платежами и товарами, как и ты.
– Да, я это вижу, - сказал Дорофей, задумчиво кивая.
Цицерон улыбнулся.
– Видишь, это действительно просто, как и большинство основных принципов. Но нужен человек, подобный Архимеду, чтобы открыть такие принципы, – он смотрел на свое вино при свете лампы. – Но он определенно был рассеянным, всегда погружался в свой мир чистой геометрии. В банях, говорят, он даже использовал себя как папирус, рисуя геометрические формы в массажном масле на своём животе.
Этот образ понравился Дорофею, который хлопнул себя по животу и от души засмеялся. Даже Агафин усмехнулся. Марджеро только приподнял бровь.
– Таким образом, Архимед встретил свою смерть, как всегда рассеянно поглощённый математикой, - сказал Цицерон. – Но я уверен, что вы все уже знаете историю его смерти…
– Смутно, - произнёс Агафин.
– О, но ты должен просветить нас, - сказал Дорофей.
– Очень хорошо, если вы настаиваете. После смерти Иеро римляне заняли Сицилию, чтобы держать её в качестве оплота против Карфагена. В тот день, когда Сиракузы были взяты генералом Марцеллом, Архимед был на берегу, разрабатывая теорему путем рисования фигур палкой в песке, когда подошёл отряд римских солдат. Архимед, который даже не знал, что город взят, не обращал внимания, пока солдаты не начали топтать его рисунки. Он сделал им грубое замечание …
– Насколько я помню, он предложил им всем идти совокупляться со своими матерями, - сказал Марджеро, томно улыбаясь.
Цицерон прочистил горло.
– Во всяком случае, один из солдат пришёл в ярость и убил Архимеда на месте.
– Я и не подозревал, что увлечение математикой может быть настолько опасным, - с серьёзным лицом сказал Агафин.
– По крайней мере, Архимед умел заниматься своими делами, - тихо сказал Марджеро. И снова мне показалось, что я видел, как он пристально смотрит на Агафина, который никак не отреагировал.
Цицерон сделал вид, что не заметил, что его прервали.
– Когда римский полководец узнал о трагедии, он, конечно же, был подавлен. Он приказал устроить грандиозную похоронную процессию и построить тщательно продуманную гробницу с названиями величайших теорем Архимеда и украшенную скульптурами форм, свойства которых он открыл – сферы, конуса, цилиндра и других. Теперь я спрашиваю: где гробница Архимеда? Я бы хотел увидеть её, пока я ещё здесь.
Агафин и Дорофей посмотрели друг на друга и пожали плечами. Лицо Марджеро было непроницаемым, как у кошки.
– Вы хотите сказать, что никто из вас не знает, где находится могила Архимеда? Разве это не общеизвестно?
– Полагаю, где-то в старом некрополе за городскими стенами, - неопределенно сказал Агафин.
– Не все так озабочены своими мёртвыми предками, как вы, римляне, - сказал Марджеро.
– Но, несомненно, могилу такого великого человека, как Архимед, следует рассматривать как святыню, – Цицерон внезапно застыл. Его глаза вспыхнули. Его челюсть задрожала. - «Эврика! Я нашёл это!» - внезапно он так оживился, что мы все вздрогнули, даже Марджеро поднял свои тяжёлые веки. – Гордиан-сыщик, это Судьба свела нас, двух римлян, здесь, в Сиракузах! У меня здесь есть цель, и у тебя тоже.
– О чём ты говоришь, Цицерон?
– Что скажешь о небольшой работе? Найди для меня потерянную гробницу Архимеда – если она ещё существует – и я верну ей былую славу! Это будет венцом моего года на Сицилии! Кто может сомневаться, что не судьба устроила этот вечер и его исход, которые свёл нас всех вместе, мы, двое римлян, и наши новые сиракузские друзья? Эврика! Я чувствую себя Архимедом в ванне.
– Только не беги голышом по улицам, - пошутил Дорофей, его круглое тело дрожало от веселья.
Вечер подошёл к естественному завершению, и трое сиракузян собрались уходить. Цицерон удалился, предоставив Тиро провести их и нас с Эко к нашим кроватям. У двери Агафин задержался за своими уходящими товарищами и отвёл меня в сторону.
– Я так понял, Цицерон серьёзно настроен нанять тебя завтра искать гробницу Архимеда?
– Так оно и есть. В конце концов, меня зовут сыщиком.
Агафин поджал тонкие губы и внимательно посмотрел на меня холодным оценивающим взглядом, в котором сквозила лёгкая радость.
– Ты выглядишь достаточно порядочным парнем, Гордиан – для римлянина. Ах, да, не отрицай этого – я видел, как ты сегодня молча смеялся вместе с нами, пока твой соотечественник читал нам лекции об Иеро и Архимеде. Как будто мы действительно были школьниками! Как будто он был коренным сиракузцем, а не мы! Но, как я уже сказал, ты кажешься достаточно порядочным. Могу ли я сделать тебе одолжение и сказать, где найти гробницу?
– Тебе это известно?
– Это знают не все, но да, я знаю, где это.
– Но ты этого не сказал Цицерону.
– И не подумал! Думаю, ты знаешь почему. Ты же всезнайка! Насколько я знаю, он честнее, чем большинство бюрократов, которых нам посылает Рим, но всё же – наглость этого человека! Но ты мне нравишься, Гордиан. И мне нравится твой сын; мне понравилось, как он смеялся над ужасными шутками Дорофея. Могу я показать тебе, где найти гробницу Архимеда? Тогда ты сможешь показать её Цицерону и возьмёшь плату за свои услуги, я надеюсь.
Я улыбнулся.
– Я ценю твою услугу, Агафин. Где именно гробница?
– В старом некрополе за воротами Ахрадины, примерно в ста шагах к северу от дороги. Там много старых памятников; это что-то вроде лабиринта. Мой отец показал мне гробницу, когда я был мальчиком. Надписи с теоремами в значительной степени стёрлись, но я отчетливо помню геометрические скульптуры. Боюсь, что некрополь пришёл в запустение. Все памятники заросли, – он задумался на мгновение. – Трудно дать точное направление. Проще было бы просто показать тебе. Можешь ли ты встретить меня у ворот завтра утром?
– Ты занятой человек, Агафин. Я не хочу тебе навязываться.
– Это меня не отяготит, если мы сделаем это первым делом утром. Встретимся через час после рассвета.
Я кивнул и Агафин ушёл.
– Как прошел ужин? – спросил Тиро, проводя нас в нашу комнату. – Я знаю, что Эко особо не в восторге, – он изобразил зевоту Эко. Тем временем Эко, по-настоящему зевая, рухнул на ложе, которое выглядело гораздо удобнее, чем покрытые паразитами циновки в гостинице, где мы остановились.
– Вечер никогда не бывает слишком скучным, если он заканчивается полным желудком, крышей над головой и перспективой получения оплачиваемой работы. – сказал я. – Что касается компании, Дорофей достаточно симпатичный, хотя и немного шумный. А Агафин, похоже, хороший парень.
– Скорее мрачный.
– Я думаю, что у него очень своеобразное чувство юмора.
– А поэт?
– Марджеро явно был не в настроении читать стихи. Он казался довольно озабоченным. Что-то происходит между ним и Агафином…
– Думаю, я могу это объяснить, - предложил Тиро.
– Тебя же не было в комнате.
– Нет, но я был на кухне, впитывая местные сплетни от рабов. Видишь ли, Агафин и Дорофей - покровители Марджеро; каждому поэту нужны покровители, он же хочет есть. Но в последнее время между Агафином и Марджеро отношения прохладные.
– Причина?
– Ревность. Кажется, они оба ухаживают за одним и тем же симпатичным мальчиком в спортзале.
– Понятно, – значит, эти двое были влюбленными соперниками. Марджеро моложе и красивее Агафина и умеет сочинять любовные стихи; но Агафин имеет деньги и власть. Ясно, почему они ещё не расстались окончательно – Марджеро всё ещё зависит от покровительства Агафина, Агафин все ещё использует поэта как украшение – но между ними возникли трения. – Есть ещё какие-нибудь интересные сплетни от кухонных рабов?
– Только то, что Агафин и Дорофей только что получили оплату за свою самую большую партию товаров, привезённых с Востока. Некоторые люди говорят, что теперь они самые богатые люди в Сиракузах.
– Неудивительно, что Цицерону посоветовали подружиться с ними.
– Тебе перед сном что-нибудь нужно? – спросил Тиро, понизив голос. Эко, даже не раздевшись, уже тихонько храпел на диване.
– Может, что-нибудь почитать?
– В комнате есть свитки, которыми Цицерон украсил кабинет…
Я закончил ночь, свернувшись под одеялом на кушетке, недоумевая при свете лампы над затхлым старым свитком сочинений Архимеда, поражаясь его гениальности. Это были такие чудеса, как метод определения площади поверхности сферы, объясненные так ясно, что даже я мог почти понять это. В конце концов я пришел к выводу, который возник в результате проблемы золотой короны:
Предлагается: твёрдое тело тяжелее жидкости, если оно помещено в него, будет опускаться на дно жидкости, и твёрдое тело, взвешенное в жидкости, будет легче своего истинного веса на вес жидкости.
Да, конечно, это было очевидно. Читаю дальше.
Пусть A будет твёрдым телом тяжелее того же объема жидкости, и пусть (G + H) представляет его вес, а G представляет собой вес того же объёма жидкости…
Это было не совсем ясно, и я начинал засыпать. Объяснение Цицерона было более понятным. Я продолжил.
Возьмите твёрдое тело B легче, чем тот же объем жидкости, и такое, что вес B равен G, а вес того же объема жидкости равен (G + H). Пусть теперь A и B объединены в одно тело и погружены. Затем, поскольку (A + B) будет иметь тот же вес, что и тот же объем жидкости, и оба веса будут равны (G + H) + G, отсюда следует, что ...
Я широко зевнул, отложил свиток и погасил лампу. Увы, для меня это было всё по-гречески.
На следующее утро, на рассвете, я разбудил Эко, взял из кладовой ломоть хлеба, и мы вдвоём направились к воротам Ахрадина.
Участок дороги за стенами был именно таким, как описал его Агафин, с огромным лабиринтом гробниц по обеим сторонам, поросшим ежевикой и виноградной лозой. Это было унылое место, даже в тусклом утреннем свете, с атмосферой разложения и запустения. Некоторые из каменных памятников были размером с небольшие храмы. Другие были простыми стелами, установленными в земле, и многие из них уже не стояли вертикально, а были повалены или разбиты. Осыпающиеся скульптурные рельефы изображали погребальные гирлянды и головы лошадей – традиционные символы кратковременного расцвета жизни и быстрого перехода к смерти. Некоторые из памятников были украшены лицами умерших, которые стали настолько гладкими от времени, что были такими же безликими и невыразительными, как статуи Киклад.
Агафина нигде не было.
– Возможно, мы рано, - сказал я. Эко, полный энергии, начал осматривать памятники, вглядываться в потертые рельефы, искать тропинки в центр. – Не заблудись, - сказал я ему, но он мог быть не только немым, но и глухим. Вскоре он скрылся из виду.
Я ждал, но Агафин не появился. Возможно, он прибыл раньше нас и ему не хватило терпения ждать, или что его дела помешали ему прийти. Был также шанс, что он передумал помогать мне, хотя я и показался достаточно порядочным человеком для римлянина.
Я попытался вспомнить его описание местонахождения гробницы. Он сказал, что она на северной стороне, примерно в ста шагах от дороги, и украшена скульптурами геометрических форм. Конечно, найти это не так уж и сложно.
Я начал осматриваться, как это делал Эко, ища пути в заросли. Я нашёл его следы и последовал за ними в своего рода туннель через шипы и лианы, которые закрывали проходы между надгробиями. Я продвигался всё глубже и глубже в странный мир тёмной листвы и холодного сырого камня, покрытого лишайником и мхом. Шуршали мёртвые листья под ногами. Каждый раз, когда тропа разветвлялась, я пытался идти по стопам Эко и выкрикивал его имя, чтобы дать ему понять, что я за ним. Вскоре я понял, что найти гробницу Архимеда будет не такой уж простой задачей. Я подумал о том, чтобы повернуть и вернуться к дороге. Агафин мог прийти и ждать меня.
Затем я услышал странный, непонятный вскрик, который был не совсем криком, а скорее тем звуком, который мог издать немой мальчик, если бы попытался закричать.
- Эко !
Я бросился на шум, но был сбит с курса ветвистым лабиринтом и эхом его крика среди каменных гробниц.
– Где ты, Эко? Отзовись! Кричи, пока я тебя не найду!
Шум эхом разносился с другого направления. Я повернулся, ударился головой о выступающий угол памятника и выругался. Я протянул руку, чтобы стереть пот с глаз, и понял, что истекаю кровью. Эко снова вскрикнул. Я последовал за звук, спотыкаясь о ползучие лозы и уклоняясь от кривых стел.
Внезапно над клубком шипов я увидел верхнюю часть того, что могло быть только гробницей Архимеда. На высокой квадратной колонне, покрытой высеченными выцветшими надписями на греческом языке, была сфера, а наверху сферы, уравновешенной на её закругленном краю, был сплошной цилиндр. Эти две формы были конкретным представлением одного из принципов, с которыми я столкнулся при чтении накануне вечером, но все подобные мысли улетучились из моей головы, когда я нашёл путь через чащу и ступил на небольшую поляну перед могилой.
Перед колонной стояло несколько других геометрических скульптур. На одном из них, кубе почти такой же высоты, как он сам, стоял Эко с широко раскрытыми от ужаса глазами. Рядом с кубом, такой же высоты, был тонкий конус с очень острым концом. Острие было тёмным от крови. На конусе, лицом вверх, с длинными тонкими конечностями, растопыренными в агонии, было безжизненное тело Агафина. На его опрокинутом лице застыло выражение боли и шока.
– Ты нашёл его таким?
Эко кивнул.
Как такое случилось? Агафин, должно быть, стоял на кубе, где сейчас стоял Эко, и каким-то образом упал на острие. Я вздрогнул, представив это. Сила падения насадила его тело на половину конуса. Но почему он вообще должен был стоять на кубе? Выцветшие надписи на колонне так же легко читались с земли. И как он мог быть настолько неосторожным, чтобы упасть в такое опасное место?
Если только кто-то его не толкнул.
Я подумал о треугольнике, не из тех, что изучал Архимед, но с такими же предсказуемыми свойствами – треугольнике, состоящий не из абстрактных линий, а из могущественных сил, которые связывают смертное со смертным.
Я сказал Эко перестать пялиться и слезть с куба.
Учитывая обстоятельства нашего открытия и тот факт, что мы были чужаками в Сиракузах, мы с Эко могли сами попасть под подозрение, если бы было решено, что Агафин был убит. Я подумал, что лучше всего доложить Цицерону о том, что я видел, позволить ему сообщить о смерти соответствующему провинциальному магистрату, а затем поскорее найти судно, оправлявшееся в Рим, и как можно меньше иметь отношение к этому делу.
– Но Гордиан, - возразил Цицерон, - такого рода вещи – твоя специальность. И если я правильно тебя понял, Агафин был здесь, чтобы встретить тебя и оказать тебе услугу – хотя, похоже, он мог бы так же легко показать надгробие мне. Ты не чувствуешь себя обязанным открыть правду?
Цицерон мастерски умеет играть на мужской чести. Я сопротивлялся.
– Ты нанимаешь меня расследовать его смерть?
– Гордиан – опять деньги! Платить тебе за такую услугу вряд ли будет моей обязанностью, но я уверен, что смогу убедить местного римского магистрата сделать это. Я мог бы указать, что твоё участие также избавит тебя от подозрений. Хорошо? – он приподнял бровь.
С логикой Цицерона спорить было невозможно.
– Я займусь этим.
– Хорошо! Во-первых, кто-то должен будет сообщить его друзьям и семье. Работа с вдовой требует определенной тонкости – я справлюсь с этим. Тебе поручаю сообщить печальные новости его партнеру Дорофею.
– А Марджеро?
– Ах, да, я полагаю, поэт захочет сочинить похоронные стихи в честь своего умершего покровителя.
«Если, - подумал я, - Марджеро не был сам виновником смерти Агафина».
Жил Марджеро в небольшом, но добротном доме в самом центре города. Я вежливо постучал ногой в дверь, и раб провёл меня через скромный атриум в скромный сад. После долгого ожидания появился Марджеро в помятой мантии. Локоны на его лбу были в беспорядке, а глаза опухли от сна.
– Уже почти полдень, - сказал я. – Неужели все поэты так долго спят?
– Да, если они выпили столько же, сколько я вчера.
– Я не заметил, чтобы ты пил больше, чем все мы.
– Почему ты думаешь, что я бросил пить после того, как ушёл?
– Значит, у тебя была весёлая ночь?
– Какое у тебя дело, римлянин?
– Один из твоих покровителей мёртв.
В мгновение ока на его красивом лице промелькнули несколько эмоций, начиная с удивления и проблеска надежды и заканчивая гримасой, которая могла быть не более чем симптомом его похмелья.
– Дорофей?
– Нет.
Определённо удовлетворённая улыбка мелькнула на его губах.
– Агафин мёртв? Но как?
– Эко и я нашли его сегодня утром у ворот Ахрадина, – я описал обстоятельства.
– Упал на конус? Как ужасно, – отвращение Марджеро постепенно превратилось в веселье. – И всё же как уместно! Иронический поворот по сравнению с его обычными предпочтениями, – он громко рассмеялся. – Агафин, пронзённый. Восхитительно! Бедный Никиас, несомненно, обезумел. Я напишу стихотворение, чтобы утешить его.
– Никиас – мальчик из гимназии?
Марджеро потемнел.
– Откуда ты знаешь о нём?
– Я знаю больше, чем мне нужно о твоих делах и делах Агафина, но всё же недостаточно…
– Что ты думаешь? – спросил я Эко, когда мы шли к большому зданию рядом с доками, где Агафин и Дорофей держали свои конторы и склад. – Неужели Марджеро действительно удивили наши плохие новости?
Эко выглядел задумчивым. Он неопределённо вращал ладонью вверх и вниз.
– Предположим, Марджеро подслушал Агафина прошлой ночью, когда он договаривался о встрече с нами у ворот Ахрадина… - Эко покачал головой.
– Да, ты прав, Марджеро и Дорофей уже ушли и были вне пределов слышимости. Но предположим, что Агафин догнал их и рассказал о своём плане.
Эко мудро кивнул.
– И предположим, что Марджеро вызвался встретиться с Агафином сегодня утром, и они двое опередили нас и начали искать гробницу без нас – или, возможно, Марджеро появился сам, скрывшись, и тайно последовал за Агафином в ущелье. Так или иначе, они оба оказались в зарослях, в безопасности, и Марджеро воспользовался возможностью, чтобы избавиться от своего соперника ради Никиаса раз и навсегда.
Эко покачал головой и изобразил поэта в муках декламации.
– Да, я знаю: Марджеро – человек слов, а не действий. И он должен был бы быть очень хорошим актёром, если бы он симулировал все свои реакции, когда я сообщил ему новости.
Эко прижался щекой к сложенным ладоням и изображая спящего.
– И да, он явно спал, когда мы его вызывали, но это ничего не доказывает. Возможно, он не спал всю ночь, чтобы устроить засаду Агафину, а затем лёг спать после преступления.
Эко сжал воображаемый шип, вырывающийся из его груди, затем притворился спящим, затем снисходительно покачал головой. «Как, - спросил он, - может кто-нибудь заснуть после того, как сделал такое?»
– Ты прав, - признал я. Эко поморщился, уловив каламбур раньше меня. – И ещё одно: Марджеро моложе Агафина, но был ли он настолько сильным, достаточно сильным, чтобы заставить Агафина взобраться на куб, а затем столкнуть его на конус?
Некоторое время Дорофей заставил нас ждать в атриуме своего делового заведения. Наконец он появился, угрюмо улыбаясь и гладя свою густую бороду.
– Гордиан и Эко! – прогремел он. – Пришли попрощаться перед возвращением в Рим?
– Я бы очень хотел, чтобы мы были здесь по такому счастливому поводу. Речь идет об Агафине…
– Ах, да, я узнал о трагедии сегодня утром – его жена отправила гонца, когда Цицерон сообщил ей эту новость. Я понимаю, что ты нашёл его тело. Ужасно! Шокирующе!
– Ты знал о его плане встретиться со мной сегодня утром у ворот Ахрадина?
– Что? Конечно, нет.
– Я думал, он мог упомянуть об этом тебе и Марджеро после того, как вы покинули дом Цицерона вчера вечером.
– Агафин догнал нас, да, и мы втроём некоторое время шли вместе. Но он ничего не сказал о каких-то планах встретиться с тобой. Я оставил их двоих за дверью, так что Марджеро видел его последним. Теперь, когда ты упомянул это …
– Да?
– В последнее время между ними возникли какие-то проблемы. Возможно, ты заметил грубость Марджеро прошлой ночью и отчужденность Агафина. Какое-то глупое дело из-за мальчика. Абсурд, не правда ли, как люди могут сходить с ума по таким вещам? Тем не менее, сложно поверить, что Марджеро мог ...
Раб вошёл в комнату и заговорил с Дорофеем приглушённым тоном.
Он виновато пожал плечами.
– Дела. Смерть Агафина оставляет всё в ужасном замешательстве. Вы должны меня извинить. Удачного пути домой, Гордиан!
Дорофей ушел со своим секретарём, оставив нас одних в атриуме.
Или, скорее, оставив меня в покое, потому что, когда я оглянулся, Эко исчез.
Я тихонько окликнул его по имени, но, похоже, это был ещё один случай, когда он для удобства оглох. Было несколько дверных проёмов, ведущих из атриума в различные части здания, но моё внимание привлек коридор, закрытый занавеской, которая свисала прямо, когда мы вошли, но теперь висела немного наклонно. Я отодвинул её и попал в тёмный коридор.
С обеих сторон коридор выходил на несколько небольших комнат, заваленных свитками, обрывками папируса и восковыми таблицами для письма. Комнаты пустовали, писцов и счетоводов, вероятно, отправили домой из-за смерти Агафина. Повсюду сложенные записи казались обычным делом – счета, доверенности, бухгалтерские книги. Я заглянул во все комнаты, негромко окликая Эко по имени.
Коридор заканчивался приоткрытой дверью. Я толкнул её и вошёл в высокий открытый склад, заполненный ящиками. Место казалось таким же безлюдным, как и конторы, и похожие на лабиринт проходы между стоящими ящиками тревожно напомнили мне подобный лабиринт некрополя за воротами Ахрадина.
– Эко! – тихо позвал я. – У нас нет права шпионить здесь. Эко, ты где? – я бродил взад и вперёд по проходам, пока не обнаружил ещё одну дверь в дальнем углу комнаты. Она вела в ещё один кабинет. Из маленьких окон, расположенных высоко в стене, доносились стук кораблей в гавани и крик чаек. Внутри не было никаких следов Эко. Я вышёл из комнаты и закрыл за собой дверь. Я сделал несколько шагов, прежде чем внезапно осознал, что видел, и поспешил обратно.
На столе у стены я увидел простые весы. Рядом были аккуратно сложены несколько гирь из серебра и золота. На столе также стояла небольшая деревянная кадочка. Я подошёл ближе. Конечно же, ванна была наполовину заполнена водой, а на внутренней поверхности было несколько отметок уровня воды, сделанных куском мела.
Позади себя я услышал, как закрылась дверь.
– Я думал, что попрощался с тобой, Гордиан, – в голосе Дорофея не было ни малейшего намёка на хорошее настроение. Без сияющей улыбки его круглое бородатое лицо выглядело строго, почти угрожающе; постоянная улыбка не позволяла мне видеть холодный, хищный блеск в его глазах, столь свойственный успешным торговцам. Я также понял, какой он крупный мужчина. Толстый, да, но у этого мужчины были руки, как у кузнеца – я не сомневался, что он был достаточно сильным, чтобы затащить меньшего, более слабого Агафина на каменный куб, а затем толкнуть его назад на острый конус.
– Я ищу сына, - сказал я как можно более невинно. – У Эко ужасная привычка блуждать в одиночестве. Мне действительно следовало бы быть менее снисходительным…
Но Дорофей не слушал.
– Сколько, сыщик?
– Сколько чего?
– Сколько тебе заплатить, чтобы заткнуть тебе рот и отправить обратно в Рим? – он мог быть убийцей, но в первую очередь он был купцом.
Если получение отступного означало безопасное проникновение в дверь позади него, почему бы и нет? Но я подумал об Агафине накануне вечером – последней ночи его жизни – и как он сказал: «Ты мне нравишься, Гордиан …и мне нравится твой сын ... как он смеялся над ужасными шутками Дорофея» ... и предложил в качестве услуги показать мне гробницу Архимеда. Я вспомнил зияющую гримасу ужаса на его лице, когда мы его нашли, и вздрогнул, вспомнив ужасную агонию, которую он, должно быть, испытал в конце, застывший, как насекомое на булавке.
– Агафин рассказывал тебе вчера вечером о встрече со мной у ворот Ахрадина? – спросил я.
Дорофей, решив немного поговорить, расслабился. Намёк на улыбку вернулся на его губы.
– Да. Он с нетерпением ждал возможности побродить с тобой через чащу. Я настоял на том, чтобы пойти с ним за компанию.
– А Марджеро?
– Боюсь, что я солгал тебе об этом, сыщик. Марджеро извинился, как только Агафин догнал нас прошлой ночью. Он с трудом выносил обед в одной комнате с ним, если ты заметил, и он был не в настроении потом гулять рядом с ним. Вероятно, Марджеро очень спешил домой, чтобы в одиночестве напиться и сочинить новые стихи для этого глупого юноши из спортзала.
– А ты?
– Я провёл Агафина до дома. Потом я пришёл сюда.
– К себе в контору? Среди ночи?
– Не скромничай, сыщик. Ты видел весы и кадку с водой.
– Демонстрация закона Архимеда?
– Поверишь ли, я так и не понимал этого, пока Цицерон не объяснил это вчера вечером.
– Что могло быть настолько важным, что тебе сразу же захотелось броситься сюда, чтобы попробовать?
Он вздохнул.
– В течение многих лет я подозревал, что Агафин, должно быть, обманывает меня. Почему бы и нет? Он всегда был умнее меня, с тех пор как мы были мальчишками. И более умный партнёр всегда обманывает более глупого – это закон торговли. Так что я всегда наблюдал за каждой сделкой, всегда считал каждую монету серебра и золота, что мы делили между собой. И всё же мне никогда не удавалось поймать его на обмане.
– За последнюю партию товаров он предложил мне взять мою долю золотыми сосудами, кувшинами, мисками и т.д. – в то время как сам взял свою в монетах. Ему нужны были готовые деньги, чтобы потратить их на определенные собственные закупки, - сказал он. И какое это имеет значение, если мы оба получили одинаковый вес? Втайне я думал, что должен заключить более выгодную сделку, потому что обработанное золото более ценно, чем его вес в монетах. Агафин рассчитывал на мою собственную жадность, Видишь ли, он использовал это против меня. Он обманул меня. Коварный ублюдок обманул меня! Прошлой ночью с помощью Архимеда я доказал это.
– Доказал, что твои золотые сосуды не были из чистого золота?
– Точно.
– Возможно, Агафин не знал.
– О, нет, он знал. После того, как мы сегодня утром вошли в заросли и нашли гробницу, я говорил с ним. Сначала он отрицал обман – пока я не затащил его на куб и не угрожал бросить на конус. Потом он признался и, раз начав, продолжал сознаваться. Это началось не с этой сделки! Он воровал и разбавлял мои доли золота в течение многих лет самыми разными коварными способами. Я всегда знал, что Агафин был слишком умен, чтобы быть честным!
– А после того, как он признался… - я вздрогнул, представив это.
Дорофей тяжело сглотнул.
– Я мог бы сказать, что это был несчастный случай, что он поскользнулся, но почему? Я не горжусь этим. Я был зол – разъярён! Такой гнев исходит от богов, не так ли? Так боги поймут. И они тоже поймут, почему мне пришлось от тебя избавиться, – он полез в складки своей туники и вытащил длинный кинжал.
У меня пересохло в горле и я закашлялся.
– Я думал, ты собираешься купить моё молчание.
– Я передумал.
– Но ты сказал…
– Ты же не согласился, так что сделки у нас не было. И теперь я снимаю это предложение.
Я оглядел комнату в поисках чего-нибудь, что могло бы уравновесить ситуацию, но не увидел ничего, отдаленно напоминающего оружие. Лучшее, что я мог сделать, это взять кадку. Я облил его водой, затем бросил в него кадку, которую он отшвырнул. Всё, что мне удалось, это довести его до бешенства, и намочить. Исчезли все следы смеющегося, добродушного сотрапезника, каким он был прошлой ночью. Увидев его лицо сейчас, я бы не узнал его.
В этот момент дверь за его спиной с грохотом распахнулась.
Цицерон вошёл первым, за ним последовали несколько вооружённых римских легионеров, которые сразу же окружили Дорофея и забрали его кинжал. Эко зашёл за ними, подпрыгивая в большом волнении, и тревога на его лице сменилась ликованием, когда он увидел, что я невредим.
– Эко привел тебя? – спросил я.
– Да, - ответил Цицерон.
– Ты слышал, как признался Дорофей?
– Я слышал достаточно.
Эко широко открыл рот и двинул губами, но сумел только издать сдавленное хрюканье.
– Что мальчик пытается сказать? – спросил Цицерон. – Я думаю, это должно быть «Эврика! Эврика!»
– «Жадность!» - сказал я Эко на следующее утро, когда мы собирались освободить нашу комнату в доме Цицерона. Вчера вечером я прочитал ту идиллию Феокрита, стихотворение, которое Цицерон процитировал вчера за ужином. Поэт, безусловно, правильно понял:
Кто нынче любит того, что прекрасною речью владеет?
Нет, я такого не знаю. Теперь своим подвигам славным
Люди не ищут хвалы, побеждённые страстью к наживе.
Каждый, за пазухой руки припрятавши, ищет, откуда
Денег он мог бы побольше сгрести, а другому — ни крошки.
Люди больше не стремятся заслужить похвалу за благородные дела,
А думают только о прибыли, прибыли, прибыли.
Сжимают свои кошельки, слишком скупы,
Чтобы отдавать потускневшие монеты!
– Из-за жадности Агафин мёртв, Дорофей ждёт суда за совершённое убийство, а поэт Марджеро одним махом потерял обоих своих покровителей, а это значит, что ему, вероятно, придётся покинуть Сиракузы. Катастрофа для всех. Это очень печально. Этого достаточно, чтобы заставить человека оставить позади грязные человеческие заботы об этом мире и погрузиться в чистую геометрию, как Архимед.
Мы собрали немногочисленные пожитки и пошли прощаться с Цицероном. Также надо было обсудить мой гонорар не только за обнаружение гробницы Архимеда, но и за разоблачение убийцы Агафина.
Из атриума я мог слышать Цицерона в его кабинете. Он диктовал письмо Тиро, несомненно, намереваясь, чтобы я доставил его, когда вернусь в Рим. Эко и я ждали за дверью. Не подслушать было невозможно.
– Дорогой брат Квинт, - начал Цицерон, - люди, с которыми мне так настоятельно советовали встретится здесь, в Сиракузах, оказались не подходящими – неприятные подробности могут подождать, пока мы не встретимся снова. Тем не менее, моё пребывание здесь не было полностью непродуктивным. Тебе будет интересно узнать, что я заново обнаружил утерянную гробницу одного из героев нашего детства, Архимеда. Местные жители совершенно не знали о её местонахождении и даже отрицали само её существование. Однако вчера днём я отправился с Тиро в старый некрополь за воротами Ахрадина, и там, пробравшись сквозь заросли ежевики и виноградной лозы, я заметил характерные украшения сферы и цилиндра на вершине колонны. Ты должен вспомнить ту чертовщину, которую мы узнали от нашего старого репетитора по математике:
«Цилиндр и шар на вершине высокой колонны знаменуют заключительный этап сиракузского мудреца».
Заметив гробницу, я вскрикнул: «Эврика!» и приказал группе рабочих с косами очистить заросли вокруг. Теперь гробницу Архимеда можно увидеть и к ней можно свободно приблизиться, и она была восстановлена в своем законном статусе как святыня для всех образованных людей.
Я заметил, что Цицерон не упомянул куб и конус. Их убрали вместе с зарослями, чтобы больше никого не постигла участь Агафина.
Цицерон прочистил горло и продолжил диктовать.
– Иронично, брат Квинт, не так ли, и это, к сожалению, свидетельствует о деградировавших культурных стандартах этих современных сиракузян, что римлянин из Арпина вновь открыл для них могилу самого острого ума, который когда-либо жил среди них?
– Действительно, иронично, - подумал я.
 |
| Так выглядит сегодня место, где в 75-м году до н.э. Цицерон обнаружил полуразрушенную могилу Архимеда спустя 137 лет после смерти учёного |
Комментариев нет:
Отправить комментарий