Стивен Сейлор - «Белый оленёнок»

 Стивен Сейлор 

«Гладиатор умирает только раз» 

«Белый оленёнок» 

 Старый сенатор приходился дальним родственником моему другу Луцию Клавдию, и они когда-то были близки. Это была единственная причина, по которой я согласился увидеть этого человека в качестве услуги Луцию. Когда по дороге к дому сенатора Луций проговорился, что дело как-то связано с Серторием, я прищелкнул языком и чуть не повернул назад. У меня уже тогда было ощущение, что это ни к чему хорошему не приведёт. Назовите это предчувствием, если хотите; если вы верите, что существуют такие вещи, как предчувствия. 

Дом сенатора Гая Клавдия находился на Авентинском холме, не в самом фешенебельном районе Рима. Тем не менее, среди тесных магазинчиков и уродливых новых многоквартирных домов, раскинувшихся на холме, есть множество старых домов патрициев. Фасад сенаторского дома был скромным, но это ничего не значило; Дома римской знати зачастую скромны, по крайней мере снаружи. 

Трепещущий привратник узнал Луция (могли ли быть в Риме двое мужчин с его круглым сияющим лицом, неопрятными рыжими волосами и бегающими зелёными глазами?) и сразу же проводил нас в атриум, где булькал и плескался фонтан, но это мало помогало против зноя безоблачного летнего дня. Пока мы ждали появления нашего хозяина, мы с Луцием прогуливались из угла в угол маленького квадратного сада. В такой тёплый день во всех комнатах, выходящих на атриум, были распахнуты ставни. 

– Я так понимаю, для твоего кузена настали тяжёлые времена, - сказал я Луцию. 

Он поджал губы. 

– Почему ты так решил, Гордиан? Я не припомню, чтобы упоминал об этом. 

– Обрати внимание на состояние его дома. 

– Прекрасный дом. 

– Кажется, что он довольно скудно украшен. 

– Ты видел бюсты его благородных предков, выстроенные в нишах при входе, - сказал Луций, вздёрнув нос. – Каких ещё украшений требует дом патриция? 

Несмотря на свой добродушный характер, Луций иногда не мог не быть снобом. 

– Но я думаю, что твой двоюродный брат большой любитель искусства, или когда-то им был. 

– Почему ты так говоришь? 

– Взгляни на мозаичный пол под нашими ногами с его замысловатым узором в виде листьев аканта. Качество изготовления очень хорошее. И обрати внимание на настенные росписи в некоторых комнатах вокруг нас. Я полагаю, что это различные сцены из Илиады. Даже отсюда я вижу, что это работы очень высокого качества. 

Луций приподнял бровь. 

– У кузена Гая действительно хороший вкус, я согласен. Но почему ты решил, что для него настали тяжёлые времена? 

– Из-за того, чего я не вижу. 

– Ну, Гордиан, правда! Как ты можешь войти в дом, в который никогда не заходил раньше, и заявить, что чего-то тут нет? Я могу видеть окружающие комнаты так же, как и ты, и все они выглядят хорошо меблированными. 

– Совершенно верно; обстановка подходящая. Однако, я должен ожидать чего-то большего от человека, который построил этот дом и заказал эти настенные росписи и мозаику. Где изяжно выкованная мебель? Всё, что я вижу, похоже на обычные вещи, которые любой может купить готовыми на улице Плотников. Где картины в переносных в рамах, портреты и буколические сцены, которые сейчас так модны? 

– Что заставляет тебя думать, что кузен Гай когда-то собирал такие произведения? 

– Потому что я вижу обесцвеченные прямоугольники на стене, где они раньше висели! И, конечно же, довольно внушительная статуя когда-то заполняла это пустое место на пьедестале в центре фонтана. Дай угадаю: Диана со своим луком или, возможно, метатель диска? 

– Вообще-то, неплохо сделанный пьяный Геракл. 

– Такие ценности не исчезают из аристократического дома без уважительной причины. Этот дом похож на пустой шкаф или прекрасную римскую матрону без своих драгоценностей. Где урны, вазы, драгоценные мелочи, которые можно увидеть в доме? Доме богатого старого сенатора? Я полагаю, выставлены на аукцион, чтобы заплатить кредиторам. Когда твой двоюродный брат их продал? 

– За последние несколько лет, - со вздохом признался Луций, - понемногу. Я полагаю, что мозаики и настенные росписи тоже исчезнут, за исключением тех, что являются частью дома и не подлежат утилизации. По частям. Гражданская война была очень тяжёлой для двоюродного брата Гая. 

– Он поддержал не ту сторону? 

– Напротив! Гай был стойким сторонником Суллы. Но его единственный сын, который был моего возраста, женился на девушке из семьи, которая была на стороне Мария, и был заражён связями своей жены; он был обезглавлен, когда Сулла стал диктатором. Однако оставил наследника - внука Гая, мальчика по имени Мамерк, которому сейчас около двадцати. Гай взял под опеку своего внука, но ему также пришлось взять на себя долги своего мёртвого сына, которые были сокрушительными. Бедный кузен Гай! Гражданская война разлучила его семью, забрала единственного сына и оставила его практически банкротом. 

Я огляделся. 

– Сам дом выглядит достаточно ценным. 

– Я уверен, что это так, но это всё, что осталось у Гая. Всё богатство исчезло. Боюсь, что и молодой Мамерк. 

– Внук? 

– Уехал в Испанию! Это разбило сердце деда. 

– Испания? Ах, вот почему ты упомянул Сертория по дороге сюда…

Гражданская война закончилась шесть лет назад. Марий проиграл. Сулла победил и стал диктатором. Он расправился со своими врагами, изменил порядок в государстве, а затем удалился, оставив своих избранных преемников под твёрдым контролем сената и магистратов. Марианцы - те, кто пережили запреты и всё ещё сохранили свои головы, - лежали низко. Но в Испании последние угли сопротивления всё ещё тлели в лице Квинта Сертория. Генерал-ренегат не только отказался сдаться, но и объявил себя главой законного римского государства. Недовольные марианские военные и отчаявшиеся антисулланские сенаторы бежали из Рима, чтобы присоединиться к правительству Сертория в изгнании. В дополнение к своим легионам Серторию удалось привлечь на свою сторону местное население. 

– Ты хочешь сказать, что молодой Мамерк сбежал, чтобы присоединиться к Серторию? 

– Похоже, - сказал Луций, покачивая головой. Он наклонился, чтобы понюхать розу. - Эта очень сладко пахнет! 

– Значит, молодой Мамерк отверг политику поддержки Суллы своего деда и остался верен материнской стороне семьи? 

– Похоже, Гай очень расстроен. Глупость юности! Ни у кого, кто встанет на сторону Сертория, нет будущего. 

– Но какое будущее было бы у молодого человека, если бы он остался здесь, в Риме, со своим дедом? Ты говоришь, что Гай банкрот. 

– Это вопрос лояльности, Гордиан, и семейного достоинства, – Луций заговорил осторожно. Я видел, что он изо всех сил старается не показаться снисходительным. 

Я пожал плечами. 

– Возможно, мальчик чувствует, что должен быть верен своему мёртвому отцу, присоединившись к последнему сопротивлению фракции Суллы. Но я понимаю твою точку зрения, Луций; это семейная трагедия, слишком распространенная в наши дни. Но что может хотеть твой кузен от меня? 

– Я думаю, это было очевидно. Он хочет, чтобы кто-то… а, но вот сам Гай… 

– Кузен Луций! Обними меня! – в атриум вошёл хилый старик в сенаторской тоге с распростёртыми объятиями. – Дай мне почувствовать, как ещё одна моя плоть и кровь прижимаются ко мне! 

Эти двое мужчин не могли быть более разными. Гай, конечно, был старше, но при этом высокий и узкий, а Луций был невысоким и круглым. И там, где Луций был цветущим и раскрасневшимся, старый сенатор казался серым не только в волосах и морщинистых руках, но также в своём выражении лица и манерах – своего рода строжайшая строгость. Как и его дом, этот человек, казалось, лишился всех суетных украшений и рассеялся до своей сути. 

Через мгновение они отстранились. 

– Я знал, что ты меня не разочаруешь, Луций. Это тот парень? 

– Да, это Гордиан, прозванный сыщиком. 

– Будем надеяться, что он оправдывает своё имя, – Гай Клавдий смотрел на меня не снисходительным взглядом, который я привык видеть от патрициев, а пристально и глубоко, как бы решая, могу ли я быть для него надеждой или нет. – Он выглядит достаточно надежным, - наконец произнес он. – Ах, но какой я судья характеров, когда позволил моему единственному сыну жениться на семье марианцев, а затем не смог предвидеть намерений моего внука пойти тем же путем к катастрофе? 

– Да, я только что сообщил Гордиану о твоей ситуации, - сказал Луций. 

– И он согласен? 

– На самом деле, мы как раз подходили к этому…

Тут, должно быть, упала последняя тонкая пелена тщеславия, сдерживающая поведение старого сенатора. Он умоляюще посмотрел на меня. 

– Мальчик – это всё, что у меня осталось! Я должен, по крайней мере, знать наверняка, что с ним сталось, и почему он совершил это безумие, и если его нельзя убедить – увидеть причину! Ты сделаешь это для меня, Гордиан? 

– Что сделать, Гай Клавдий? – спросил я, хотя начинал видеть всё слишком ясно. 

– Найди его! Отправляйся за ним в Испанию. Прими моё предложение. Верни его мне! 

Я откашлялся. 

– Дай мне понять тебя, Гай Клавдий. Ты хочешь, чтобы я отважился отправиться на территорию Сертория? Ты должен понять, что весь Испанский полуостров охвачен войной. Опасность ... 

– Полагаю, ты потребуешь большую плату… - Гай отвел глаза и заломил руки. 

– Плата не является проблемой, - сказал Луций. 

– Боюсь, что так оно и есть, - сказал я, не понимая его смысла. Затем я увидел взгляд, которым обменялись Луций и его кузен, и понял. У Гая Клавдия не было денег; это Луций будет платить мне гонорар, а Луций, как я хорошо знал, мог позволить себе быть щедрым. Тогда заказ будет исходить как от моего дорогого друга, так и от его кузена. Это заставило меня почувствовать себя ещё более обязанным принять это. 

Таким образом, несколько дней спустя я оказался на восточном побережье Испании, недалеко от деревни Сукро, расположенной недалеко от устья одноименной реки. 

Я был не один. После долгих внутренних споров и колебаний я решил взять с собой Эко. С одной стороны, я мог столкнуться с опасностью, вполне возможно, с большой опасностью; кто знает, что может случиться в чужой стране, раздираемой войной? С другой стороны, ловкий, сообразительный четырнадцатилетний мальчик, выживший на суровых улицах Рима с ранних лет (несмотря на свою немоту), - неплохой компаньон для жизни в непредсказуемой обстановке. И для его же пользы я подумал, что Эко должен выучить уроки путешествий, пока он был ещё молод, особенно с учётом того, что Луций Клавдий оплачивал расходы. 

Сначала было морское путешествие на торговом корабле из Путеолы в Мавританию. За разумную сумму капитан согласился высадить нас на берегу в Новом Карфагене в Испании. Всё прошло достаточно хорошо. Пираты преследовали нас только один раз, и нашему опытному капитану удалось лёгко их обогнать; и Эко страдал морской болезнью только первые день или два. Оказавшись на берегу, мы стали искать новости о местонахождении Сертория и направились на север, пока не догнали его в Сукро, куда мы прибыли всего через два дня после ужасной битвы на берегу реки. 

По словам местных жителей, Серторий понес тяжёлые потери, возможно, до десяти тысяч человек; но то же самое произошло и с противостоящим ему римским полководцем, сулланским чудо-мальчиком Помпеем (уже не таким мальчиком в тридцать лет), который сам был ранен, хотя и не серьёзно. Обе стороны, похоже, перегруппировывали свои силы, и по свежим слухам, скоро должен прибыть коллега Помпея Метелл с подкреплением с севера. Горожане Сукро готовились к новой великой битве. 

Попасть в лагерь Сертория оказалось проще, чем я ожидал. Традиционная жесткая дисциплина римского армейского лагеря отсутствовала; возможно, учитывая, что Серторий смешивал испанских соплеменников и разношерстных римлян, такая дисциплина была невозможна. Вместо этого, казалось, возникло чувство товарищества и приветствие для последователей местного лагеря, которые пришли предложить еду и товары (и, в некоторых случаях, самих себя) для продажи солдатам. Воздух в лагере был открытым и почти праздничным, несмотря на большую бойню, произошедшую двумя днями ранее. Боевой дух явно был очень высок. 

Я поинтересовался, где находится Мамерк Клавдий, используя описание, которое дал мне его дед: молодой патриций девятнадцати лет, высокий, стройный, с приятным лицом и копной черных как смоль волос, новичок в рядах. Я подумал, что среди седых римских ветеранов и их испанских союзников такой парень мог бы выделиться, и, конечно же, потребовалось лишь немного поспрашивать и потратить гроши на взятки, прежде чем нам с Эко указали на его палатку. 

Расположение удивило меня, так как это было очень близко к центру лагеря и, следовательно, недалеко от покоев Сертория. Несмотря на свою молодость и неопытность, Мамерк Клавдий, вероятно, был настоящей уловкой для Сертория, доказательством для его собратьев-римлян, что генерал-отступник всё ещё мог привлечь молодежь из одной из лучших семей Рима, что его дело было направлено в будущее, а не только в прошлое. 

Это предположение оказалось более проницательным, чем я думал. Когда я попросил сотника у палатки сообщить Мамерку, что у него посетитель, мне сказали, что Мамерк был где-то в другом месте. Когда я спросил, где он может быть, центурион предложил мне попробовать зайти в командирскую палатку. 

Итак, Эко и я направились к палатке самого Квинта Сертория, которая была довольно заметна благодаря фаланге стражников вокруг неё. Также была огромная толпа обычных просителей, выстроившихся в очередь, чтобы искать аудиенции - местных жителей, которые надеялись продать провизию армии, или понесли имущественный ущерб и требовали реституции, или имели другие неотложные дела с командующим и его штабом. 

Эко постучал ребром ладони одной руки по ладони другой руки, давая понять, что мы натолкнулись на твёрдую стену: 

– Нам никогда не попасть внутрь этой палатки, - показал он. 

– Ах, но нам не нужно заходить внутрь, - сказал я ему. - Мы хотим, чтобы вышел тот, кто находится там, а это другое дело. 

Я подошёл к началу длинной очереди. Некоторые в очереди впились в нас взглядом, но я проигнорировал их. Я подошёл к мужчине, которого должны были допустить, и прочистил горло, чтобы привлечь его внимание. Он повернулся, бросил на меня неприятный взгляд и сказал что-то на своём родном языке. Когда он увидел, что я не понимаю, он повторил на сносной латыни. 

– Что тебе надо? Я следующий. Уходи! 

– Ты здесь, чтобы увидеть Квинта Сертория? – спросил я. 

– Как и все. Подожди своей очереди. 

– А, но я не хочу видеть самого полководца. Я только хочу, чтобы кто-нибудь передал сообщение молодому парню, который, вероятно, находится там с ним. Не мог бы ты оказать мне услугу? – я похлопал рукой по кошельку для монет внутри моей туники, которая многозначительно звякнула. - Спроси о молодом римлянине по имени Мамерк Клавдий. Скажи ему, что кто-то проделал очень долгий путь, чтобы поговорить с ним. 

– Я полагаю… - мужчина, казалось, сомневался, но затем его лицо внезапно прояснилось, как будто отражая блеск солнечного света на монетах, которые я бросил ему в руку. 

В этот момент подошел охранник, обыскал парня в поисках оружия и велел ему войти в палатку. 

Долго ждать не пришлось. Вскоре из палатки вышел долговязый молодой человек. Его бронированный кожаный панцирь, казалось был скроен для более низкого и коренастого человека; я заметил, что многие младшие командиры Сертория были экипированы таким же случайным образом. Молодой человек неловко потянул проймы своей кожаной рубашки и вгляделся в толпу, выглядя довольно расстроенным. Я поймал его взгляд и поманил его, чтобы он встретил меня у стены палатки. – Мамерк Клавдий? – спросил я. - Я пришёл с посланием от… 

– Что ты делаешь, идиот, вызывая меня вот так из шатра командира? - он был зол, но говорил тихо. 

– Полагаю, я мог бы встать вместе с остальными на аудиенцию у генерала…

– Кто ты? 

– Меня зовут Гордиан, по прозвищу сыщик. Это мой сын, Эко. Мы проделали весь путь из Рима. Меня прислал твой дед. 

Мамерк сначала показался опешившим, потом печально улыбнулся. 

– Понятно. Бедный дедушка! 

– Действительно бедный, - сказал я, - и ещё беднее из-за отсутствия твоей компании. 

– С ним всё хорошо? 

– Телом – да. Но его дух съеден страхом за тебя. Я принёс от него послание. 

Я достал маленький сложенный планшет, который добросовестно привёз с собой из Рима. Две тонкие деревянные пластины были связаны вместе лентой и скреплены печатью из красного воска, на которую Гай Клавдий наложил перстень. Мамерк сломал печать, разобрал таблички и посмотрел на восковые поверхности внутри, на которых его дед собственноручно нацарапал свою просьбу, поскольку у него больше не было даже секретаря, который мог бы писать за него письма. 

Если бы реакция Мамеркуса была чёрствой и равнодушной, я бы не удивился. Многие нетерпеливые, ожесточенные, обездоленные молодые люди в его ситуации могли бы пренебречь заботой любящих дедушек и бабушек, особенно если бы эти дедушка и бабушка всегда поддерживали то, против чего он восставал. Но Мамерк отреагировал совершенно иначе. Я наблюдал за быстрым движением его глаз, когда он читал слова, и видел, как они блестели от слез. Он крепко сжал челюсти, чтобы губы не дрожали. Его очевидное горе делало его таким же мальчишкой, как Эко. 

Гай Клавдий не скрывал от меня содержание своего письма. Напротив, он настоял, чтобы я прочитал его: 

«Мой дорогой внук, кровь моей крови, что побудило тебя пойти на этот глупый поступок? Думаешь ли ты угодить тени своего отца, вступив в безнадежную борьбу против тех, кто его уничтожил? Если бы это был единственный путь, доступный тебе – если твоё собственное имя и будущее были разрушены вместе с твоими отцом и матерью, - тогда честь могла бы потребовать такого отчаянного курса. Но в Риме у тебя всё ещё есть моя защита, несмотря на падение твоего отца, и ты всё ещё можешь сделать карьеру самостоятельно. Конечно, мы ужасно обнищали, но вместе найдём выход из нашей беды! Несомненно, лучшая месть за твоего отца для тебя, если ты восстановишь состояние нашей семьи и найдёшь себе место в государстве, так чтобы в моём возрасте ты мог оглянуться назад на долгую карьеру и мир, к созданию которого по своему вкусу ты приложил руку. Не разбрасывайся своей жизнью! Прошу тебя, уйми свои страсти и позволь разуму вести тебя. Вернись ко мне! У человека, несущего это послание, достаточно средств для твоего возвращения домой. Мамерк, сын моего сына, я молю богов, чтобы я скоро увидел тебя! 

Через некоторое время Мамерк сжал таблицы и перевязал ленту. Он отвёл глаза так, что напомнил мне своего деда. 

– Спасибо, что принесли письмо. Это всё? 

– Это всё? – я переспросил. – Я знаю, что в письме. Ты удовлетворишь его просьбу? 

– Нет. Оставь меня сейчас. 

– Ты уверен, Мамерк? Может подумаешь, я вернусь позже? 

– Нет! 

Моё поручение от Гая Клавдия было конкретным: я должен был найти Мамерка, доставить сообщение и помочь Мамерку, если он захочет, уйти невредимым от службы Сертория. Мне не нужно было уговаривать его уйти. Но я проделал долгий путь и теперь видел и горе старого сенатора, и реакцию его внука на него. Если бы Мамерк отреагировал на это насмешкой, если бы он не питал никакой любви к своему деду, это был бы конец. Но его реакция была совершенно противоположной. Даже сейчас, по тому, как он нежно держал скрижали, почти лаская их, и протирал глаза, я мог видеть, что он испытывал сильную привязанность к старику и, как следствие, возможно, значительное замешательство по поводу сделанного выбора. 

Я счёл разумным на мгновение сменить тему. 

– Кажется, ты хорошо себя чувствуешь здесь, в армии Сертория, - сказал я. 

– Лучше, чем я ожидал, за такое короткое время, - признал Мамерк. Он сунул таблички под мышку и криво улыбнулся. – Командир был очень рад принять меня. Он сразу дал мне место в своём штабе, несмотря на отсутствие у меня опыта. «Послушайте, - сказал он всем, - молодой Клавдий приехал из Рима, чтобы присоединиться к нам. Но не волнуйся, сынок, мы вернёмся в Рим раньше, чем ты думаешь, и эти проклятые сулланцы будут искать свои головы! 

– И ты в это веришь? И хочешь остаться? 

Мамерк ощетинился. 

– Вопрос в том, что тебя здесь держит, Гордиан? Я дал тебе свой ответ. Теперь уходи! 

В этот момент толпа перед командирским шатром зашумела. Я услышал, как восторженно прозвучало имя Сертория, и увидел, что сам великий человек вышел из шатра. Это был высокий, крепкий мужчина с сильной челюстью и улыбкой, излучающей уверенность. Много лет назад он потерял глаз в бою. Других мужчин этот дефект мог смутить, но Серторий, как говорят, считал кожаную повязку на глазу знаком чести. Множество боевых шрамов, разбросанных по его рукам и ногам, он считал своими медалями. 

Немногие смертные обладают почти божественным обаянием, которое каждый может увидеть с первого взгляда, и Квинт Серторий был таким смертным. Это был человек, которому другие люди безоговорочно доверяли и готовы беспрекословно следовать за ним к славе или смерти. Приветствия, которые встретили его появление как со стороны его собственных солдат, так и со стороны местных жителей, были абсолютно искренними и спонтанными. 

Затем крики стихли, перейдя в шёпот. Мы с Эко озадаченно посмотрели друг на друга. Приветствия были понятны, но что это было? Это была тишина религиозного трепета, подобная той, которую можно услышать в Риме во время некоторых древних обрядов, совершаемых в храмах у Форума, - едва слышимая суматоха шепота, бормотания молитв. 

Затем я увидел замечательное существо, которое последовало за Серторием из палатки. 

Это был молодой оленёнок. Его мягкая шкура была совершенно белой, без единого цветного пятна. Он шёл за Серторием, как верная собака, и когда он остановился, он уткнулся носом ему в бедро и поднял морду, чтобы он погладил. Я никогда не видел ничего подобного. 

Тишина становилась всё громче, и среди странных диалектов я слышал отрывки латыни: 

– Белый оленёнок! Белый олень! 

– Они оба выглядят счастливыми – это, должно быть, хорошие новости! 

– Диана! Благослови нас, богиня! Благослови Квинта Сертория! 

Серторий улыбнулся, засмеялся и наклонился, чтобы взять в руки голову оленя. Он поцеловал его прямо в морду. 

Это вызвало ещё более громкий ропот в толпе, а у одного из зрителей - громкий лающий смех. У моего дорогого немого сына очень странный смех, увы, похожий на рев мула. Уши оленёнка взлетели вверх, и он съежился за Серторием, неуклюже споткнувшись о свои тонкие ноги. К нам повернулись головы, бросая подозрительные взгляды. Эко зажал рот руками. Серторий нахмурился и посмотрел в нашу сторону. Он увидел Мамерка, затем окинул меня любопытным взглядом. 

– Мамерк Клавдий! – позвал он. – Я тут спрашивал, куда ты попал. Пойдём! 

Серторий продвигался сквозь благочестивую толпу, за ним следовал белый оленёнок и кордон стражи. Я был удивлён, увидев, что в свите была девушка, которая вряд ли могла быть старше Эко. Она была прекрасным ребёнком с тёмными глазами и щеками, подобными лепесткам белой розы. Одетая во всё белое, с чёрными волосами, завязанными шарфом, она выглядела и держалась как жрица, глядя прямо перед собой и шагая между солдатами с грацией и несвойственной её годам самоуверенностью. 

– Белый оленёнок! – сказал я. – И эта девушка! Кто она, Мамерк? 

Но Мамерк только сердито посмотрел на меня и пошёл к Серторию. Я побежал за ним и схватил его за руку. 

– Мамерк, я постараюсь найти ночлег в Сукро сегодня вечером. Если ты передумаешь…

Он вырвал свою руку из моей хватки и зашагал прочь, не оглядываясь. 

Жильё в Сукро найти было несложно. Была только одна таверна с помещениями, и место было безлюдным. Битва между Помпеем и Серторием оттолкнула путешественников далеко, и вероятность новой битвы удерживала их. 

Хозяином таверны был сильный на вид кельт с косматой чёрной бородой по имени Лакро. Он, казалось, был в приподнятом настроении, несмотря на невзгоды войны, и был рад, что в эту ночь двое платных гостей разделили вино и поговорили в общей гостиной. Семья Лакро многие поколения жила на берегу Сукро. Он с гордостью хвастался изобилием реки и красотой побережья. Его любимыми развлечениями были ловля и охота на болотах у устья реки, где стекались в большом количестве птицы, а из грязи можно было ощипать деликатесы из ракообразных. В последнее время Лакро, очевидно, проводил много времени на болотах, хотя бы для того, чтобы держаться подальше от сражений. 

Но он не жаловался на войну, кроме как ругал Помпея и Метелла. Лакро был сторонником Сертория и хвалил его за объединение различных кельтских и иберийских племен Испании. Он сказал, что не ссорится с римлянами, пока они похожи на Сертория; если римлянин возглавил его народ, пусть так и будет. Когда я сказал ему, что Эко и я приехали в тот же день из лагеря великого полководца и действительно мельком увидели самого Сертория, Лакро был очень впечатлён. 

– А вы видели белого оленёнка? – спросил он. 

– Да, мы видели. Странное существо, чтобы держать его в качестве домашнего питомца. 

– Белый оленёнок - не домашнее животное! - Лакро пришёл в ужас от этой идеи. – Белый оленёнок был подарен Серторию Дианой. Богиня говорит с ним через оленёнка. Олень предсказывает Серторию будущее. 

– Как ты думаешь, почему он так долго оставался непобедимым, сколько бы армий Рим ни послал против него? Ты думал, что Серторий просто удачлив? Нет, у него есть божественная защита! Белый оленёнок - святое существо. 

– Понятно, - сказал я, но, очевидно, без достаточной убеждённости. 

– Ба! Вы, римляне, покорили мир, но потеряли богов из виду. Вы видели белого оленёнка собственными глазами и подумали, что это всего лишь домашнее животное! Но не Серторий: вот что отличает его. 

– Как Серторий заполучил это удивительное существо? 

– Говорят, некие охотники наткнулись на оленёнка в лесу. Он подошёл прямо к ним и велел отвести себя к великому вождю. Охотники привели её к Серторию. Когда он наклонился, чтобы прижаться к лицу оленёнка, он заговорил с ним, на его родном языке, и он узнал голос Дианы. С тех пор они не расстаются. Оленёнок следует за Серторием повсюду, или, строго говоря, полководец следует за оленем, поскольку именно тот говорит ему, где его враги и указывает маршруты, которые нужно выбрать. Ах, значит, ты видел его собственными глазами. Я тебе завидую! Я никогда его не видел, только слышал о нём. 

– Этот белый оленёнок довольно знаменит? 

– Все знают про него. Я держу таверну, так ведь? Я знаю, о чём говорят, и каждый мужчина, от Пиренеев до Геркулесовых столбов, любит белого оленёнка! 

Поскольку в Сукро была только одна таверна, Мамерк Клавдий без труда нашел нас на следующее утро. Он вошёл в общую комнату, когда мы с Эко заканчивали завтрак из хлеба и фиников. Итак, подумал я, молодой человек все-таки решил вернуться к дедушке. Я улыбнулся ему. Он не улыбнулся в ответ. 

Я понял, что он всё ещё в доспехах, и что он не один. Небольшая группа солдат вошла в комнату позади него, все с одинаковым мрачным видом. 

Выходит, его визит был официальным. Мой завтрак потяжелел в желудке. Во рту пересохло. Я вспомнил злое предчувствие, которое испытывал по поводу этой миссии с самого начала, еще до того, как встретил Гая Клавдия ... 

Мамерк подошел к нам. Его манеры были воинственными и безличными. 

– Гордиан! Квинт Серторий послал меня за тобой. 

«Тогда это было худшее», - подумал я. Мамерк предал меня Серторию, и теперь Серторий решил арестовать меня за попытку спровоцировать бегство офицера. Я знал, что миссия будет опасной; я должен был быть более осторожным. Накануне Мамерк ясно дал понять, что не собирается возвращаться в Рим со мной; почему я задержался в Сукро? Я пробыл слишком долго, став жертвой собственной сентиментальной симпатии к старому сенатору. И я также сделал жертвой Эко. Он был всего лишь мальчиком – конечно, Серторий не станет рубить ему голову вместе с моей. Но что будет с ним после того, как я уйду? Я подумал, что Серторий, вероятно, призвал бы его в пехоту. Было ли это судьбой Эко закончить свои дни на поле битвы, сражаясь за проигранное дело в чужой стране? Если бы я только оставил его в Риме! 

Я встал как можно храбрее и жестом приказал Эко сделать то же самое. Мамерк и его люди вывели нас из таверны и повели по речной дороге обратно в лагерь. Лица мужчин казались ещё мрачнее под ярким утренним солнцем. Ни один из них не сказал ни слова. 

Такая же мрачность царила в лагере. Все лица, которые мы видели, были мрачными и безмолвными. Где было приподнятое настроение накануне? 

Мы подошли к палатке Сертория. Мамерк откинул заслонку и объявил мое имя. Он жестом пригласил нас с Эко войти. Сам он остался снаружи, как и другие солдаты. 

Командир был один; более одиноким, чем я думал сначала. Он нетерпеливо поднялся со стула, словно нетерпеливо ждал, и зашагал к нам. Это был не тот приём, которого я ожидал. 

– Гордиан сыщик! – сказал он, хватая меня за руку. – Какая удача, что ты оказался здесь в такой день! Ты знаешь, зачем я тебя вызвал? 

– Я начинаю думать, что нет, – выражение лица Сертория было мрачным, но не враждебным. Моя голова стала чувствовать себя на плечах в большей безопасности. 

– Значит, ты ещё не слышал новостей? 

– Каких новостей? 

– Отлично! Это означает, что слухи ещё не распространились по городу. Когда случается что-то подобное, все пытаются сдержать сплетни и слухи, но это всё равно что тушить пожар на сеновале…

Я оглядел переполненную палатку, походную кровать генерала, переносные шкафы с картами и свитками, сложенными сверху, маленькие лампы на треногах. Чего-то не хватало…

– Где белый олененок? – спросил я. 

Краска сошла с его лица. 

– Значит, ты слышал новости? 

– Нет. Но если приближается кризис, разве твой божественный советник не должен быть с тобой? 

Серторий тяжело сглотнул. 

– Кто-то украл его ночью. Кто-то похитил белого олененка! 

– Понятно. Но зачем ты послал за мной, Квинт Серторий? 

– Не скромничай, сыщик. Я знаю твою репутацию. 

– Ты слышал обо мне? 

Серторий выдавил кривую улыбку. 

– У меня есть некоторое представление о том, что происходит в Риме, даже если я не был там много лет. У меня там есть мои шпионы и информаторы – точно так же, как Помпей и сенат, несомненно, имеют своих шпионов в моём лагере. Я пытаюсь быть в курсе того, кто кого привлекает к суду, кто встал, а кто проиграл. Ты можешь удивиться, как часто всплывает твоё имя. 

– Да, я знаю, кто ты. 

А вы знаете, что привело меня сюда?" Я хотел быть абсолютно уверен в том, что мы понимаем друг друга. 

– Да, да. Вчера я спросил Мамерка о тебе. Он показал мне письмо. Какая глупая курица этот его дед! У сулланцев может быть старик – у меня есть внук, а он, как выяснилось, стоит любых трёх офицеров Помпея. Готов спорить на любые деньги! Мне нужны такие командиры. Смышлёные, любопытные, сообразительные и всецело преданные делу. Если бы у властей в Риме был хоть какой-то здравый смысл, они бы восстановили поместья его семьи и попытались переманить Мамерка на свою сторону, когда его отец ушёл с дороги. Но сулланцы всегда были жадной кучей недальновидных ублюдков. Они загнали всех лучших молодых людей в Испанию; тем лучше для меня! – на мгновение он сверкнул ослепительной улыбкой, которая, несомненно, покорила сердца этих умных молодых людей. Затем улыбка исчезла. - Но вернёмся к делу. Они называют тебя сыщиком, не так ли? Что ж, я человек, который что-то потерял, и я должен снова это найти! 

Ночью, объяснил Серторий, оленёнка держали в собственной маленькой палатке, недалеко от комнаты генерала. По религиозным причинам палатка оленёнка открывалась лицом к восходящей луне; Так случилось в этом конкретном лагере, что передняя часть палатки оленёнка была обращена в сторону от большинства остальных, и поэтому ночная стража Сертория не могла видеть её. Однако у палатки была своя охрана – пара кельтов, которые боролись за религиозную честь защищать посланца Дианы. Этим двоим, очевидно, дали сильнодействующее лекарство, и они проспали всю ночь. Серторий был убеждён в их слезливом раскаянии из-за того, что подвели белого оленёнка, но в остальном не смог получить от них никакой полезной информации. 

Я попросил показать палатку. Серторий сам привёл меня туда. Прежде чем мы вошли, он посмотрел на Эко. 

– Мальчик уже видел смерть раньше? – спросил он. 

– Да, почему ты спрашиваешь? 

– Это не кровавое зрелище - поверь мне, я видел кровь! Тем не менее, на это смотреть не приятно. 

Он не дал дальнейших объяснений, а повёл нас в палатку. Внутри был установлен небольшой загон, солома была разбросана по земле вместе с вёдрами с водой и свежей травой. Рядом с загоном стояла небольшая спальная кроватка, на которой лежала девушка, которую мы видели накануне в окружении генерала. Она была одета в то же белое платье, но белого шарфа, что был обмотан вокруг головы, не было, так что её волосы лежали мерцающей чёрной лужей вокруг её белого лица. Её ноги были прямыми, а руки скрещены на груди. Её можно было принять за спящую, если бы не неестественная восковая бледность её тела и круг синяков натёртой кожи вокруг горла. 

– Её так нашли? – спросил я. 

– Нет, - сказал Серторий. – Она была там перед загоном, скорченная на земле. 

– Кем она была? 

– Просто девушка из одного из кельтских племен. Их жрецы сказали, что только девственнице должно быть позволено кормить и ухаживать за белым оленем. Эта девушка вызвалась добровольно. Это принесло огромную честь её семье. Её звали Лирия. 

– Где её белый шарф, который она носила вокруг волос? 

– Ты наблюдателен, сыщик. Шарфа нет. 

– Ты думаешь…? – я потянулся к отметинам на её шее. – Шарф использовали, чтобы её задушить. 

Серторий серьёзно кивнул. 

– Она, должно быть, пыталась их остановить. Стражей накачали травами, а это значит, что Лирию тоже нужно было накачать; она всегда ела одну и ту же пищу. Но вчера вечером она, возможно, постилась. Иногда она так поступала; она утверждала, что белый оленёнок приказывал ей поститься, чтобы сохранить чистоту. Когда они пришли забрать оленёнка, она, должно быть, проснулась, и они задушили её, чтобы она не закричала. 

– Но почему они просто не убили оленёнка, вместо того, чтобы похитить его? 

Серторий вздохнул. 

– Эта земля кишит суевериями, Гордиан. Приметы и знамения присутствуют в каждом вздохе, и человек не может поссать, если какой-либо бог не оглянется через его плечо. Я подозреваю, что тот, кто это сделал, не собирался никого убивать. Что они хотели, что они намеревались, так это то, чтобы оленёнок просто исчез, понимаешь? Как будто он сбежал сам. Как будто Диана внезапно бросила меня на произвол судьбы. Что подумают мои испанские солдаты об этом? Ты понимаешь, какой бедой это было бы для меня, Гордиан? 

Он уставился на мёртвую девушку, затем оторвал взгляд и зашагал взад и вперёд по небольшому пространству перед загоном. 

Похитители добавили убийство к своему преступлению; это было достаточно кощунственно, хотя Лирия на самом деле не была жрицей, а просто девушкой из скромной семьи, которая всё ещё оставалась девственницей. Но они бы никогда не убили оленёнка. Для них это равносильно поражению. Убить посланца Дианы было бы непростительным злодеянием. Это только укрепило бы решимость племён отбиваться от такого нечестивого врага. Вот почему я уверен, что оленёнок всё ещё жив и невредим. 

– Я пытался хранить это в тайне, Гордиан, но думаю, что слухи о пропаже оленёнка уже начали распространяться среди солдат. Я полагаю, римские солдаты заподозрят правду, что его похитили по политическим причинам. Но туземцы, – туземцы подумают, что боги обратились против меня. 

– Неужели их вера в белого оленёнка так велика? 

– О, да! Вот почему я использовал его, как мощный инструмент, чтобы привязать их ко мне. Сильный, но опасный; суеверие можно обратить против человека, который его использует, понимаешь. Я должен был охранять его лучше! 

– Ты сам-то веришь в белого оленёнка, Серторий? Он с тобой разговаривает? 

Он проницательно посмотрел на меня. 

– Я удивлён, что ты вообще задаёшь такой вопрос, Гордиан. Я римский генерал, а не легковерный испанец. Белый оленёнок – не более чем средство управления людьми. Должен ли я объяснять? Когда мои шпионы сообщают мне что-то о передвижениях Помпея; на следующий день я объявляю, что белый оленёнок прошептал мне на ухо, что Помпея увидят в определенном месте в определенное время, и, конечно же, он там. Когда я узнаю секрет или заглядываю в будущее, знание приходит ко мне от белого оленёнка – официально. Каждый раз, когда я должен отдать приказ, который туземцам не очень нравится – например, сжечь одну из их же деревень или убить популярного человека – я говорю им, что это нужно сделать, потому что белый оленёнок так сказал. Это значительно упрощает жизнь. И когда всё кажется неопределенным, и туземцы на грани падения духа, я говорю им, что белый оленёнок пообещал мне победу. Тогда они обретают храбрость; они сплачиваются и добиваются победы. 

– Ты считаешь меня кощунственным за то, что я прибегаю к таким уловкам? Лучшие генералы всегда делали такие вещи, чтобы поднять боевой дух своих людей. Посмотри на Суллу! Перед битвой он всегда следил за тем, чтобы его войска видели его, разговаривающего с небольшим образом, что он украл у оракула в Дельфах; божество неизменно обещало ему победу. И Марий тоже – он держал в своем окружении сирийскую мудрую женщину, на которую всегда можно было рассчитывать, чтобы предвидеть беду для своих врагов. Жаль, что она подвела его в конце. 

– Даже Александр проделывал такие уловки. Ты знаешь эту историю? Однажды, когда перед битвой всё выглядело мрачно, его жрецы призвали принести кровавую жертву. Когда овцу готовили у алтаря, Александр нарисовал буквы NI задом наперед на ладонях с одной стороны и К.Е. с другой. Священник разрезал овцу, вынул дымящуюся печень и вложил её в руки Александра. Александр перевернул её, чтобы показать своим людям, и, конечно же, вот она, написанная на печени буквами, которые никто не мог перепутать – греческое слово для обозначения победы! 

– А твоей уловкой стал белый оленёнок? 

Серторий остановился и посмотрел мне в глаза. 

– Здесь, в Испании, местные племена, особенно кельты, особенно верят в мистическую силу белых животных. Хороший полководец отмечает такие верования. Когда в тот день охотники привели ко мне Дианара…

– Дианара? 

Он выглядел слегка смущённым? 

– Я назвал оленёнка Дианаром в честь богини. Почему нет? Когда они привели его ко мне, я сразу понял, как его надо использовать. Я сделал его своим божественным советником! И эта стратегия хорошо окупилась. Но теперь, – Серторий снова начал ходить. – Мои разведчики сообщили мне, что Метелл присоединился к Помпею на другой стороне Сукро. Если мои испанцы узнают, что оленёнок пропал, и я буду вынужден вступить в ещё одну битву – результат может стать полной катастрофой. Как будет сражаться солдат, генерала которого покинули боги? Мой единственный шанс сейчас – уйти на запад, в высокогорье, как можно быстрее. Но пока что оленёнок должен быть найден! – он посмотрел на меня одновременно отчаянным и требовательным взглядом. 

– Я сыщик, Квинт Серторий, а не охотник. 

– Это похищение, Гордиан, а не погоня. Я хорошо заплачу тебе. Верни мне Дианара, и я щедро тебя вознагражу. 

Я прикинул. Поручение Гая Клавдия я выполнил. Я проверил местонахождение юного Мамерка, доставил письмо и дал ему всё возможности вернуться со мной обратно в Рим. Я снова был свободным агентом в чужой стране, и могущественный человек искал моей помощи. 

С другой стороны, помощь генералу-ренегату в полевых условиях, несомненно, с точки зрения римского сената, была бы актом государственной измены ... 

Мне нравился Серторий, потому что он был честным и храбрым, а в конечном итоге проигравшим. Мне он понравился ещё больше, когда он предложил в награду реальную цену. 

Я согласился. Если я не смогу вернуть заблудшего молодого человека его дедушке, возможно, я смогу вернуть пропавшего оленёнка его хозяину. 

Серторий позволил мне расспросить двух охранников, которые были накачаны наркотиками. Я мог только согласиться с его собственной оценкой, что люди искренне раскаивались в случившемся и не могут сообщить ничего полезного. Ни один из других сторожей тоже; никто ничего не видел и не слышал. Это было так, как если бы сама луна потянулась, чтобы увести домой белого оленёнка. 

К тому времени, когда мы с Эко вернулись в Сукро в тот же день, таверна была полна местных жителей, жаждущих вина и ждущих любых новостей о пропавшем белом олене. Секрет был раскрыт, и слухи разлетелись безумно. Я внимательно слушал; никогда не знаешь, когда сплетни могут быть полезны. Некоторые говорили, что оленёнок на самом деле давно покинул Сертория (это была явная ложь, поскольку я сам видел это существо). Другие утверждали, что олененок умер, и что Серторий похоронил его и только делал вид, что он исчез. Некоторые заявили, что оленёнка украли, но о смерти девственницы никто не сообщил. Возможно, самый дикий слух (и самый зловещий) утверждал, что оленёнок появился в лагере Помпея и теперь был его доверенным лицом. 

Ничего из этого не помогло. После того, как местная толпа разошлась по домам на ночь, я спросил нашего хозяина, что он обо всем этом думает. 

– Ни один из них не знает, куда пропал оленёнок! Это только куча болтунов, – Лакро достаточно весело сказал это, а почему бы и нет? В тот день он, должно быть, получил неплохую прибыль от продажи вина, и многие из толпы остались пообедать. – Единственная история, которая прозвучала правдоподобно для моих ушей, была история о оленёнке, которого видели на болотах. 

– Что за рассказ? Я пропустил это. 

– Это потому, что парень, который это сказал, не кричал, как дураки, которым нечего сказать. Он был здесь, за прилавком, и разговаривал со мной. Мой старый друг; иногда мы вместе с ним ставим ловушки в болотах. Он был там рано утром. Говорит, что мельком увидел что-то белое вдали, в зарослях болотных деревьев. 

– Возможно, он видел птицу. 

– Слишком большое для птицы, - сказал он, - и оно двигалось, как зверь, туда сюда, по земле. 

– Он подходил поближе? 

– Он попытался. Но к тому времени, когда он добрался до деревьев, ничего не было видно – ничего, кроме свежих отпечатков копыт в грязи. Он был уверен, что это отпечатки молодого оленя. И следы тоже. 

– Следы? 

– Двоих мужчин, - сказал он. - По одному с каждой стороны оленёнка. 

Эко схватил меня за руку и пожал её. Я согласился; это было очень интересно. 

– Твой друг пошёл по этим следам? 

– Нет, он повернулся и пошёл по своим делам, проверяя свои ловушки, – Лакро приподнял бровь. – Он многого не говорил, но, судя по выражению его лица, я думаю, он испугался, когда увидел эти следы. Этот парень знает болота, как лицо своей собственной матери; он знает, что там можно, а что нет, и чувствует, если что-то не так. Он увидел эти следы и почувствовал лёгкий трепет, стоя там, где прошел дар Дианы. Запомните мои слова, этот белый оленёнок находится на болотах. 

Эко подтолкнул меня и прижал руки к горлу, изображая удушение. Лакро выглядел озадаченным. 

Я перевёл. 

– Если твой приятель побоялся идти по этим следам, то, вероятно, у него хорошие инстинкты. По крайней мере, один человек уже был убит похитителями оленёнка. 

– Я не совсем понимаю тебя. 

Я пристально посмотрел на него. 

– Вчера ты хорошо отзывался о Сертории…

– Да. 

– И ты с благоговением говорил о белом оленёнке…

– Это же дар Дианы. 

– Лакро, я хочу открыть тебе секрет. Что-то очень важное. 

– Так чего же ждёшь? Кто может хранить секреты лучше, чем трактирщик? – Он поднял большой палец и указал на спальные помещения наверху, как бы намекая на все свидания, которые происходили под его крышей, которые никогда не будут раскрыты его рассказом. 

– И ты считаешь, этот твой друг тоже может хранить секреты? – спросил я. - И что более важно, как ты думаешь, он согласится провести незнакомцев на болота? Вероятно, будет какая-то опасность, но за это тоже будет плата. Плата для вас обоих…

Перед рассветом на следующее утро мы отправились на болота. 

Лакро и его друг, которого звали Стиленсис, шли впереди. Эко и я последовали за ними. 

Мы подошли к роще деревьев, где Стиленсис видел следы. Они всё ещё были видны в грязи, резко различимые первыми косыми лучами солнца. Мы пошли за ними. В местах, где земля была слишком твёрдой или слишком мягкой, тропа, казалось, исчезла, по крайней мере, на мой взгляд, но наши опытные проводники смогли различить даже самые слабые следы. Иногда даже они теряли след, а когда это случалось, они терпеливо кружили вокруг, пока не находили его снова. Иногда я мог видеть, как они это делают, по сломанной ветке или смятому листу; в других случаях мне казалось, что ими руководил какой-то скрытый инстинкт или простая удача. Возможно, Лакро скажет, что Диана указала им путь. 

Кроме того, казалось, что они каким-то неизвестным образом уловили момент, когда мы оказались в пределах слышимости нашей жертвы. В тот же момент Лакро и Стиленсис повернулись и жестом попросили нас замолчать. 

Что касается врага, то их было только двое, как указывали следы; но следы также указывали, по их размеру и глубине, что люди, оставившие их, были крупными мужчинами, в больших сандалиях и с тяжёлыми телами. К счастью для нас, когда мы наткнулись на них, они ещё спали. У них не было палатки, и они не разводили костра. Они спали на ложе из листьев, накрывшись лёгкими одеялами. 

Лакро и Стиленсис принесли свои охотничьи луки. Пока они доставали стрелы и прицелились, мы с Эко стащили с мужчин одеяла. Они сразу же проснулись, вскочили на ноги и замерли, увидев нацеленные на них стрелы. Они ругались на каком-то из местных языков. 

Лакро спросил их, что они сделали с белым оленёнком. Мужчины заворчали и указали на густой кустарник. 

На небольшой поляне мы с Эко наткнулись на существо. Он была привязан к небольшому дереву и спал, скрестив ноги. При нашем приближении он пошевелился и поднял голову. Я ожидал, что он вскочит и попытается убежать. Вместо этого он сонно посмотрел на нас и несколько раз моргнул, затем запрокинул голову и, казалось, зевнул. Он медленно и методично выпрямил конечности и поднялся на ноги, затем подошёл к нам и поднял лицо, чтобы его погладили по носу. Эко вздохнул от восторга, погладив тыльной стороной ладони мерцающий белый мех под его глазами. 

Мы провели наших пленников через болото, а затем по речной дороге, причём Эко вёл олененка на поводке и, как правило, не руководил им. Мы остановились недалеко от лагеря Сертория, и пока остальные ждали в уединенном месте у реки, я пошёл сообщить генералу новости. 

Я прибыл как раз вовремя. Осталась только одна-единственная палатка – генеральская. Войска уже начали марш на запад к высокогорью. Серторий и его люди усердно грузили фургоны и тщательно продумывали окончательные детали роспуска лагеря. 

Серторий первым увидел меня. Он на мгновение застыл, затем зашагал ко мне. Его лицо, казалось, светилось в утреннем свете. 

– У тебя хорошие новости, не так ли? - я кивнул. – С ним всё в порядке? 

– Да. 

– А негодяи, которые его похитили – их тоже поймали? 

– Двое мужчин, оба коренные испанцы. 

– Я знал это! Я проснулся сегодня утром с чувством, что произойдёт что-то чудесное. Где он? Отведи меня к нему немедленно! Нет, подожди, – он повернулся и позвал своих офицеров. – Пойдёмте все. Замечательные новости! Приходите и посмотрите! 

Среди офицеров я увидел Мамерка, выносящего шкаф из шатра генерала. 

– Положи это, Мамерк, и иди посмотри, что сыщик поймал для нас! – крикнул Серторий. – Что-то белое! И с ним два чернодушных испанца! 

Мамерк на мгновение смутился, затем поставил шкаф. Он кивнул и вернулся в палатку. 

– Пойдём, Гордиан. Отведи меня к нему немедленно! – сказал Серторий, потянув меня за руку. 

На берегу Сукро генерал и его оленёнок воссоединились. Не думаю, что когда-либо ещё увижу плачущего римского полководца. Я, конечно, знаю, что никогда не видел, чтобы кто-то поднимал оленёнка и носил его на руках, как младенца. Несмотря на все его заявления о том, что белый оленёнок был лишь орудием управления людьми, циничным средством эксплуатации суеверий, которых он не разделял, я думаю, что это существо значило для Сертория гораздо больше, чем он говорил. Хотя он не мог шептать ему голосом Дианы или предсказывать будущее, белый оленёнок был видимым знаком благосклонности богов, без которого каждый мужчина безоружен перед своими врагами. То, что я увидел на берегу Сукро, было ликованием человека, чья удача покинула его, а затем вернулась в мгновение ока. 

Но Серторий был римским полководцем и не был склонен к чрезмерной сентиментальности даже в отношении своей судьбы. Через некоторое время он положил оленёнка и повернулся к двум пойманным нами испанцам. Он говорил с ними на их собственном диалекте. Лакро прошептал мне на ухо перевод. 

Серторий сказал, что они хорошо обращались с оленёнком и не причинили ему вреда; это было мудро и выказывало хоть какое-то уважение к богине. Но они попирали достоинство римского полководца и вмешивались в волю богини; и была убита молодая девственница. За это они будут наказаны. 

Двое мужчин держались с большим достоинством, учитывая, что их могли убить на месте. Они посовещались друг с другом на мгновение, затем один из них заговорил. Они объяснили, что они всего лишь наёмники. Они ничего не знали об убитой девушке. Они просто договорились встретиться с человеком на окраине лагеря две ночи назад. Он принёс им оленёнка, завернутого в одеяло. Им предстояло прятаться с оленем на болоте, пока Серторий и его армия не уйдут. Они никогда бы не причинили вреда существу или девушке, которая держала её. 

Серторий сказал им, что он так же подозревал, что за похищением должен был стоять кто-то из его собственных людей – действительно, кто-то из его собственного штаба, с достаточным знанием распорядка генерала и порядка в лагере. Если два испанца укажут на этого человека, суровость их наказания может быть значительно смягчена. 

Двое мужчин снова посовещались. Они согласились. 

Серторий отступил и указал на собравшихся членов своего штаба. Два испанца переглянулись, затем покачали головами. Этого человека среди них не было. 

Серторий нахмурился и оглядел свой посох. Он напрягся. Я увидел вспышку боли в его глазах. Он вздохнул и повернулся ко мне. 

– Одного из моих людей здесь нет, сыщик. 

– Да, я понимаю. Он, должно быть, остался. 

Серторий приказал некоторым из своих людей остаться и охранять оленёнка. Остальные поспешили с ним обратно в лагерь. 

– Смотри! Его лошадь всё ещё здесь, - сказал Серторий. 

– Значит, он не сбежал, - сказал я. – Возможно, у него нет причины бежать. Возможно, он не имел никакого отношения к похищению…

Но я знал, что этого не может быть, даже когда мы с Эко последовали за Серторием в его палатку. Среди множества сложенных кроватей и стульев на земле лежал Мамерк, схватившись за собственный меч. Его правая рука по-прежнему сжимала рукоять. В левой руке он сжимал белый шарф девственницы. 

Он был ещё жив. Мы опустились перед ним на колени. Он начал шептать. Мы близко склонили головы. 

– Я не хотел убивать девушку, - сказал он. – Она спала, и ей следовало остаться в таком состоянии… из-за снотворного… но она проснулась. Я не мог позволить ей закричать. Я хотел натянуть шарф ей на рот… но потом он обернулся вокруг её горла… а она всё дёргалась. Не переставала сопротивляться. Она была сильнее, чем ты думаешь…

Серторий покачал головой. 

– Но почему, Мамерк? Зачем похищать оленёнка? Ты же был моим человеком! 

– Нет, никогда, - сказал Мамерк. – Я был человеком Помпея! Один из его агентов в Риме нанял меня в качестве шпиона Помпея. Они сказали, что ты будешь мне доверять ... доверишься мне ... из-за моего отца. Они хотели, чтобы кто-то украл у тебя белого оленёнка, не убивал, просто украл. Видишь ли, Гордиан, я никогда не предавал своего деда. Скажи ему это. 

– Но зачем ты связался с Помпеем? – спросил я. 

Он поморщился. 

– Из-за денег, конечно! Мы же разорены. Как я мог когда-либо сделать карьеру в Риме без денег? Помпей предложил мне более чем достаточно. 

Я покачал головой. 

– Тебе следовало вернуться в Рим со мной. 

Мамерк выдавил печальную улыбку. 

– Сначала я подумал, что ты посланник от Помпея. Я не мог поверить, что он может быть таким глупым, чтобы послать за мной посыльного в лагерь среди бела дня! Потом ты сказал, что пришёл от моего деда ... дорогого, любимого дедушки. Полагаю, боги пытались мне что-то сказать, но было слишком поздно. Мой план был составлен на ту самую ночь. Я не мог повернуть назад, – он закашлялся. Из уголка его рта текла струйка крови. – Но я использовал твой визит в свою пользу! Я показал Серторию письмо ... поклялся, что не собираюсь оставлять его ... даже для того, чтобы доставить удовольствие моему деду! Как он мог не доверять мне после этого? Серторий, прости меня! Но Гордиан ... 

Он выпустил свой меч и схватил меня за руку. Другой рукой он всё еще сжимал шарф. 

– Не рассказывай дедушке о девушке! Скажи ему, что я был шпионом, если хочешь. Скажи ему, что я умер, выполняя свой долг. Скажи ему, что у меня хватило храбрости упасть на свой собственный меч. Но не о девушке…

Его хватка ослабла. Свет погас в его глазах. Шарф выскользнул из его пальцев. 

Я посмотрел на Сертория. На его лице я увидел гнев, разочарование, горе, смятение. Я понял, что Мамерк Клавдий, как и белый оленёнок, значил для него больше, чем он мог бы сказать. Мамерк был для него своего рода талисманом, как сын – талисманом – знаком любви богов, указателем на светлое будущее. Но Мамерк таким не был, и Серторию было трудно вынести правду. Как он описал мне Мамерк? «Яркий, любопытный, умный, всецело преданный делу». Какими до боли ироничными казались теперь эти слова! 

Я думаю, что в тот момент Серторий увидел, что белый оленёнок в конце концов ничего не значит; что его дни сочтены; что могущество Рима никогда не перестанет преследовать его, пока он не будет уничтожен и все следы его соперничающего государства не будут стёрты с лица земли. Он поднял шарф и прижал его к лицу, закрыв глаза, за что я был ему благодарен. 

Обратный путь в Рим казался долгим и утомительным, но всё же недостаточно. Я не спешил со встречей с Гаем Клавдием и передачей ему новостей. 

Я сделал именно то, что он просил: я нашёл его внука, доставил письмо, пригласил Мамерка бежать. Я принял задание и выполнил его. Когда Серторий попросил меня найти белого оленёнка, откуда я мог знать, чем это закончится? 

Никто из нас не мог знать результатов моей поездки в Испанию, тем более Гай Клавдий. И всё же, если бы Гай не послал меня на поиски своего внука, Мамерк мог бы быть ещё жив. Сможет ли старик вынести горечь того, что, стремясь только благополучно доставить мальчика домой, он сам спровоцировал события, которые привели к его гибели? 

И всё же, несомненно, только Мамерк был ответственен за собственную смерть. Он обманул своего деда, несмотря на то, что любил его; был шпионом для человека, дело которого его не волновало; убил невинную девушку. А для чего? Всё за деньги, ничего кроме денег. 

– Я не должен тратить ни единой слезинки на этого юношу, - говорил я себе, перегнувшись через поручни корабля, который доставил меня обратно в Рим. Была ночь. Небо было чёрным, и луна была полной, её лицо раскинулось в тёмных водах, как большая лужа белого света. Возможно, я плакал по Мамерку Клавдию; но холодный ветерок тут же срывал слёзы с моей щеки и направлял на просторы солёного моря. Там они терялись в одно мгновение и, конечно, никогда не принимались во внимание на весах правосудия, ни смертными, ни богами.