Дзирохо, кумитё якудза, жил в Уэно, одном из трёх храмовых районов Эдо. Уэно находился в северо-восточном углу столицы, получившим в народе название «врата дьявола», как самое неудачное место жительства. Его храмы должны были охранять город от плохих влияний, но зло существовало там, как и везде.
На первый взгляд улица Дзирохо ничем не отличалась от любой другой в процветающем торговом квартале. Между соседними воротами с обоих концов стояли ряды больших двухэтажных домов с черепичными крышами, а их входы были утоплены под нависающими карнизами. Четверо мужчин слонялись с курительными трубками. Случайный наблюдатель никогда бы не заподозрил, что здесь живёт один из известных бандитов Эдо. Но Хирата, подъезжая по улице, заметил знаки.
У мужчин были татуировки с синими и чёрными рисунками, которые виднелись по краям их воротников и рукавов. Когда-то власти использовали татуировки для клеймения преступников; теперь это были знаки отличия, олицетворявшие богатство, храбрость и другие желанные качества. Они объявляли, к какому клану принадлежит гангстер, и носились с такой же гордостью, как гербы самураев.
Когда Хирата спешился возле самого большого дома, его обступили якудза.
– Что-то ищите? - сказал один бандит. Его манеры были лишены уважения, которое обыкновенный человек обычно проявляет к самураю. Татуировка на его груди изображала дракона, символа клана Дзирохо. Вероятно, он был одним из солдат низкого ранга.
– Я хочу увидеть Дзирохо, - сказал Хирата.
– Почему ты думаешь, что Дзирохо захочет тебя видеть?
– Скажи ему, что Хирата здесь.
Услышав имя Хираты, они замерли: его репутация была хорошо им известна. Якудза не хотели признаваться, что кого-то боятся; они убивали людей при малейшей провокации и яростно сражались с соперничающими бандами, но они были более склонны к самосохранению, чем самураи, которые постоянно бросали вызов Хирате. Эти четыре гангстера засмеялись, как будто они подшутили над ним. Трое сделали вид, что хотят прочистить свои трубки. Четвёртый вошёл в дом. Вскоре он снова появился и поманил Хирату внутрь.
Пройдя по коридору, Хирата увидел комнаты, в которых располагались бандиты, в ожидании приказов от своего босса. Они смотрели на него молчаливо и враждебно. Несколько из них, стоя на коленях в кругу, играли в хана-фуда - карточную игру с цветами. Их кимоно были распахнуты, демонстрируя свои татуировки. Один человек бросил свои карты. Остальные засмеялись и воскликнули:
– Йа – ку - за!
«Восемь-девять-три». Это была худший из возможных карточных раскладов, но бандиты, похоже, испытывали к ней привязанность. «Возможно, они считают, что это символизирует их худшие качества», - подумал Хирата.
Сопровождающие провели его до приёмной и оставили там. Коврики татами были перевязаны вышитой лентой и были настолько толстыми, что казались подушками под ногами Хираты. Фреска на стене изображала сад ярких цветов у синей реки, отмеченный рябью серебряной и золотой краски. На чёрных лаковых ширмах были изображены инкрустированные золотом птицы. С потолка свешивались латунные фонари с золотыми подвесками. На полках хранилась коллекция золотых статуэток. Хирата понял: Дзирохо был ужасно богатым. Но он прятал свое богатство за закрытыми дверями. Даже главный босс якудза не осмелился нарушить законы о роскоши, запрещавшие простым людям выставлять напоказ своё богатство.
Две женщины принесли Хирате угощение. Они были так же красивы и хорошо одеты, как самые дорогие куртизанки официального квартала развлечений Ёсивара. Они молча подали чай, еду и ушли. Хирата слушал, как якудза разговаривают и шутят над своей карточной игрой. Его острый слух уловил далёкие рыдания.
Он последовал на звук по коридору к двери, которая была открыта ровно настолько, чтобы он мог заглянуть внутрь. Он увидел, как молодой человек стоит на коленях и плачет, раскинув руки на полу. Над ним стояли двое старших гангстеров.
– Я слышал, что ты утаил часть денег, собранных у продавцов, - сказал глубокий хриплый голос. Хирата не мог видеть говорившего, но узнал голос Дзирохо. – Ты в самом деле думал, что я не узнаю?
– Мне очень жаль, - воскликнул молодой человек. – Я не должен был этого делать!
Хирата знал, что у якудза имеется свой кодекс чести, состоящий из трех правил: не трогать жену другого члена; не раскрывайте секреты банды посторонним; и, прежде всего, не перечить боссу. Пословица гласила, что, если начальник говорит, что вороны белые, соглашайся.
Один из двух стоящих бандитов схватил молодого человека и поднял его. Другой поставил перед ним тяжёлый деревянный стол и протянул ему тесак. Несмотря на то, что он рыдал от страха, юноша взял нож в левую руку. Он положил свою правую руку, прижав ее мизинец к столу, остальные его пальцы сжались в кулак. Он поднял тесак, закричал и отрубил кончик пальца.
Хирата моргнул. Он видел много актов насилия, но этот шокировал его, хотя он знал, что это было обычным явлением в среде якудза. Тот, кто нарушал правила, терял сустав пальца за каждое нарушение. Самураи, нарушившие Бусидо, были наказаны принудительным самоубийством, но Хирата считал это насильственное членовредительство странным.
Бледный как смерть, дрожащий молодой человек принял белую шелковую ткань от одного из других бандитов. Он обернул отрезанный палец тканью и протянул сверток Дзирохо.
– На этот раз ты прощен, - сказал Дзирохо. – Смотри, чтобы это не повторилось.
Хирата молча ускользнул и вернулся в приёмную. Вскоре вошёл Дзирохо.
– Ну-ну, Хирата-сан. Это сюрприз.
Теперь, когда ему за пятьдесят, Дзирохо изменился за двенадцать или около того лет с тех пор, как Хирата видел его в последний раз. Под яркой шёлковой мантией, которую он носил, нарушая закон о роскоши, его фигура была более пухлой, потому что он сидел и отдавал приказы, вместо того, чтобы бродить по улицам и драться, как он это делал в юности. Его волосы поседели, у него появились залысины, а челюсти отвисли. Но его острые глаза светились знакомым взглядом сдержанной агрессии. На его пухлых губах была та же хищная улыбка, которую помнил Хирата.
Самое большое изменение было связано не столько с Дзирохо, сколько с расширенным восприятием Хираты.
Хирата впервые увидел защиту Дзирохо. Он источал магнетическое притяжение, а также явную безжалостность. Однажды Хирата задался вопросом, как Дзирохо поднялся по карьерной лестнице от мелкого вора до кумитё собственной банды. Теперь он знал. Дзирохо привлекал более слабых людей, как магнит притягивает частицы железа.
– Вы пришли арестовать меня снова? – улыбка Дзирохо стала шире: он знал, что он в безопасности, его защищает то же правительство, которому служил Хирата.
– Не сегодня, - сказал Хирата. – Я здесь по поводу преступления, но не из-за того, что ты совершил.
– Какого преступления?
– Похищение твоей дочери.
Улыбка Дзирохо исчезла. Он резко отвернулся.
– Я не хочу об этом говорить.
– Боюсь, что тебе придётся, - сказал Хирата. – Канцлер Сано и я расследуем другое похищение, которое может быть связано с похищением вашей дочери. Нам нужна информация.
– Тебе придётся найти её где-нибудь в другом месте, - холодно сказал Дзирохо, повернувшись спиной.
– Как насчёт того, чтобы я поговорил с твоей дочкой?
– Моя дочь Фумико мертва.
– Как? – Хирата был удивлён. – В управе утверждают, что её нашли живой.
– Она мертва для меня, - Дзирохо повернулся к Хирате, который увидел, что его глаза были влажными и горели гневными слезами. – Какое-то грязное чудовище погубило мою девочку.
Хирата понял, что у её похищения есть ещё одна общая черта с похищением кузины Сано. Фумико тоже был изнасилована.
– Я должен был отречься от неё ради чести моего клана, - сказал Дзирохо.
– Где она?
– Не знаю. Я выгнал её из дома.
– Ты выбросил на улицу двенадцатилетнюю девочку, чтобы она сама о себе позаботилась? – Хирата был потрясён поведением Дзирохо.
Дзирохо бросил на него враждебный взгляд. «Я любил Фумико всем сердцем, но всё изменилось. Подожди, пока это случится с твоей дочерью, а потом посмотрим, как ты отреагируешь.
Хирата подумал о маленькой Таэко, которую он всегда будет любить и защищать, несмотря ни на что. Но он не был так связан условностями, как Дзирохо, несмотря на то, что тот был преступником. И ему не следует критиковать Дзирохо, если он хочет его сотрудничества.
– Хорошо, - сказал Хирата, - я понимаю. Но мне всё ещё нужна твоя помощь. Может, ты позволишь мне поговорить с матерью Фумико?
– Её мать умерла, когда она была ребёнком, - сказал Дзирохо. – Я вырастил её сам.
Хирата сделал последнюю попытку.
– Двоюродная сестра канцлера Сано была похищеан и изнасилована, возможно, тем же человеком, что и Фумико. Мы добиваемся справедливости для неё. Разве ты не хочешь отомстить за свою дочь?
– О, конечно, тут вы не ошибаетесь, - Дзирохо заговорил с такой жестокостью, что его лицо потемнело. Это был человек, который заставлял своих помощников отрезать себе пальцы в наказание за малейшие провинности. Он никогда не позволил бы кому-то избежать наказания за насилие над его дочерью, даже если бы он её выгнал.
– Но я сделаю это сам, по-своему.
Все было достаточно плохо, когда майор Кумазава проводил поиски своей дочери, оскорбляя и угрожая людям, куда бы он ни пошёл.
– Лучше держись подальше от этого, - приказал он Дзирохо. – Канцлер Сано и я займёмся этим. Просто расскажи мне, что ты знаете о похищении своей дочери.
Лицо Дзирохо было каменным, закрытым.
– При всём уважении к вам и канцлеру Сано, этот счёт я буду решать сам. Теперь, пожалуйста, уходите.
Когда якудза, который проводил Хирату в дом, вывел его на улицу, Хирата спросил:
– Где мне найти дочь Дзирохо?
– Если Дзирохо не сказал тебе, я тоже, - сказал бандит. – Я не говорю о его делах.
Хирата заметил, что энергетический щит якудза был слабым. Это был тип человека, которым он мог манипулировать.
– Где она? – спросил Хирата.
– На рынке, - послушно сказал бандит.
– Где её похитили и нашли?
– У пруда Синобадзу , - глаза бандита расширились от испуга, потому что он понял, что нарушил правила банды.
– Спасибо, - сказал Хирата. – Я не скажу твоему боссу.
Настоятельница ввела Сано в часовню монастыря, которая была затенена соснами и затемнена закрытыми ставнями. Внутри на низком алтаре стояла золотая статуя Будды, сидящего среди золотых цветов лотоса, зажжённых свечей и медных курильниц, излучающих едкий горько-сладкий дым. Перед алтарём преклонила колени монахиня, закутанная в серое одеяние из конопли, а её голова была покрыта белой пеленой. Она медленно раскачивалась взад и вперёд.
– После того, как её похитили, всё, что она делает, это молится, - сказала настоятельница тихим, печальным голосом. – Она ни с кем не разговаривает. Как будто она живёт в собственном мире.
Теперь Сано понял, почему другие монахини считали её проблемой. Когда он и настоятельница двинулись к ней, он заметил, что в алькове стоит ещё кто-то, как ангел-хранитель. Это была девушка подросткового возраста, с невинным красивым лицом, с прикрытыми платком волосами.
– Это Уме, - сказала настоятельница. – Одна из наших послушниц. Я поручила ей присматривать за Тэнгу-ин», - после чего она прошептала: - Когда монахиня вернулась к нам, она взяла нож и порезала себе руку.
Пыталась ли она наказать себя за изнасилование, в чём многие могли её обвинить? Сано ужаснулся и пожалел старуху. Он встал на колени у алтаря, достаточно далеко от неё, чтобы она не чувствовала угрозы от его присутствия, но достаточно близко, чтобы ясно её видеть. Теперь он заметил, что её тело истощено; так её одеяние висело на ней, как на скелете.
– Она оказывается есть, - сказала настоятельница, - и не спит.
Её профиль был резким, лицевые кости просматривались сквозь натянутую восковую кожу. Глаза были плотно закрыты, а веки багровыми. Её губы шевелились, но она не издавала ни звука.
– Тэнгу-ин, - тихо сказал Сано.
Казалось, она его не замечает. Её губы продолжали шевелиться; она качалась в каком-то внутреннем, тайном ритме.
– Вы меня слышите?
Ответа не последовало. Послушница тихонько вздохнула. Настоятельница печально сказала:
– Я вас предупреждала.
Но Сано решил не сдаваться.
– Тэнгу-ин, я канцлер Сано. Расскажите мне, что с вами случилось, когда вас похитили.
Она продолжала молчаливо молиться. Её лицо было невыразительным, оживлялось только мерцающим светом свечи.
– Кто это сделал? – настаивал Сано. – Это был кто-то, кого вы узнали?
Ответа не последовало.
Сано решил воспользоваться добротой, которой, по словам настоятельницы, когда-то отличалась Тэнгу-ин.
– Я считаю, что этот человек похитил и напал на двух других женщин, помимо вас. Одна из них - моя двоюродная сестра. Я должна поймать его, прежде чем он причинит вред кому-либо ещё. И мне нужна ваша помощь.
Его слова не пробили невидимую оболочку, в которую она заперлась. Пытаясь добиться ответа, он заговорил громче и настойчивее:
– Как он выглядел? Куда он вас отвел?
– Это бесполезно, - сказала настоятельница, Тэнгу-ин молилась, раскачивалась и не замечала ничего вокруг. – Даже если она слышит, она не говорит.
Сано неохотно поднялся. Он не хотел уходить с пустыми руками.
– Мне нужно допросить всех, кто был с Тенгу-ин в том походе в храм Зи.
– Уме была, - настоятельница подозвала послушницу.
Девушка приблизилась к Сано и поклонилась, широко открыв глаза от беспокойства.
– Что там произошло? – сказал Сано. – Как Тэнгу-ин внезапно пропала?
– Я не знаю, - сказала она еле слышным шепотом. Она сжала руки под рукавами и бросила нервный взгляд на настоятельницу.
Сано повернулся к настоятельнице:
– Я бы хотел поговорить с Уме наедине.
На лице пожилой женщины отразилось неодобрение, но она не могла отказать ему в просьбе. Она сказала:
– Я буду прямо у входа, – и ушла.
Сано спросил:
– Что ты от неё скрываешь, от меня она это не узнает?
Лицо девушки сморщилось. В глазах заблестели слёзы.
– Это я виновата, что Тэнгу-ин похитили.
Сано не мог поверить, что эта девушка, которая выглядела такой невинной, могла каким-либо образом быть виновной в преступлении.
– Как так?
– Мы должны были оставаться с ней. Я должна была присматривать за ней, - Уме всхлипнула, глядя на Тенгу-ин, которая, казалось, ничего не замечала. – Вместо этого я побежал вперед с другими новичками. Она шла слишком медленно. Она не могла за нами угнаться.
Сано представил себе старуху, ковыляющую по территории храма вслед за молодыми энергичными девушками. Возможно, они проявили халатность, но он сказал:
– Вы не виноваты. Вы не могли знать, что она в опасности.
– Но я сделала то, чего не должна была делать, – смущённая, но желающая избавиться от бремени, Уме сказала: - Из монастыря дальше по улице шла группа послушников. Мы - другие девушки и я…
Картина стала для Сано ясной. Девочки хотели пофлиртовать с молодыми монахами, поэтому сбежали от пожилой компаньонки. Присоединение к религиозному ордену не избавило людей от их естественных человеческих желаний.
– Я чувствую себя такой виноватой, - сказала Уме, заплакав. – Хотела бы я исправить то, что сделала.
– Ну, это твой шанс, - сказал Сано. - Помоги мне поймать человека, который причинил ей боль. Когда вы были в храме, ты видела кого-нибудь или что-нибудь подозрительное?
– Нет, - сказала Уме, вытирая слёзы рукавом. – Я пыталась и пытаюсь вспомнить, но не могу.
«Тот, кто похитил Тэнгу-ин, не мог внезапно появиться из ниоткуда, налететь на неё, как орел с неба, и унести прочь», - подумал Сано. Ему пришлось бы выделить её из толпы, дождаться возможности увести её так, чтобы никто не увидел.
Он, должно быть, наблюдал за ней.
– Вспомни то время, когда ты и другие девушки покинули Тенгу-ин, - сказал Сано. – Может ты заметила, что кто-то уделяет особое внимание вашей группе?
Уме задумалась, затем покачала головой.
– Кто-нибудь шёл за вами? – настаивал Сано.
– Нет. Мне очень жаль. Я был занята, глядя на послушников, – затем она нахмурилась, как будто её поразило забытое до сих пор воспоминание.
– Что-то вспомнила? – спросил Сано.
– Я кое-кого видела.
– В храме? - пульс Сано забился от нетерпения.
– Нет, не там. И не тогда. Это было накануне. За воротами монастыря.
Может, похититель положил глаз на монахинь. Возможно, он шпионил за монастырём, поджидая своего шанса похитить одну из них.
– Расскажи мне, что случилось, - настойчиво сказал Сано.
– Это было после утренней молитвы. Я выскочила наружу, – лицо Уме вспыхнуло. - Монахи проходят мимо монастыря по пути в город. Я… ну, когда они проходят, один улыбается мне, – в её голосе смешались удовольствие и вина. – В тот день я скучала по нему. Но я увидела человека, стоящего на улице.
– Кто был он?
– Не знаю. Я никогда его раньше не видела. И с тех пор тоже.
– Ты можешь его описать?
– Я не очень хорошо его рассмотрела. Как только он увидел меня, он повернулся и ушёл, – Уме прищурилась, пытаясь сфокусировать воспоминание о нём. – Он был высоким и сильным. Его волосы были такими короткими, что на голове светилась кожа. Он был старый, лет тридцати.
Сано вздрогнул: ему самому было сорок три, так что она, вероятно, считала его древним.
– Во что он был одет?
– Тёмно-синее кимоно.
У каждого простого человека в Японии было хлопковое кимоно, окрашенное индиго. И многие из них коротко стригли волосы, чтобы не заводились блохи и вши.
– Были ли у его лица какие-нибудь отличительные черты?
– Он выглядел так, будто давно не брился, – Уме вспомнила что-то новое. - У него вот здесь был большой струп, – она коснулась правой скулы.
В этом тоже не было ничего необычного. Сано настаивал на подробностях, но Уме ничего не смогла сообщить.
– А телегу с волами ты видела?
– Нет. Мне очень жаль, - сказала она, несчастно глядя на Тенгу-ин, которая раскачиваясь молилась и, очевидно, не слышала ни одного слова из их разговора.
Но повозку с волами можно было оставить поблизости, вне поля зрения. Мужчина, которого она видела, мог быть погонщиком, который мог похитить Тэнгу-ин, Чиё и дочь Дзирохо.
– Ты мне очень помогла, - сказал Сано.
– Вы поймаете его, правда? – с надеждой в голосе сказала она.
– Я сделаю это, - поклялся Сано. Он осмелился подумать, что, наконец, у него появилась зацепка.
Комментариев нет:
Отправить комментарий