Утренний гром разбудил Эдо. Грозовые облака скрыли восходящее солнце. Дождь прокатился по городу, заливаемые водой люди спешили по улицам, концы которых растворялись в струящемся тумане. Замок Эдо накрыло покрывало из хлынувших с неба потоков, спрятав башни и крыши от глаз прохожих.
В своей комнате Рэйко открыла дверь, ведущую в сад. Она нахмурилась, глядя на дождь. Сегодняшняя поездка будет влажной и неудобной, конечно, это больше касалось её носильщиков и охранников паланкина, чем её самой. Когда она закрыла дверь, в комнату вошла Акико и сказала:
– Мама, не уходи.
Рэйко вздохнула. Акико могла по несколько дней не замечать её, и Рэйко приходилось прилагать усилия, чтобы привлечь её внимание. Но иногда – неизменно, когда у Рэйко были важные дела, - Акико не могла жить без неё. У Акико были острые инстинкты, которые предупреждали её, когда Рэйко собирается покинуть дом. Возможно, она боялась, что её снова бросят, и она заявляла желание видеть мать в самое неудачное время.
– Я вернусь раньше, чем ты это узнаешь, - сказала Рэйко, встав на колени, она обняла Акико и попыталась её успокоить.
Акико прижалась и заплакала. В конце концов Рэйко пришлось вызвать сиделку, чтобы та сняла с неё Акико. Она оставила Акико с обещанием принести ей конфеты. Звук рыданий Акико последовал за ней по коридору. Материнство и детективная работа плохо сочетались. Ощущая свою вину, Рэйко пошла посмотреть на Масахиро.
Он был в своей комнате, где под присмотром учителя занимался каллиграфией, рядом находился один из солдат Сано для охраны. Когда Рэйко просунула голову в комнату, он едва оторвался от работы.
– У меня есть поручение, а затем я собираюсь навестить кузину твоего отца, - сказала Рэйко. – Веди себя хорошо, пока меня нет.
– Да, мама, – из-за того, что его заперли в собственных покоях, Масахиро выглядел таким несчастным, что Рэйко стало его жалко. Но она должна была соблюдать порядок, установленный Сано.
– Ты обещаешь оставаться дома? – спросила она.
Масахиро вздохнул со всем раздражением и нетерпением, которые мальчики его возраста были способны показать.
– Да, мама.
Прежде чем Сано смог возобновить расследование, он должен был присутствовать на совещании с сёгуном, Янагисавой и Советом старейшин.
В главной приёмной дворца сёгун преклонил колени на возвышении. На фреске за его спиной были изображены лилии и цветы, плавающие по синему пруду под позолоченным небом. Угольные жаровни согревали сырой воздух. Сано и Янагисава разделили почетное место справа от сёгуна. Они скрупулезно по очереди садились к нему ближе всех. Сегодня это была привилегия Сано.
Старейшины - четыре старика, составлявшие высший руководящий орган Японии, преклонили колени на полу на один уровень ниже помоста. Несколько нижестоящих чиновников заняли следующий, более низкий уровень. Секретари сидели за маленькими столиками сбоку; вдоль стен стояла охрана. Все, кроме сёгуна, раскраснелись от жары. Хотя правитель был закутан в толстую, цвета бронзы, атласную мантию, его цвет лица имел обычную восковую бледность. Пока Сано, Янагисава и старейшины обсуждали государственные дела, ему стало скучно и беспокойно. Сано почти видел, как слова входили в одно ухо сёгуна и вылетали из другого. Когда его просили утвердить решения, он делал это автоматически, а секретари прикрепляли его подписи к документам.
Собрание подошло к последнему пункту повестки дня.
– Паломничество Его Превосходительства в Никко Тосёгу, - объявил старший из старейшин.
Тосёгу был храмом в городе Никко, в двух днях пути к северу от Эдо, где был похоронен первый сёгун Токугава. Сёгун вдруг оживился.
– Ах, я так ждал поездки, – обычно он предпочитал не подвергать себя неудобствам поездок, но сейчас он наслаждался редким периодом хорошего самочувствия, и это пробуждало в нём вкус к приключениям. – Когда для меня будет благоприятное время?
Старейшины не ответили. Сложив руки, лица мрачные, они ждали, пока кто-нибудь другой сообщит плохие новости.
– Ваше превосходительство, я с сожалением вынужден посоветовать вам воздержаться от поездки, - сказал Сано.
– Ой? – воскликнул явно обиженный сёгун и повернулся к Янагисаве в надежде получить совет, который ему больше понравился. – Что ты скажешь?
Бывало Янагисава не упускал возможности противоречить Сано, чтобы заработать очки в глазах своего господина. Но сейчас Янагисава сказал:
– Я вынужден согласиться с канцлером Сано, – противоречивые чувства облегчения и разочарования отразились на лицах старейшин. Сано подозревал, что им не хватало возбуждения политической борьбы, хотя они ценили тишину и покой. – Поездка невозможна.
Сёгун посмотрел на Сано и Янагисаву с видом обиженного ребёнка, над которым издеваются двое его лучших друзей. - Почему так, скажите на милость?
Раньше Янагисава предложил бы Сано сказать то, что сёгун не хотел слышать, и пострадать от последствий. Вместо этого он объяснил сам:
– Поездка потребует огромной процессии с новыми церемониальными одеждами для вас и всех остальных, а также с проживанием и официальными банкетами. Это слишком дорого.
– Почему это нас должно сдерживать? – озадаченно сказал сёгун. – Я же богат и могу позволить себе всё, что хочу, – в его глаза закралась неуверенность. – Разве я не могу?
Настала очередь Сано познакомить своего господина с действительностью.
– В казне не хватит денег, чтобы оплатить поездку и покрыть другие расходы режима.
Сёгун колебался между раздражением и тревогой.
– У нас никогда не было такой, ах, проблемы в прошлом.
Во время его правления режиму хронически не хватало средств, и его чиновники часто пытались сказать ему об этом, но это никогда не доходило до него. Обычно Янагисава ухватился бы за возможность обвинить Сано в нехватке средств. Он бы обвинил Сано в разбазаривании и растрате денег во время отсутствия Янагисавы. Сано же мог обвинить Янагисаву в обоих преступлениях, которые Янагисава определенно совершал в прошлом. Но Янагисава сейчас этого не делал. Сано знал, потому что внимательно следил за казначейством. Почему Янагисава теперь строго придерживался правил, было для Сано загадкой. По этой причине Янагисава не воспользовался возможностью выставить Сано в плохом свете.
Сано изучал своего бывшего врага в поисках улик, в то время как Янагисава сказал:
– Сокровищница Токугавы с годами истощилась. Стоимость восстановления Эдо после Великого пожара…
Сёгун отмахнулся от Великого пожара, как будто это было незначительное неудобство, ну беда, но не катастрофа, в результате которой погибло более ста тысяч человек и город был разрушен.
– Это было более сорока лет назад!
– Были и другие большие расходы, - сказал Сано. – Вам приходится содержать множество храмов и святынь, а также дороги, мосты и каналы.
– Помните, что вы поддерживаете тысячи вассалов, включая армию Токугавы, - сказал Янагисава.
– Ааа, – сёгун согнул спину, на мгновение отягощённый мыслью о своих финансовых обязанностях. - Ну, если мне нужно больше денег, почему бы вам не отчеканить мне больше монет?
– Это не так просто, - сказал Сано. – Золотые и серебряные рудники истощаются. Нам просто не из чего чеканить больше монет.
– Большая часть богатства Японии уехала из страны с иностранными торговцами, которые продают нам товары из-за границы, - добавил Янагисава.
Сёгун надулся.
– Тогда почему бы просто, ах, снова не обесценить чеканку?
Эта радикальная мера была предпринята шесть лет назад, когда монеты собирали, переплавляли и сплавляли с недрагоценными металлами, чтобы снизить содержание в них золота и серебра, тем самым увеличив количество денег.
– Мы не можем делать это слишком часто, - сказал Сано.
– У этого есть неприятный побочный эффект – повышение цен на товары, - пояснил Янагисава.
– Почему я должен переживать из-за этого? – в замешательстве сказал раздосадованный сёгун.
– Многие люди не смогут позволить себе еду, - сказал Янагисава. – Будет голод. Вы же этого не хотите?
– Нет, но я всё ещё хочу отправиться в Никко, – лицо сёгуна приобрело раздражительное выражение, предвещавшее истерику, которая могла закончится угрозой казни Сано и Янагисавы.
– Людям нужно, чтобы вы заботились о них, - сказал Сано. – Это ваш долг по Конфуцию, – сёгун был поклонником китайского мудреца, чья философия сильно влияла на правительство Японии. – Следовательно, вы должны быть бережливыми. Как сёгун, вы не просто диктатор; вы фактически бог, обладающий силой быть щедрым и милосердным.
– Думаю, да, - сказал сёгун, ободренный этим прославленным образом самого себя. Высоким тоном самопожертвования он сказал: - Я отложу поездку, чтобы поступить правильно.
Янагисава приподнял бровь, глядя на Сано, предполагая, что Сано слегка перегнул, но не стал возражать. Никто в комнате не смотрел ни на них, ни на кого-либо ещё.
– Это восхитительно с вашей стороны, Ваше великолепие. Мы все должны подчиниться вашему высшему суждению.
Сёгун просиял. Все остальные расслабились. Но настроение правителя внезапно испортилось.
– Куда катится этот мир? - посетовал он. – У меня заканчиваются деньги. Я так беспокоюсь о будущем. Когда я умру, что станет с моим режимом?
– Не волнуйтесь, Ваше превосходительство, вы ещё молоды, - сказал Сано. Но кончины сёгуна боялись все в режиме. Когда бразды правления диктатуры переходили из рук в руки, судьба всех внутри неё могла измениться к худшему.
– Придворный астролог говорит, что звёзды предсказывают вам долгую жизнь, - сказал Янагисава. Если бы астролог предсказал что-нибудь ещё, его бы казнили. И Янагисава знал так же хорошо, как Сано, что они должны успокоить сёгуна, иначе беспокойство могло вызвать другое серьёзное, возможно, смертельное заболевание.
– Все когда-нибудь умирают, - сказал сёгун, не желая успокаиваться. – И мне кажется, эээ, мне суждено остаться без наследника, который продолжит мою родословную! – это являлось для него постоянным источником горя. – Ах, как судьба наказывает меня.
Никто не осмелился указать на то, что его собственные сексуальные предпочтения к мужчинам уменьшили его шансы стать отцом.
– У вас ещё есть время, - сказал Сано, скрывая свои сомнения.
– Возможно, вам стоит вознести особую молитву богам, - сказал Янагисава.
При этой мысли сёгун замахал руками.
– Кажется, ничего из того, что я делаю, не получается. Я установил законы по защите животных, я строю храмы, – никто не осмеливался предложить ему прямое, очевидное решение проблемы. – И что хорошего из этого вышло? Моя жена инвалид, – она была заперта в женских покоях, и её редко видели. – Мой единственный сын умер, – ходили слухи, что мальчик, рождённый одной из дворцовых наложниц, не принадлежал сёгуну. – А моя дочь вряд ли родит ребёнка. - личность её отца также была предметом предположений, хотя и не в поле зрения сёгуна. – Чем я заслужил такое несчастье? – взвыл сёгун.
Прежде чем Сано или Янагисава успели ответить, его настроение изменилось.
– Возможно, это не моя вина. Возможно, я поступил неправильно из-за плохих советов других людей.
Он обвёл обвиняющим взглядом всех в комнате, затем сосредоточился на Сано и Янагисаве.
– Канцлер Янагисава дал вам самый мудрый и самый здравый совет, который кто-либо мог дать, - поспешил сказать Сано.
– Как и канцлер Сано, - сказал Янагисава. – Он посвятил свою жизнь служению вам.
– Ой, ли? – сёгун прищурился, глядя на Сано. – Тогда что я слышу о том, что вы расследуете преступление, расследовать которое я никогда не уполномочивал? Как я понимаю, похищение дочери вашего дяди?
Сано почувствовал, как дурной ветер от досады сёгуна сильнее подул в его сторону.
– Это семейное дело. Уверяю вас, что это не повлияло на мой долг перед вами, – но дело отвлекало его от служебных обязанностей, а сёгун был человеком ревнивым. – Могу я спросить, как вы узнали о расследовании?
– Еритомо сказал мне, - ответил сёгун.
Сано взглянул на Янагисаву, который нахмурился, будто искренне встревоженный действиями сына.
– Мой долг перед вами - мой главный приоритет, - заверил сёгуна Сано. – Если вам что-нибудь понадобится, я брошу всё, что делаю, и поспешу к вам на помощь.
– Я тоже, - сказал Янагисава. – Доверьтесь нам, ваше превосходительство, и всё будет хорошо.
– Ну… – сёгун колебался, разрываясь между удовольствием от истерики и своей склонностью к покою, пассивности и праздности. – Хорошо. Но если я решу, что кто-то из вас плохо служил мне…
Ему не нужно было заканчивать предложение. Все знали, что наказанием за недовольство сёгуна было ритуальное самоубийство.
– Хватит всех этих дел, я устал, - сказал он. - Заседание закрыто.
Когда Рэйко вылезла из паланкина в районе Храма Зи, лейтенант Танума поднял над головой зонтик, чтобы защитить её от дождя. Он открыл для неё ворота монастыря Кеяйдзи, и она приподняла подол своей одежды, чтобы пройти по мокрому саду в сандалиях на высокой подошве. Сосны наполняли воздух свежим смолистым ароматом; с их тяжёлых зеленых сучьев капало. Настоятельница вышла на веранду, чтобы поприветствовать Рэйко.
– Могу я снова увидеть Тэнгу-ин? – спросила Рэйко. – Я надеюсь, что она сможет рассказать мне больше, чем вчера.
Теперь, когда Чиё и Фумико не смогли идентифицировать ни одного из двух подозреваемых как их похитителя, у Сано закончились зацепки. Ещё раз расспросить монахиню было единственным способом, который могла придумать Рэйко, чтобы помочь ему.
Приятное выражение лица настоятельницы сменилось озабоченным.
– Тэнгу-ин слабее, чем, когда вы её видели. Сегодня она не встала с постели. Сомневаюсь, что она заговорит с вами.
Рэйко боялась, что её предыдущий визит привел к ухудшению Тэнгу-ин, но она сказала:
– Пожалуйста, я должна попробовать.
– Хорошо, – смирилась настоятельница; она знала, что не может отказать в просьбе, подтверждённой авторитетом Сано.
Внутри монастыря было тихо; монахини и послушницы ушли молиться в храмы или заниматься благотворительностью среди бедных. Коридор, по которому шла Рэйко, представлял собой тусклый туннель, в котором эхом отражались её шаги и стук дождя по крыше. Где-то в здании жужжали мухи. Рэйко внезапно охватило предчувствие.
Она поспешила к спальне. Она забежала в дверь, задыхаясь от внезапного испуга, и остановилась.
Кровать, на которой вчера лежала Тэнгу-ин, была пуста, одеяло было сброшено с матраса. Жужжание мух здесь было громче. Рэйко оглядела комнату. Она заметила низкий деревянный стол, поставленный посреди пола. Возле стола на боку лежала высокая квадратная плетеная корзина, словно она упала. Рэйко подняла над ними глаза и увидела болтающиеся босые иссохшие ноги.
Её сердце сжалось; у нее перехватило дыхание, когда её взгляд поднялся вверх, и она обнаружила, что случилось с Тэнгу-ин.
Измождённое тело монахини, одетое в конопляный халат, свисало с потолка. Прочный кожаный шнур её четок был обмотан вокруг шеи и привязан к оголённому стропилу. Напряжение вдавило бусинки глубоко в её плоть, которая была в синяках. Её голова упала на бок; а лицо было раздутым и багровым, губы приоткрылись, обнажив опухший язык, зажатый между зубами. Мухи жужжали вокруг крови, которая текла из её рта.
Раздался пронзительный крик. Сначала Рэйко подумала, что это её собственная, непроизвольная реакция на ужасное зрелище смерти. Затем она обернулась и увидела охваченную ужасом молодую послушницу, которая стояла в дверях. Лицо послушницы то белело, то темнело. Она покачнулась, затем упала на пол в мёртвом обмороке.
Комментариев нет:
Отправить комментарий