ГЛАВА 1
В которой коронер Джон покидает рождественское застолье.
Сегодня Матильда была счастлива. Распираемая самомнением, она сидела на конце длинного стола в мрачном зале своего дома и предлагала своим гостям выпивку и закуски из кувшинов и подносов, установленных перед ними.
 |
| Схема Эксетера |
На другом конце стола она видела задумчивую фигуру своего мужа, сэра Джона де Вулфа, королевского коронера в графстве Девон. Это был высокий и слегка сгорбленный мужчина сорока лет, его чёрным волосам соответствовали густые брови, нависающие над глубоко посаженными глазами. В отличие от большинства норманнов, под его большим крючковатым носом у него не было бороды или усов, а его тёмная щетина, которую он брил дважды в неделю, помогла ему заработать прозвище «Чёрный Джон» в армии крестоносцев и ирландских войн.
В этот праздничный вечер его обычно мрачное лицо было спокойно, не только из-за количества выпитого французского вина, но и потому, что по обе стороны от него сидели его хорошие друзья. Слева от него был Хью де Релага, один из двух помощников мэра города, толстый и веселый франт. С другой стороны был Джон де Алансон, архидиакон Эксетера, худощавый, аскетического склада мужчина, отличавшийся тонким юмором и блестящими глазами.
Вокруг остальной части стола расселось больше десятка уважаемых жителей Эксетера, представляющие всю городскую верхушку, а также их жёны. Было уже около одиннадцатого часа Рождества Христова, и гости собрались после специальной службы в большом соборе Святой Марии и Святого Петра, который находился всего в нескольких сотнях шагов от дома коронера в переулке Св. Мартина.
В этом деревянном, высоком и узком доме внизу имелась только одна комната, а под балками крыши располагалась спальня коронера, к которой вела специальная лестница. Стены были увешаны мрачными гобеленами, которые прикрывали голые доски, а пол был выложен камнем, так как Матильда считала обычный в то время земляной пол неподходящим для людей их уровня.
Гости сидели на скамейках вдоль обеих сторон тяжёлого стола, только на торцах которого стояли два стула. Освещалось застолье стоящими на столе свечами и масляными лампами, а также огнём горевшего камина. Гости уже достаточно поели и выпили эля, сидра и вина, чтобы в предвкушении большого праздника пребывать в приподнятом дружелюбном настроении.
«Матильда, я всё думаю, почему вы обычно покровительствуете маленькой церкви Святого Олафа на Передней улице, а не кафедральному собору?» - Раздался пронзительный голос её невестки, Элеоноры, жены шерифа Ричарда де Ревелля. Де Вулф не мог точно определить, кого он больше не переваривает, своего шурина или невестку. Элеонора, худощавая женщина пятидесяти лет с кислым лицом, отличалась ещё большим снобизмом, чем Матильда. Вместо обычного белого платка, которым женщины покрывали голову, волосы Элеоноры были свёрнуты над ушами с помощью золотой сеточки. Её муж, элегантно одетый мужчина среднего роста с вьющимися каштановыми волосами, тонкими усами и небольшой бородкой, являл полный контраст с мужем своей сестры, который в одежде предпочитал лишь чёрный или серый цвета.
«Почему, во имя Бога, что это за святой Олаф и почему эта церковь названа в его честь?» - Растягивая слова, откинувшись на скамейке, чтобы лучше показать свою новую зелёную тунику, шейный вырез которой и рукава были украшены искусной жёлтой вышивкой, произнёс де Ревелль.
«Во имя Бога, шериф, это же всем известно, - ответил архидиакон, с усмешкой. - Олаф же был первым христианским королем Норвегии, хотя признаться, я не знаю, почему одна из семнадцати церквей Эксетера посвящена ему.
По мере понижения уровня в винной бочке, разговоры становились всё более оживлёнными, шум нарастал. Квадратное бульдожье лицо Матильды сияло от удовольствия, причиной этого был этот приём, который, по её мнению, должен способствовать повышению её престижа среди городской элиты, и сейчас, наблюдая за гостями, она думала, как сможет всё обсудить со знакомыми на рынке и в церкви. Для этого ей пришлось уговорить своего молчаливого мужа, который три месяца назад был назначен коронером графства, пригласить домой важных гостей сразу после службы в канун Рождества Христова.
К её удивлению, муж проявил любезность и согласился. По крайней мере, данное застолье удерживает его дома, с горечью думала она, и он не ушёл в таверну «Ветка плюща» к своей рыжеволосой любовнице, валлийской шлюхе Несте.
На улице было морозно, но огонь ревел в большом очаге, который являл собой предмет гордости хозяина, так как имел каменный дымоход. Брут, старый пёс Джона, с удовольствием растянулся перед пламенем и лишь подергивался, когда, время от времени, в него попадали горячие искры.
Служанка и кухарка Мэри подносила к столу новые блюда и кувшины с напитками, в то время как старый слуга Симон добавлял в огонь свежие дрова. Личная горничная Матильды, Люсиль, которую де Вулф про себя называл французской ведьмой, считалась слишком утончённой, чтобы служить за столом. Она находилась наверху, в хозяйской спальне и, в ожидании госпожи, которой должна была помочь раздеться на ночь, наблюдала за гостями через узкое окошко.
Между обсуждением городских сплетен и скандалов, Матильда время от времени поглядывала на мужа, желая, чтобы тот как-то выделился среди присутствующих, например, встал и предложил тост – в честь Иисуса Христа, или за процветание Эксетера, что-нибудь, что запомнилось бы присутствующим, и о чём впоследствии можно было с гордостью рассказывать. Несколько раз она замечала его движения, будто бы он намеривался встать, и она выжидающе смотрела на него, чтобы подержать его и поднять свой бокал. Но всякий раз она была разочарована, так как все его движения имели целью либо дотянуться до куриной ножки на подносе, либо до кувшина с французским вином. Тут возможность была потеряна, встал её брат и поднял бокал, властно опёршись второй рукой на рукоятку своего кинжала.
«Мы должны благодарить нашего хозяина и его замечательную жену за приглашение на это чудесное застолье, - проревел он, откинув свисающий манжет, когда выдвинул чашу вперёд. - За сэра Джона де Вулфа, назначенного коронером графства, и его замечательную жену, мою маленькую сестру Матильду!»
Когда все встали и осушили свои бокалы, Джон подумал, что «маленькая сестра» был самым большим преувеличением двенадцатого века, так как квадратная фигура Матильды была на много тяжелее, чем сам де Ревелль. Он милосердно предположил, что шурин имел в виду возраст, ведь Матильда была на четыре года моложе своего пятидесятилетнего брата. Самому коронеру было только сорок, хотя, судя по грубой коже, натянутой на его высокие скулы, обветренные в течение более чем двух десятилетий военных кампаний в Ирландии, Франции и на Святой Земле, выглядел он старше.
Раздражение Матильды на мужа, который не стремился соответствовать социальному положению её брата Ричарда, начало медленно затухать, когда по её стремлению стать одной из главных жён Эксетера, был нанесён ещё один удар. Вдруг она увидела, как служанка Мэри, которую Матильда подозревала в ещё одной любовной интрижке Джона, подошла к нему и склонилась над его ухом. Он обернулся и посмотрел через плечо на дверь в небольшой тамбур, что выходил на улицу.
Проследив за его взглядом, Матильда, с отразившемся на её крупном лице раздражением, разглядела выглядывающую из двери голову с взлохмаченными непослушными рыжими волосами, с носом картошкой и огромными, почти до груди, усами, концы которых срастались с бакенбардами. Это был Гвин из Полруана, телохранитель и оруженосец её мужа и помощник коронера, корнуоллец, который в норманнской душе Матильды вызывал ещё большее презрение, чем саксы.
С нарастающим раздражением она услышала скрип стула её мужа по плитам, когда он встал и подошёл к двери. Пока она смотрела, как он шептался с Гвином, раздражением перешло в ярость. «Если он сейчас уйдёт, я убью его, Боже, помоги мне!» - Пробормотала она себе под нос.
Коронер откашлялся и своим глубоким, звучным голосом извинился, что вынужден на некоторое время покинуть празднество. «Я надеюсь, что это не займёт много времени! Я должен пройти в одно место в нескольких ярдах отсюда и надеюсь вернуться в ближайшее время. Так что, пожалуйста, кушайте, пейте и веселитесь без меня».
Матильда в ярости обошла вокруг стола и схватила за руку мужа, который с архидиаконом шёл к двери, где его ждал Гвин. «Куда ты идешь? - Прошипела она язвительно. - Ты не можешь сейчас оставить меня, со всеми своими гостями!»
«Это не надолго, - проворчал он. – Неотложное дело вынуждает меня отлучиться, но я постараюсь вернуться в ближайшее время».
Сгорая от ярости, она прошипела ему в ухо: «Что может быть более важным в сочельник, чем праздновать с лучшими людьми Эксетера?»
«А как насчёт мёртвого каноника на территории кафедрального собора, женщина?» - Предложил он, и без единого звука выскользнул за дверь.
Де Вулф и архидиакон, покинув дом коронера, зашагали по обе стороны от гиганта-корнуолльца. Переулок Мартина имел короткий проход, ведущий от Главной улицы к церковной земле возле собора. Он получила свое название от церкви Святого Мартина на углу, от которого тянулась линия домов вдоль восточной стороны соборной площади. В этих домах жили многие из двадцати четырех каноников собора, вместе со своими викариями, а также священниками меньших рангов и слугами, исключительно мужчины, так как женщинам находиться в этих жилищах было строго запрещено.
Когда они по тихому морозному воздуху торопливо направились к месту происшествия, подручный коронера сообщил, что ему мало что известно. «Час назад, наш несчастный секретарь разыскал меня у моей свояченицы, которая обитает на Молочной улице. Моя жена и дети сегодня ночуют у неё, так как городские ворота до утра будут закрыты». - Гвин жил за стенами, в Сент-Сидуэлл, за восточными воротами Эксетера.
«Что Томас сказал тебе?» - Спросил де Вулф. Томас де Пейн был третьим членом его команды, низкорослый, болезненный бывший священник, который был лишён сана по обвинению в домогательстве к молодой девушке в Винчестере.
- Он сказал, что около десятого часа услышал большой шум в доме живущего рядом с его жилищем каноника, и кто-то пришёл за ним. Будучи любопытной маленькой свиньёй, он пошел посмотреть, что случилось.
Де Вулф привык к неспешной, обстоятельной манере Гвина рассказывать что-либо, но Джон де Алансон был менее терпеливым. «Так что же случилось, человек?»
«Управляющий дома стоял у входа и кричал, что каноник мёртв. С некоторыми другими, наш писарь побежал к задней части дома и обнаружил повешенного пребендария в уборной.
За расспросами трио быстрым шагом вошло в Ряд каноников, расположенный рядом с собором. Полная луна мерцала над огромным зданием, освещая соборную землю с её неказистыми дорожками, грудами мусора и вырытыми могилами.
«А он точно был мёртв?» - Прорычал коронер.
Гвин поправил капюшон своей потертой кожаной куртки: «Мёртвый, как баран, сказал Томас. Кто-то из каноников слушал его сердце, чтобы убедиться, после чего он побежал за мной, а слуга ушёл, чтобы сообщить эту новость во дворец епископа.
Архидиакон, приподняв свой длинный чёрный плащ, раздражённо прошипел: «А епископ находится в далёком Глостере, оставив меня за старшего священнослужителя, а тут такая беда».
На пути им встретилась небольшая толпа, среди которой был и Томас, люди расступились перед прибывшими, а священники низшего ранга встали на колени, когда проходил архидиакон. Тёмная и узкая аллея привела их к деревянному дому с высокой крышей, покрытой деревянной дранкой. Он походил на другие здания в ряду, некоторые из которых были каменными, некоторые ещё только строились, а некоторые были покрыты соломой.
Сзади дома располагался двор с несколькими покосившимися постройками. В одной из них располагалась кухня, в другой – умывальня, также тут был свиной хлев. В отдалении, у задней ограды, был небольшой навес, который служил в качестве уборной для всего дома. Она представлял собой несколько каменных ступеней над глубокой отхожей ямой.
«Он там, коронер», - сказал Томас, сморщив свой тонкий, острый нос. Де Вулф быстро зашагал к освещенному луной и факелами нескольких жителей, что проследовали за ними во двор, сараю. Он распахнул грубую дверь, нижний край которой тёрся по шероховатым плитам.
«Принесите сюда больше света», - приказал он, как только вошёл внутрь. Привыкший ко всему коронер не обратил внимания на ужасную вонь отхожего места.
Гвин, архидиакон и секретарь проследовали за ним, держа в руках взятые у слуг сальные свечи. Вдоль задней стены имелась деревянная скамья с двумя большими отверстиями, на случай, если справлять нужду понадобится более чем одному жильцу. Под ней, в вонючей яме, стояла большая кадка, которую опорожнял с тыльной стороны золотарь, который приходил со своим ослом и телегой один раз в неделю.
Взгляд прибывших сосредоточился на висящей фигуре в передней части уборной, пальцы которого едва не касались пола. Она медленно вращалась под действием тепла, исходящего из фекальной ямы. Устрашающее лицо вращалось прямо перед де Вулфом, из-за высокого роста коронера, глаза покойника были на одном уровне с его. Уставившись невидящим взглядом вперёд, труп замедлился и остановился, а затем шнур начал раскручиваться в обратную сторону.
На мгновение все потрясённо остановились, лишь Томас усиленно крестился.
«Ради бога, обрежьте верёвку и спустите беднягу вниз!» - Простонал архидиакон.
Гвин двинулся вперёд, потянув кинжал из-за пояса, но коронер удержал его, положив руку на плечо. «Подожди, пока я не осмотрю его шею».
Оставив троих спутников у дверей, де Вулф шагнул в сторону покойника и поднял тонкую сальную свечу. Он увидел, что это труп довольно небольшого, пожилого человека с ободом белых волос вокруг лысой макушки. Он был одет в длинное одеяние из плотной чёрной шерсти, похожее на рясу монаха. Тонкое лицо было измождено, а открытые голубые глаза мерцали в пламени свечи. Даже в плохом освещении в белках глаз были заметны кровоточащие пятна. Джон схватил свисающую руку и медленно повернул тело таким образом, чтобы осмотреть шею.
«Что это за шнур, Джон?» - Спросил он своего тёзку-священнослужителя.
Де Алансон был заметно огорчен, но старался сохранить контроль над своими эмоциями и потому был рад возможности отвлечь свои мысли от смерти коллеги. Он посмотрел на шнур, на котором висел покойник. Это была плетённая верёвка из волокон коричневого и чёрного льна, толщиною около человеческого мизинца. «Похоже, такими обычно подпоясываются монахи»
«Но каноник не монах», - возразил де Вулф. Он не особо разбирался в церковной иерархии, но знал, что каноники, или, как их часто называли - пребендарии, были рукоположены в священники, и что в соборе Эксетера службу проводили не монахи.
«Многие люди пользуются такими, - пропищал всезнающий Томас сзади. - У меня есть такой. Он прекрасно подходит, чтобы подпоясаться, когда выбираешься из постели и идёшь в уборную холодным утром».
Архидиакон покачал головой. «Бедный Роберт де Хане мог иметь такую вещь, но не для того, чтобы потеплее одеться. В молодости он обучался у августинцев из церкви Святой Троицы, что возле старых ворот Лондона. Вероятно, с тех пор у него вошло в привычку одеваться, как чёрный каноник».
Большая, всклокоченная голова Гвина крутилась возле повешенного: «Думаю, что он сошёл с лавки после того, как привязал шнур к стропилам и вдел голову в петлю». Глядя в темноту, он высматривал, где верёвка завязана вокруг одной из грубых опор соломенной крыши.
Джон де Алансон печально покачал стриженной седой головой. «Я не могу в это поверить. Самоуничтожение есть смертный грех. Как человек Церкви, особенно старший каноник, может лишить себя жизни? К тому же в канун дня рождения своего Спасителя! - Он провел рукой по глазам. - Я просто не могу принять этого, Джон».
Коронер, ястребиное лицо которого выражало сосредоточенность, молча изучал труп. «Я не думаю, что вам нужно принять это, мой друг, - наконец произнёс он. - Гвин, подойди и посмотри на это». Он поманил своего помощника, чтобы в тусклом свете более внимательно осмотреть следы шнура на шее мертвеца. Пояс-шнур монаха глубоко врезаться в кожу в виде перевёрнутой V-образной формы, сходившейся узлом под ухом. Оттуда шнур тянулся вверх к балке крыши. «Мы сможем разглядеть лучше, когда снимем его, но посмотри тут», - приказал он, указывая пальцем на кожу ниже шнура.
Гвин из Полруана наклонил своё лицо ближе, пока его нос картошкой почти не коснулся трупа. «Там ниже на шее есть ещё один след от верёвки».
Коронер выглядел мрачным. «Такое могло случится. Я помню, когда король Ричард казнил всех мавров в Акре, и потом в Аскалоне, у некоторых повешенных было две следа. Но это необычно».
Корнуоллец вспомнил события трёхлетней давности, когда он с де Вулфом был в третьем крестовом походе. После падения Акры погибли сотни заключенных сарацинов, большинство от мечей, копий и булав - но многие из них были повешены.
«Правда, верёвка может оставить первый нижний след, а затем под весом тела соскользнуть вверх». – Неохотно согласился он тихим голосом.
Пальцы коронера ощупывали тыльную часть шеи мертвеца. «Но вот этого не могло быть!» - авторитетно заявил он.
Архидиакон и его помощник вытягивали шеи, чтобы посмотреть, а Томас де Пейн, стоя за ними, подпрыгивал, чтобы увидеть хоть что-то.
На затылке, чуть ниже пояса-шнура монаха, нижний след переплетался сам по себе, образуя две короткие отметины, лежащие выше и ниже коричневато-красной линии. Джон де Алансон, ужас которого временно побороло любопытство, вопросительно посмотрел на де Вулфа.
«Он был задушен - шнур был накинут на шею и оба его конца пересеклись и были затянуты», - Со знанием дела сказал коронер. Он сделал шаг назад и жестом подозвал Гвина. «Обрежь шнур и мягко сними». Он вывел архидиакона обратно к двери, чтобы освободить место, в то время как Гвин разрезал шнур и с лёгкостью подхватил мёртвого священника другой рукой. Секретарь стоял и смотрел с восхищением, яростно осеняя себя крёстным знамением.
«Перенесите его в дом, туда, где светлее», - приказал де Вулф и зашагал вперёд к задней двери жилища каноника. Гвин нёс труп на своих мускулистых руках, словно ребёнка, голова была откинута назад и с неё свисала фатальная веревка.
За ними в дверь прошли архидиакон, Томас, несколько младших священников и некоторые слуги. Процессия проследовала в комнату, вся мебель которой состояла из простой кровати и большого деревянного распятия на стене. Слуга каноника, толстый мужчина средних лет, со слезами на глазах стоял, заламывая руки, рядом с кроватью, а Гвин осторожно положил на неё тело.
«Принеси больше света, Альфред», - скомандовал архидиакон, и слуга поспешно вышел, передавая приказ другим.
Де Вулф стоял у подножия узкой кровати, положив руку на плечо своего друга. «Ты хорошо его знал, Джон?»
Старший клирик кивнул. «Ещё до того, как я приехал из Винчестера восемь лет назад. Я познакомился с ним в Лондоне, когда он был ещё в Святой Троице. Хороший человек, большой знаток истории Церкви».
Пока они ждали дополнительного света, Джон задавал другие вопросы. «Что он делал в соборном сообществе?»
Он был старшим каноником и имел пребенду, как и все остальные из нас, но не имел своего личного кабинета. Большую часть своего времени, кроме ежедневных служб, он проводил в библиотеке собора. Я не знаю, чем именно он там занимался, об этом надо спросить каноника Джордана де Брента – нашего архивариуса.
Коронер потёр свою заросшую чётной щетиной длинную челюсть. «Был ли он политически активным? В церковной иерархии, я имею в виду. Мог ли он нажить себе врагов?
Худое лицо де Алансона, несмотря на трагические обстоятельства, украсила грустная улыбка. «Никогда! Он был тихим человеком не от мира сего, на церковных собраниях от него нельзя было услышать ни единого слова. Он был полностью без остатка погружён в книги и рукописи. - Он махнул рукой на пустую комнату. - Вы же видите это, спартанская жизнь, боюсь, в отличие от некоторых наших коллег. Слишком много каноников забыли правила святого Хродеганга и наслаждаются комфортной жизнью и даже роскошью. Но бедный Роберт де Хане был не такой».
Управляющий и слуги вернулись с тремя разветвленными подсвечниками и парой масляных факелов, что значительно улучшило освещение. Де Вулф взял канделябр и подошёл к кровати, Гвин встал с другой стороны. «Теперь можно рассмотреть следы от верёвки. Какая тут длина шнура?»
Гвин показал руками расстояние около ярда. «Достаточно большая. Ещё несколько дюймов остались торчать из двойного узла вокруг стропила».
Де Вулф поднял обрезанный конец верёвки, который до сих пор свисал с шеи каноника. «Мог ли он дотянуться в уборной до места, чтобы привязать её к балке?»
Корнуоллец поджал губы под свисавшими пышным каскадом рыжими усами. «Он не очень высокий, но, возможно, он мог бы сделать это, встав на цыпочки».
Де Вулф обратил своё внимание на узел на монашеском пояске. Он потянул за шнур и узел отошёл от кожи. «Тут разрыв в отметине, что и следовало ожидать», - пробормотал он про себя. Верхний след чётко отпечатался на шее слабым спиральным узором, соответствующим витому льняному шнуру. Но чуть ниже имелся менее выраженный след, с узкими покрасневшими краями, которые охватывали всю окружность шеи. Как он отметил ещё в уборной, на задней части шеи этот нижний след имел два коротких хвоста в противоположных направлениях. На этот след коронер указал костлявым пальцем архидиакону: «Это след не от повешения, Джон. Кто-то накинул верёвку на шею и сильно потянул за оба конца».
«Вы уверены?» - Спросил встревоженный клирик. Смерть каноника была ужасным событием, но убийство было в десять раз хуже.
«Нет сомнений - это след почти горизонтальный и нет никакого зазора, где верёвка должна тянуться вверх. А эти красные опухшие края означают, что это было сделано при жизни. Их не видно на верхней отметине, так как, когда тело повесили, каноник был уже мёртв».
Оставшийся позади коротышка Томас как уж пробрался между локтей стоявших перед ним мужчин. Он отчаянно хотел принять участие в осмотре и, несмотря на косоглазие, его острые глаза смогли увидеть что-то в свете свечей. «Его рот, коронер! Несомненно, что это кровоподтеки на верхней губе».
Гвин оттолкнул его своим мускулистым локтем. «Оставь это для мужчин, карлик», - крякнул он, наполовину дразня, наполовину серьезно.
Хотя коронер поддерживал Гвина в насмешках над опальным священником, однако оценил замечание Томаса и его наблюдательность. Он посмотрел на розовато-синее лицо Роберта де Хане и подтвердил, что под носом заметны несколько небольших следов более тёмного цвета. Подняв и вывернув пальцами губы покойника, он обнажил дёсны и коричневые, гнилые зубы. «Ха, так и есть!» - Воскликнул он.
На внутренних поверхностях верхней и нижней губ были видны красные пятна и небольшой разрыв, в месте, где губа прижималась к торчащему переднему зубу. Под верхней губой кожа была разорвана и кровоточила. «Его либо ударили, либо сильно сжали рот», - заявил де Вулф, хорошо разбирающийся в травмах на опыте двадцати лет военных походов.
«Кто-то пытался заткнуть ему рот?» - Взбодренный своим успешным вкладом в расследование спросил секретарь.
«Давай осмотрим его тело полностью, Гвин», - скомандовал коронер.
По своей монашеской привычке пребендарий носил только белую льняную рубашку и штаны из грубой шерсти. Помощник коронера начал снимать одежду с покойного. «Он уже полностью остыл, за исключением подмышек, и окоченел», - поделился наблюдением Гвин.
Де Вулф кивнул: «Я заметил, что его челюсть сжата, когда выворачивал его губы. Он мёртв уже несколько часов».
Вскоре мёртвого священника раздели и уложили голым на постели. Инстинктивно Джон де Алансон потянулся и, ради приличия, набросил ночную рубашку на нижнюю часть живота и бёдер.
Туловище мёртвого было белый, но ниже колен его ноги окрасились в пурпурный цвет. «Он висел достаточно времени, чтобы кровь успела осесть в нижних частях», - прокомментировал коронер.
«Таким образом, он был повешен вскоре после смерти», - рассуждал Гвин.
Джон повернулся к управителю, который стоял в дверях. «Когда ты в последний раз видел своего хозяина живым, Альфред?» - Спросил он.
«Сэр, когда он вернулся с вечерни. Он ужинал в столовой - я сам обслуживал его».
«Как он выглядел, был спокоен?» - Спросил архидиакон.
«Да, сэр, он читал небольшую книгу, когда ужинал, – пробормотал Альфред и вытер глаза. - Потом он лёг спать. Он должен был пойти на праздничную мессу за два часа до полуночи».
Де Алансон посмотрел на коронера: «Его на службе не было. Я заметил, так как должен следить, кто отсутствует».
Джон де Вулфа хмыкнул, что было его любимой формой ответа. «Он не мог быть там, так как к тому времени он был мёртв. - Он сердито посмотрел на Альфреда. – Вечером его кто-нибудь посещал?»
«Я этого не знаю, коронер. После того, когда он уходил к себе в комнату, то просил оставить его в покое, чтобы спать или заниматься. Младшие каноники и викарии могут об этом знать лучше, чем я, но я сомневаюсь».
В церковной общине по старшинству ниже двадцати четырёх каноников были викарии, хоровые и другие младшие священнослужители, которые в случае нужды замещали своих кураторов, но их постоянное присутствие не было обязательным.
Коронер повернулся к телу и наклонился над кроватью, чтобы изучить его более внимательно.
«Посмотрите вон там на руки!» - пропищал Томас.
Его хозяин сердито посмотрел на него. «Я без тебя знаю, что мне делать!» - раздражённо пробормотал он, указывая Гвину, чтобы тот поднял левую руку. На белой коже, между плечом и локтем, был разброс синяков, каждый размером в половину пенни.
«На другой руке то же самое, - отозвался Гвин. – И, как по мне, они выглядят свежими».
Де Вулф сделал знак своему помощнику перевернуть тело на живот; «Давай посмотрим на затылок».
В центре затылка отпечаталась глубокая канавка, тянувшаяся в левую часть шеи. На правой стороне шеи, под ухом, отпечаталась канавка от петли. Под ней был ещё один непрерывный след, проходящий вокруг всей шеи, и расходящийся сзади на два хвоста.
«Что означают эти знаки на его руках, Джон?» - Спросил архидиакон.
Коронер отступил назад в то время как Гвин снова перевернул каноником лицом вверх. «На руках – отметины в местах, где он был схвачен. Эти круглые синяки - от жёсткого сдавливания пальцами.
Худое лицо де Алансона выражало горе: «Какой ужас и боль, должно быть, он испытал перед смертью. Он был таким мягким человеком, за всю жизнь не обидел даже мухи – и вот такой конец его настиг. Что будешь делать, Джон?»
Новый голос ответил ему из дверного проёма: «Заниматься поиском его убийц, архидиакон». Это был шериф, щеголеватый шурин коронера. Он вошёл в комнату и посмотрел на мёртвого священника больше с негодованием, чем с печалью. «Надо же такому случиться накануне Рождества Христова!»
Сразу по окончанию реплики зазвонил большой колокол собора, призывая к заутрени. «Я должен идти. Я не могу пропустить службу даже из-за такой трагедии, - пояснил архидиакон. - И я должен сообщить другим каноников, что случилось». Он подошел к двери, затем повернулся к коронеру с шерифом. «На рассвете, как только откроются городские ворота, я пошлю известие епископу. Но я знаю, что, хотя это произошло в кафедральной территории, он захочет, чтобы светские власти занялись этим делом».
Несмотря на то, что они были внутри городских стен, территория вокруг собора находилась вне юрисдикции горожан Эксетера, что часто вызывало трения. Но убийство было преступлением против королевского мира, и даже епископ вряд ли бы отказался от помощи королевских чиновников.
«Я полагаю, покойник может полежать здесь до утра, - сказал де Вулф. – Нет смысла поднимать шум и начинать поиски посредине ночи, ведь он мёртв уже несколько часов и след остыл».
Ричард де Ревелль изящно махнул рукой в перчатке архидиакону: «Сообщите епископу Маршалу, что шериф приложит все усилия, чтобы привлечь преступников к ответственности. К тому времени, когда он вернётся из Глостера, они будут повешены».
При этом коронер поймал взгляд Гвина, лицо которого хотя и оставалось бесстрастным, но де Вулф понял его мысли о высокомерии шерифа. Когда де Алансон ушёл, и за ним последовали управляющий и большинство жителей, два главных должностных лица графства остались у трупа в окружении Гвина и Томаса де Пейна.
«Так что же всё это значит, Джон?» - Потребовал ответа Ричард. Он стоял боком, выставив вперёд ногу, его зелёный плащ был откинут на одно плечо, расрывая богатую вышивку на льняной тунике. Гладкая кожа его довольно узкого лица была розовой от холодного зимнего воздуха, а также от выпитого лучшего вина Джона.
Неохотно коронер рассказал ему, что до сих пор они мало что знают. Де Ревелль, казалось, остался доволен, хотя он только что заверил архидиакона, что убийцы в скором времени будут найдены. «Вы находите человека повешенным на собственном поясном шнуре в своей собственной уборной, но сразу же утверждаете, что он был убит?»
Как всегда, его покровительственный тон вызвал у де Вулфа жгучее желание ударить его по острому носу, но с усилием он держал свой нрав в узде. «Старший священник вряд ли поставит под угрозу свою загробную жизнь, взяв жизнь, которую Бог дал ему - особенно почти в день рождения своего Спасителя! Но нам не нужно богословие, чтобы доказать это. Просто посмотри сюда. - Он указал на неподвижную фигуру на кровати. – С чего бы самоубийца станет сдавливать собственные руки, бить себя в челюсть, а затем, прежде чем он повиснуть, душить себя сзади?» - С сарказмом спросил он.
Шериф деликатно не стал возражать. Его интересовало не состояние тела, а только возможные политические последствия, которые может вызвать это происшествие. Ему нужно было избежать возможных неприятностей и выслужиться перед влиятельными людьми, каким был епископ Генри Маршал, брат Уильяма Маршала, графа Пембрука, лорд-маршала Англии. «Накройте тело, ради бога!» - Властно скомандовал он Гвину, указывая перчаткой на сложенное в ногах у покойника одеяло. Потом он повернулся, чтобы уйти. «Я иду в замок, прикажу Ральфу Морину отправить в город солдат, чтобы искали убийцу».
Морин был комендантом Ружмона, замка, расположенного на самой высокой точке города у северо-восточного угла городской стены. Он получил свое название от цвета местного песчаника, из которого был построен.
Де Вулф считал, что устраивать облаву совершенно бесполезно: «Что солдаты будут делать в городе после полуночи? Требовать исповедаться всех встреченных прохожих?». Зная методы де Ревелля, он подумал, что тот вполне может приказать нечто подобное.
Шериф, желая подразнить Джона, спросил: «А как бы с этим справился мой новый коронер?»
Джон сердито открыл рот, чтобы возразить, что он коронер короля, не де Ревелля, но сдержался, ведь они уже много раз спорили по этому поводу. Шериф возмущался созданием в Англии четыре месяца назад службы коронеров, но он был не в состоянии бросить вызов указу Хьюберта Уолтера, архиепископа Кентерберийского и главного юстициария короля Ричарда Львиное Сердце. «Мы должны знать, почему Роберт де Хане был убит, - сказал он сухо. - Тогда станет понятно, кто его убил. Бросившись бесцельно бегать по улицам, мы не придём никуда».
«Был ли он ограблен? Некоторые из этих пребендариев богатые люди», - спросил де Ревелля, отходя.
В ответ де Вулф обвёл взмахом руки пустую комнату. «Только не этот. Он имел репутацию скромного священника, ведущего аскетический образ жизни. Тут не за что убивать».
Шериф, казалось, потерял интерес. «Мы оставим его здесь до утра, а сейчас я должен вернуться к моей дорогой жене».
Когда Джон выпрямился, его голова почти касалась потолочных балок: «Я пойду с тобой ко мне домой, там поговорим».
Де Ревелль натянул перчатки. «Леди Элинора уже вернулась в Ружмон. Я отослал её с эскортом, когда пошёл сюда. Боюсь, твои гости уже разошлись». – Произнёс он с некоторым злобным ликованием, зная, что его сестра будет винить своего мужа за крах задуманного ею мероприятия.
Шериф был прав. Когда, десять минут спустя, Джон прибыл в переулок Мартина, он обнаружил пустой зал, на столе сиротливо стояли пустые кубки и остатки блюд. Брут всё ещё лежал перед затухающим очагом и приветствовал хозяина медленным взмахом своего пушистого хвоста, и это был единственное приветствие, которого коронер был удостоен в эту праздничную ночь.
Когда он поднялся по деревянной лестнице в спальную комнату, то обнаружил, что Матильда угрюмо сидит на единственном стуле. Француженка Люсиль с кроличьими зубами расчёсывала её волосы, а новая ночная рубаха хозяйки была разложена на кровати.
Сначала его встретила зловещая тишина, которая продолжалась, пока француженка не спустилась по лестнице. Потом разразилась буря. «Ты снова сделал это, Джон, - прорычала Матильда. - Кажется, тебе доставляет удовольствие портить все мои попытки как-то повысить твоё положение среди лучших людей города».
«Проклятье! Лучше подумай о собственной репутацию! - Ответил он. - Я коронер короля, мне не обязательно целовать задницы каких-то горожан или епископов. Если тебе хочется вести светскую жизнь, то я не против, но не делай вид, что пытаешься способствовать моей карьере, я своей карьерой вполне доволен, вот так».
Матильда никогда не пасовала перед ссорой и контратаковала с удовольствием, её жёсткое, квадратное, как у бульдога, лицо оскалилось. «Какая может быть светская жизнь с тобой? Тебя же никогда нет! Ты проводишь большую часть своего времени в тавернах или в постелях каких-то шлюх. Ты только используешь свою новую должность в качестве предлога, чтобы избегать меня. Ты целыми днями и ночами находишься вдали от дома - Бог знает, где ты пропадаешь!»
«Матильда, старший каноник собора убит. Ты ведь знакома с городскими церковниками и отлично знаешь, какой это скандал. Ты ведь не хочешь, чтобы я сказал епископу, когда он вернётся, что не смог присутствовать на месте происшествия, потому, что моя жена устроила приём?»
Они так часто спорили на эту тему, что де Вулфу она давно наскучила. Её обвинения никогда не менялись и, тем не менее, были ему неприятны, потому что имели определённую долю правды. На протяжении шестнадцати лет, что длился их брак, он провёл рядом с нею считанные месяцы между военными кампаниями в Англии и за её пределами, в которых он принимал участие. Сейчас ему было сорок лет, он стал солдатом, как только ему исполнилось семнадцать, и проклинал тот день, когда согласился на уговоры отца жениться на богатой невесте из семьи де Ревелль. «Я часто вынужден отсутствовать, потому что должен выполнять обязанности королевского коронера, женщина, - проворчал он. - Ты же сама настойчиво уговаривала меня согласиться на эту должность. Ты чуть ли не лопнула, агитируя за моё назначение перед горожанами, священниками и твоим проклятым братом!»
Он прекрасно знал, что все её усилия по его назначению были лишь не нужным сотрясением воздуха. Главный юстициарий Хьюберт Уолтер и сам король Ричард Львиное Сердце были рады назначить на этот пост рыцаря-крестоносца, которого они оба хорошо знали. Ведь Джон де Вулф был в личном эскорте короля во время того самого злополучного путешествия домой, когда Ричард Львинное сердце был захвачен в Австрии. Но, что бы он ни говорил, Матильда не желала принимать никаких оправданий от своего мрачного мужа. В гневе она метнулась к низкой кровати и перед тем, как сменить тунику на ночную рубашку, предварительно накрылась шерстяным одеялом, чтобы скрыть от него своё обнаженное тело. Это не было наказанием для Джона, который уже давно отказался от попыток требовать от неё исполнения супружеских обязанностей. Будучи на шесть лет старше его, она никогда не проявляла активности в постели, возможно, именно поэтому все эти годы они оставались бездетными.
«Быть коронером вовсе не означает, что ты должен жить в седле своего здоровенного жеребца - когда ты не верхом на двуногих кобылах, конечно», - добавила она ехидно. Вытащив свою нижнюю тунику и бросив её на стул, она снова кинулась в бой. «Мой брат шериф всего Девона, но он не проводит своё время в скитаниях по всему графству. У него есть солдаты и управляющие, которые выполняют его приказы. Ты же только и стремишься куда-нибудь уехать, только чтобы не быть дома.
Густые чёрные брови де Вулфа нахмурились. «У меня нет коменданта, солдат и замка, полного слуг, как у твоего треклятого брата! Всё у меня есть - это мой оруженосец и секретарь.
Она пренебрежительно рассмеялась. «Этот волосатый корнуолльский дикарь и никудышний маленький священник! Вон он, твой выбор! Ричард дал бы тебе двух лучших мужчин, если бы ты принял их».
«Я много раз обязан Гвину жизнью. В Англии нет человека, которому бы я доверял больше, чем ему. Что касается Томаса, он умеет писать лучше, чем кто-либо в этом городе - и ты прекрасно знаешь, что я оказал услугу архидиакону, когда взял его. Ведь Джон де Алансон - его дядя.
Сидя в постели, прижимая к груди тяжелое одеяло, Матильда с негодованием посмотрела на него. С волосами, обёрнутыми белой льняной тканью, как тюрбаном, она напоминала ему мавританского воина, с которым он сражался в битве при Арсуфе.
А потом, как и мавр, она внезапно бросила в него что-то, но не копье, а огрызок от яблока, который увидела на полу рядом с матрасом. «О, иди к черту, ты, несчастный бес!» И с этими последними словами она улеглась в кровати и с головой укрылась одеялом.
Медленно де Вулф снял собственную верхнюю одежду, задул сальную свечу, что освещала комнату, а затем скользнул на противоположную сторону большой кровати. Они лежали спина к спине, между их телами был лишь небольшой зазор, но между душами была пропасть.
Слушая её ритмичное дыхания, которым она изображала сон, он вздохнул. «И вам весёлого Рождества!» - Пробормотал он с горечью.
Комментариев нет:
Отправить комментарий