СВЯЩЕННЫЙ КАМЕНЬ - АКТ ТРЕТИЙ

Акт третий

Норвич, май 1241 года, еврейский месяц сиван, 5001 год н. э.

Старый купец повернулся в седле и с тревогой оглянулся на узкую улочку. Он не увидел Чёрного Монаха позади себя, но при таком количестве всадников и путешественников, жаждущих попасть в Норвич до наступления темноты, было трудно быть уверенным, что высокий, сгорбленный незнакомец не прячется где-то в тени. Якоб провел пальцами по длинной белой бороде, стараясь не обращать внимания на сжимающую грудь боль. Он убеждал себя, что ему мерещится. Существовало множество причин, по которым человек мог бы отправиться из Эксетера в Норвич. Чёрный Монах не следовал за ним: зачем ему это? Какое дело монаху до еврея? Простое совпадение, что они ехали по одним и тем же дорогам.
И всё же старик всё ещё чувствовал укол страха, ведь каждую ночь в пути он сворачивал, чтобы найти ночлег у еврейских семей в городах по пути, но каким-то образом на следующее утро на дороге позади него неизменно появлялась фигура в капюшоне на сером мерине, крадущаяся за Якобом, словно собственная тень. И как бы быстро или медленно ни ехал Якоб, монах на лошади не отставал от него и ни разу не обогнал. Неужели это была всего лишь случайность? Как бы то ни было, купец знал, что не почувствует себя в безопасности, пока не окажется в своём доме с плотно запертой дверью.
В любой другой день Якоб внимательно следил бы за каждым человеком в толпе, выискивая признаки неблаговидного поступка; нельзя дожить до семидесяти пяти лет, не научившись бдительно следить за карманниками и ворами. Но в этот вечер старик был слишком занят поисками монаха, чтобы заметить, что кто-то ещё проявляет живой интерес к его передвижениям по оживлённым улицам. Трое юношей, сгорбившись в тени башни у Недхэмских ворот, подали друг другу знаки, как только увидели въезжающего в город Якоба. Когда купец проезжал мимо, они отделились от стены и начали пробираться сквозь толпу позади него.
В юности Якоб всегда чувствовал облегчение, оказавшись в стенах Норвича под защитой королевской замковой стражи. Евреи, в конце концов, были движимым имуществом короля, и хотя время от времени против них случались бунты, вынуждавшие их искать защиты в замке, большинство не евреев не осмеливались нападать на еврейских купцов, ибо это означало бы ограбление самого короля, а наказание за это было достаточно, чтобы даже закалённые в боях люди содрогнулись.
Но какой еврей в наши дни мог чувствовать себя в безопасности, даже в своём родном городе? С тех пор как Папа Римский повелел всем евреям носить знак позора — две белые полоски на одежде над сердцем, которые символизировали каменные скрижали, — они не могли даже надеяться пройти незамеченными по дороге, как раньше.

В прошлом году монахи ворвались в дом Якоба и сожгли его книги и свитки прямо у него на глазах, объявив их делом дьявола. Они даже уничтожили свитки Ветхого Завета, потому что те были написаны на иврите, а не на латыни. Монахи пытались бросить и старого торговца в свой костер, но солдаты из замка предотвратили это, по крайней мере, пока. После их ухода Якоб вознёс благодарственные молитвы за то, что они не обнаружили его самые ценные книги и свитки, хранящиеся в генизе – потайном шкафу в верхней комнате его дома, – хотя он и недоумевал, почему Вечный пощадил его книги, когда так много его собратьев-евреев лишились всего.
Затем, всего несколько недель назад, Якоб получил известие от Лео, еврейского торговца из Эксетера, о странном и чудесном камне, который попал к нему. Читая послание, старый торговец почувствовал, как руки его задрожали от волнения. Он обнаружил себя стоящим на ногах, танцующим и расхаживающим по своим покоям, словно молодой жених на свадьбе. Якоб всю жизнь ждал такого знамения, молился о нём, жаждал его, не зная, какую форму оно примет.
В последние годы, когда старость грызла его кости, Якоб начал бояться, что никогда больше не увидит этого знамения. Но как только он прочитал слова Лео, он точно понял, что этот камень – то, что он искал, и он, Якоб, был избран, чтобы доставить его своему народу. Теперь он понял, почему Вечный спрятал его книги от глаз монахов. Книги были сохранены, чтобы он мог использовать их для покупки этого камня. И он воспользуется ими. Он отдал бы всё, что у него было, если бы пришлось, лишь бы привезти этот камень домой.
Путь в Эксетер был нелёгким. Ни один честный человек не был застрахован от карманников и разбойников на одиноких тропах и дорогах, плетущих паутину сквозь вересковые пустоши и леса, деревни и болота. Когда-то Якоб присоединился бы к группе попутчиков для такого путешествия, но теперь мало кто из христиан желал показаться в обществе еврея, и он рисковал быть прирезанным другими торговцами так же, как и любой разбойник на дороге. Поэтому старик был вынужден проделать долгий путь в одиночку, ища гостеприимства у собратьев-евреев в таких городах, как Тетфорд, чтобы хотя бы найти безопасное место для ночлега и еды, в которую не плюнул или чего похуже угрюмый трактирщик.
Якоб нашёл разносчика, ожидающего его в грязной хижине в самом худшем квартале Эксетера. Они были старыми знакомыми, но всё же Лео оценил камень по-крупному, и Якоб не винил его за это. Когда-то Лео сам был торговцем, и на него работало около дюжины человек, и Якоб много лет вёл с ним дела. Но огромные налоги, взимаемые с евреев, общественные штрафы и постоянно ужесточающиеся ограничения на их торговлю разорили его, так что, когда пираты наконец захватили корабль, перевозивший его груз во Фландрию, Лео остался ни с чем, кроме долгов. Теперь ему пришлось скитаться из деревни в деревню, продавая дешёвые пряжки, нитки и всё остальное, что он мог продать за цену ночлега. Этот человек был озлоблен – и неудивительно.

Разносчик осторожно развернул камень и положил его на грубый деревянный табурет между ними. Сначала Якоб не увидел в камне ничего необычного, кроме, разве что, формы, но когда Лео наклонил его под углом к ​​пламени свечи, Якоб ахнул от изумления. Он смотрел на него, не смея прикоснуться, внезапно вспомнив о своих немытых руках.
- Где ты его нашёл? — прошептал Якоб, не в силах отвести взгляд.
- В Шеббире. Ты, наверное, о нём не слышал — нищая деревня, полная вшей, — кисло сказал Лео. - Я ходил по домам, или пытался, но эти грабители не хотели расставаться со своими грошами. Наконец, женщина на краю деревни сжалилась надо мной и пригласила перекусить. Я думал, ангелы мне улыбаются; ведь, попав в дом, обычно можно уговорить женщину купить что-нибудь, лишь бы от тебя избавиться.
- В общем, именно тогда я и заметил камень на полке над дверным проёмом. Сразу заметил – странной формы, если прищуриться, как у птицы, но всё равно не то, что ожидаешь найти на полке. Эти фермы такие маленькие, что для кастрюль и сковородок едва хватает места. Кто станет тратить место на камень? Я присмотрелся и тут увидел отметины. Я понял, что женщина понятия не имеет, что это такое; сомневаюсь, что она вообще их заметила. Эти деревенские жители даже собственные имена прочитать не могут. Тогда я сказал ей, что алхимик в Эксетере может заплатить несколько пенни, чтобы переплавить его в железо. На ощупь – как железо, а эти фермеры поверят всему, что им расскажешь о городе.
- Значит, она продала его тебе? – спросил Якоб.
Лео неловко заёрзал на стуле.

- Она не стала. Сказала что-то о том, что это сблизило её с мужем. Ты же знаешь, какими дурами могут быть женщины. Поэтому я задержался, пока она и её дочь не были заняты, а потом, когда смог застать его одного, набросился на мужа. Мужчины не сентиментальны, особенно когда чуют запах денег. Но он был таким же упрямым, как и она, и сказал, что если его Матильда не захочет расставаться с камнем, то он не продаст его даже за королевский выкуп. — Лео пожал плечами. — Ну и что мне оставалось делать? На следующий день было Пасхальное воскресенье. Я знал, что все будут в церкви, так что я рискнул, пока ферма пустовала. Положил на её место другой камень, чтобы они не сразу заметили пустоту, особенно если вернутся домой весёлыми после пира.
— Ты украл? — Якоб был шокирован. За все годы торговли он гордился тем, что никогда сознательно не покупал и не продавал ничего краденого.
— Никакой опасности не было, — заверил его Лео, неверно истолковав хмурый взгляд Якоба. - Она вряд ли могла поднять шум из-за никчемного камня, и для них он ничего не стоит, но для нас… - Он указал на камень. - Вы считаете, что он должен оставаться в руках христиан? Если бы кто-то из их священников случайно увидел и узнал эти следы, они бы не задумываясь осквернили его. Они бы плюнули и помочились на него, прежде чем разбить вдребезги. Посмотрите, что они сделали с нашими святыми книгами. Вы думаете, я должен был оставить его там, чтобы они могли совершить такое богохульство?

- Нет... нет, — наконец сдался Якоб. - Ты правильно сделал, что спас его. Воровать — грех, но раввины говорят нам, что заповеди можно нарушить ради спасения жизни, и я уверен, что этот камень спасёт не одну жизнь, а жизнь всего нашего народа. Такого священного знамения не было даровано нашему народу с тех пор, как мы были изгнаны из земли Израиля.
На этот раз Якоб не торговался о цене, и как только он почувствовал тяжесть камня в сумке, давящего на его тело, его словно охватило великое умиротворение. В тот же день он покинул Эксетер, путешествуя так быстро, как только мог, чтобы добраться до Нориджа до праздника Шавуот — праздника дарования Моисею каменных скрижалей на горе Синай.
Он прибыл как раз вовремя, ведь до кануна Шавуота оставалось всего два дня, и какой день мог быть лучше, чтобы открыть этот камень в синагоге – знак того, что Вечный избавит их от страданий, навлеченных христианами, так же, как Он избавил их предков от египтян? Скрюченные пальцы Якоба потянулись к камню, спрятанному под плащом. Если бы он мог провести последние месяцы своей земной жизни, размышляя об этих отметинах на камне, его душа поистине обрела бы вечное блаженство.
Улыбаясь про себя, старый торговец упирался каблуками в бок своей лошади, пытаясь погнать её, но узкий переулок был забит прилавками орущих пекарей, отчаянно желающих продать последние пироги и хлеб хозяйкам, которые расталкивали друг друга локтями, чтобы урвать побольше. Во всей этой суматохе едва ли нашлось бы место между прилавками даже нищему мальчишке, не говоря уже о лошади. Но теперь он был недалеко от дома. Большинство евреев жили в Манкрофте, вокруг синагоги и недалеко от замка, где они могли укрыться в случае нападения. Но отец Якоба был достаточно богат, чтобы построить каменный дом у реки на Коунсфорд-стрит, где воздух был чище, а товары было легче перевозить к кораблям и обратно.
На перекрёстке Якоб оглянулся, как делал это много раз за последние несколько дней, высматривая Чёрного Монаха. Убедившись, что его всё ещё нет, старик повернул голову лошади в сторону дома, когда почувствовал, что поводья вырываются из его пальцев. Не успел он даже вскрикнуть, как его стащили с лошади и оттащили во двор. Через мгновение он оказался прижатым к стене, а остриё ножа пронзило сморщенную кожу горла. Вокруг него столпились трое неопрятных юнцов.
Тот, кто держал нож, приблизил лицо к Якобу.

- Еврей, нам нужно золото. Отдай его нам, и, возможно, мы сохраним тебе жизнь. - Парень был невысоким и коренастым, с такими кривыми ногами, что он мог бы сидеть на трёх шлюхах одновременно, но двигался он так же быстро, как ласка.

Якоб сглотнул, мысленно читая молитву.

- У меня… всего несколько монет – можешь забрать их все – но… золота у меня нет.
- Он лжёт, Гамэл, – сказал один из мальчиков Кривоногому.
- Знаю, болван! - Гамэл схватил Якоба за бороду и приставил нож к его горлу. - Мы знаем, что у тебя есть золото. У всех вас, грязных евреев, есть золото. Мы видели, как ты ушёл несколько дней назад с полной сумкой, и ждали твоего возвращения. Теперь у тебя нет сумки, так за что ты её продал? За сколько?
- Я не продал её за деньги.
- А что же тогда? – спросил Гамэл.
- … камень. - Даже заикаясь, Якоб знал, что никто ему не поверит, но это была правда. Что ещё он мог им сказать?
Юноши безрадостно рассмеялись. Нож Гамэла метнулся вверх, лезвие рассекло старику рот. Кровь хлынула из губ Якоба, окрасив его седую бороду в багровый цвет.
Гамэл отступил назад.

- Обыщите его, — приказал он своим товарищам. - У него на груди привязаны золотые слитки.
Якоб заметил лица, смотревшие на них с верхнего окна дома, выходящего во двор. Он крикнул им, что его грабят, но почти сразу же услышал звук запираемого окна. Было ясно, что свидетели его беды намерены оставаться в безопасности внутри и не обращать внимания на неприятности, пока всё не закончится.
Разочарованный тем, что на груди старого торговца не было ни золотых, ни серебряных кружков, Гамэл с силой ударил Якоба в живот. Старик согнулся пополам и опустился на землю. Что-то глухое, но тяжёлое ударилось о булыжную мостовую двора. Гамэл прыгнул и в мгновение ока перерезал кожаные ремни сумки Якоба. Он торжествующе поднял увесистый кожаный мешок.
- Я же говорил, что у него золото. Лживый ублюдок. - Он пнул старика в рёбра, и двое его товарищей ухмыльнулись, услышав хруст костей.
Якоб качался на земле в лужах мочи и навоза, обхватив руками ноющую грудь, с открытым, как у рыбы, ртом, пытаясь дышать. Трое юношей пытались схватить сумку, возясь с застёжками. Наконец Гамэл просунул руку внутрь и вытащил тяжёлый комок. На мгновение трое юношей уставились на чёрный камень в его руке.

Двое товарищей Гамеля переглянулись, и страх нарастал в их глазах.

- Если мы вернёмся ни с чем, – пробормотал один, – она скормит наши яйца гончим…
- …пока мы ещё с ними, – закончил другой.
С яростным воплем Гамэл швырнул камень в Якова. Камень попал ему в плечо, и, хотя старик вскрикнул от боли, он протянул руку и схватил камень. Из последних сил он поднёс его к кровоточащему рту и поцеловал.

- Шма… Исраэль, – выдохнул он, но это было всё, что он успел прошептать. Ибо трое юношей с криком ярости бросились на Якова, пиная и топча старика, словно насекомое, которое они хотели уничтожить.
Трудно сказать точно, когда старый торговец потерял сознание, но, к счастью, он был мёртв задолго до того, как юноши закончили разбивать его голову в кровавое месиво.
Когда юноши убегали, Гемэл взглянул на испуганные лица, выглядывавшие из оконного проёма. Он остановился, чтобы сначала прижать палец к губам, а затем медленно и демонстративно провести им по горлу, прежде чем последовать за своими товарищами со двора.
Как только он убедился, что юноши ушли, высокая сгорбленная фигура в рясе чёрного монаха осторожно обошла вход во двор и начала пробираться к скорченному телу, лежащему в углу. Он почти добрался до тела, когда услышал звук отодвигаемых засовов на двери дома. Он замешкался, с тоской глядя на чёрный камень, всё ещё зажатый в руке покойника, но прежде чем он успел до него дотянуться, дверь распахнулась, и с криками выбежала служанка. Монах повернулся и выбежал со двора с пустыми руками.
Юдифь мчалась по улицам, преследуя Натана и своего брата Исаака. Брат крикнул ей, чтобы она вернулась, но она проигнорировала его. В детстве она могла обогнать любого мальчика своего возраста в беге, но теперь, в семнадцать, ей мешали длинные юбки, и к тому времени, как она их догнала, двое молодых людей уже были во дворе.
У арки, ведущей во двор, стояла кучка женщин, обнимающихся друг с другом и пронзительно болтающих, словно скворцы. Юдифь протиснулась мимо них и подошла к Исааку и Натану. Опустив взгляд, она с трудом сдерживала рвоту. Она сунула руку под юбку и схватила серебряный амулет в форме руки, который мать дала ей для защиты. Она сжала его так крепко, что металл врезался ей в ладонь, но она этого не почувствовала.
Окружной пристав склонился над чем-то, похожим на кучу пропитанных кровью тряпок, но, увидев белый значок на груди Натана, выпрямился и отступил в сторону.

- Он один из ваших. Вы знаете, кто он?

Натан прижал руку ко рту, словно его вот-вот вырвет.

- Зайде? Дедушка? — прошептал он.
Он опустился на колени в грязь и начал трясти старого купца, словно тот спал и его нужно было разбудить. Слёзы ручьём струились по лицу молодого человека. Он осторожно высвободил чёрный камень из пальцев старика и, схватив его скрюченную руку, прижал её к губам, целуя снова и снова. Юдифь почувствовала, как слёзы жгут ей глаза. Она схватила брата за руку. Испугавшись, что она рядом, Исаак прижал её к себе и так крепко обнял, что Юдифь поняла, что он делает это не только для её, но и для себя.
- Так кто же это? — хрипло спросил пристав. - Его имя понадобится для записей.
- Торговец… Яков бен Меир…, — сказал Исаак. - Вы поймали ублюдка, который это с ним сделал?
Пристав поморщился.

- Поднялся шум. Люди ищут, но я не думаю, что мы кого-нибудь найдём. Понятия не имею, кого мы ищем.
- Кто-то наверняка что-то видел, — настаивал Исаак. - А как же те, кто здесь живёт?
Пристав пожал плечами.

- Ничего не видели. Все были заняты своими делами. Тело нашла служанка, а тот, кто это сделал, к тому времени давно скрылся. Осмелюсь предположить, он сам во всём виноват. Возможно, даже еврей всё это затеял. Смотри туда. - Он кивнул на чёрный камень в руке Натана. - Старый еврей держал его в руках, когда его нашли. Мог бы проломить человеку череп, не так ли? Может, он пытался ударить кого-нибудь сзади, чтобы ограбить, а они просто защищались…
Натан издал вопль ярости и гнева. Он в мгновение ока вскочил на ноги, занеся камень в руке. Но пристав был крепким мужчиной, привыкшим уворачиваться от ударов пьяных и отчаянных людей. И когда Натан нанес удар, пристав схватил его за руку, вывернул её и швырнул лицом вниз во двор, на тело деда.
- Уведите его отсюда, — прорычал пристав Исааку. - Я позволяю ему уйти безнаказанным только потому, что вижу, как расстроен парень, но если он снова будет мне угрожать…
Исаак поспешно поднял Натана и потащил его к арке. Весь боевой дух Натана иссяк; хотя он всё ещё крепко сжимал камень, он не сопротивлялся. Все взгляды были устремлены на рыдающего юношу, спотыкающегося на булыжниках, с рук которого капала кровь деда.

Среда, 22 мая, четвёртый день месяца Сиван

- По крайней мере, у вас хватило ума не появляться в моей гостинице до утра. - Маготе нахмурилась. - Значит, старый еврей мёртв? Надеюсь, ради вашей же безопасности, что свидетелей не было.
Вдова трактирщика бросила острый взгляд на Гамэла и двух его друзей, но они лишь переминались с ноги на ногу и хмыкали. Двор гостиницы «Серый гусь» был пуст, но Маготе достаточно долго играла, чтобы не рисковать. Она жестом пригласила ребят в длинную низкую, покрытую навесом хижину, служившую ей пивоварней, и последовала за ними, оставив дверь лишь слегка приоткрытой, чтобы видеть всех, кто входит во двор.
- Я спросила, есть ли свидетели? — повторила она угрожающе тихим голосом.
Гамэл вызывающе дёрнул подбородком.

- Я убедился, что они сказали приставу, что ничего не видели. Они знают, что с ними будет, если они проговорятся.
- Молодец. Учишься. — Маготе одобрительно кивнула.
Управлять этими мальчишками было настоящим искусством: награда и наказание, похвала и страх в равной мере. Секрет заключался в том, чтобы не дать им упасть духом; никогда не дать им догадаться, что их ждёт. За эти годы она собрала целую банду; теперь под её контролем было почти дюжина парней. Время от времени она теряла нескольких — одних убили, других повесили за воровство, — но ни один из них ни разу не проговорился о ней, даже чтобы спасти свою жалкую шкуру. Её боялись гораздо больше виселицы, ибо даже самая медленная казнь была бы молниеносной, как удар ножа головореза, по сравнению с тем, что она могла сделать с теми, кто её предал. Если осуждённый будет держать рот на замке, она позаботится о том, чтобы у его семьи был тугой кошелёк, чтобы утешить их в горе, а у него будет кто-то, кто сможет тянуть его за бьющиеся ноги, чтобы милосердно положить конец медленному удушению верёвкой. Но если парень был настолько глуп, чтобы заговорить... Она, может быть, и была вдовой, но те, кому не повезло перечить ей, просто не знали как овдовела.
Маготе неплохо пользовалась гостиницей после того, как её муж, блудник и козёл, внезапно и таинственно покинул этот мир. Хозяева гостиниц всегда знают, что лежит в кошельках у путников, и что разносчики и лотошники купят без лишних вопросов. Но у Маготе были свои правила: гостей «Серого гуся» не трогали, пока они оставались в её гостинице, наслаждаясь её гостеприимством. Как она говорила своим ребятам, только дурак ощипывает птицу, пока она несёт яйца, но как только яйца отложены, это уже честная добыча.
Маготе прищурилась. Ребята были слишком тихими, хитрыми. Что-то они ей не договаривали. Она сложила огромные мускулистые руки на пышной груди.

- Ну и где же это? Давай сюда.
Гамэл молча взглянул на друзей, но они не отрывали глаз от камышей на полу, словно никогда прежде не видели ничего столь захватывающего.

Гамэл с трудом сглотнул.

- Старик, у него ничего не было при себе... ничего. Обыскали и его, и его лошадь.
- Что! — Маготе выплюнула это слово с такой злобой, что все трое парней поежились. - Ты его потерял, позволил ему где-то остановиться в городе? Он с кем-нибудь разговаривал?
- Он ни на секунду не исчезал из виду, с того момента, как вошёл в ворота, — возмутился Гамэл.
- Не лги мне, жалкий свиной засранец. Старик уехал с полным багажом. Ходили слухи, что он собирался продать свои лучшие книги. Это должно было быть его последним походом. Он привез бы достаточно золота, чтобы прожить до конца своих дней. Так где же оно? - Она схватила прядь сальных чёрных волос Гамэла, скрутила их и оттянула ему голову назад, пока не заставила его опуститься на колени. - Если ты пытаешься меня обмануть, мальчик…
- Клянусь, ничего не было… — взвизгнул он. - Ничего, кроме куска камня, вот и всё, кусок чёрного камня.
- Тяжёлый? — требовательно спросила Маготе.
Гамэл кивнул, насколько позволили сжимаемые кулаком волосы. Маготе медленно подняла мозолистую руку. Гамэл понял, что сейчас произойдёт, но не смог увернуться. Она так сильно ударила его по щеке, что у него зазвенело в голове.
- Баранья голова! Разве я тебя ничему не учила? Эти евреи покрывают золото чёрным воском или смолой, даже обмакивают его в свинец, чтобы скрыть от таких болванов, как ты. Этот трюк такой старый, что его проделывал ещё Адам.
Глаза Гамэла слезились от боли.

- Но это не было похоже на…
- Ты не чувствовал собственной задницы, пока кто-то не пнул тебя, — с отвращением выплюнула Маготе. - А теперь иди туда и узнай, у кого этот камень. Принеси его сюда, и я обещаю, что будешь жить как лорд на свою долю золота. Но если ты провалишь, я заберу у тебя свою долю, и я не имею в виду монеты.
Юдифь выглянула из окна на верхнем этаже синагоги, проверяя, пуст ли сад внизу. Мало кто приходил учиться так рано вечером, особенно в будний день, поэтому её брат и его друзья собирались здесь. Убедившись, что её не заметят, Юдифь отложила метлу и на цыпочках прокралась по деревянному полу к крошечной комнате для занятий в дальнем конце здания.
Её брат и его друзья вошли в комнату для занятий по внешней лестнице в задней части здания. Они не осмеливались войти через главный вход синагоги, опасаясь, что их увидит раввин или кто-то из старейшин. Год назад раввин Элиас закрыл талмудическую школу и запретил изучение каббалы после того, как их учитель был вынужден бежать за границу с женой. Опасно провоцировать христиан, сказал раввин Элиас; они и так уже достаточно подозрительно относились к евреям и считали мистические символы и схемы каббалистов колдовством.

Кроме того, раввин Элиас не одобрял эти новые идеи из Испании и Германии с их странными медитациями, которые, как известно, вгоняли молодых людей в состояния опасной меланхолии или безумного экстаза, что было почти так же плохо.
- Читайте Тору, молитесь и усердно трудитесь, чтобы заработать на жизнь. Этого достаточно, чтобы занять любого молодого человека, — заявил он.
Но брат Юдифи, Исаак, и трое его друзей, включая сына самого раввина, Аарона, продолжали тайно учиться, вопреки указаниям раввина. Аарон поклялся, что он не позволит христианам запугать себя, даже если его отец будет слишком труслив, чтобы противостоять им.
Юдифь пробиралась вдоль стены комнаты, пока не нашла знакомое место — небольшую дырочку в деревянной перегородке. Она присела и прижала ухо к щели. Ей не нужно было напрягаться, чтобы понять, кто говорит. Она месяцами подслушивала эту комнату, слушая их яростные споры, и к этому времени узнала почти столько же, сколько и они.
Говорил её брат Исаак.

- Но Якоб, должно быть, рассказал тебе, зачем ему нужен камень. Он был не дурак, во всяком случае, когда дело касалось бизнеса.
- Что ещё я могу тебе рассказать? — Юдифь услышала раздражение в голосе Натана. - Его старый друг из Эксетера прислал ему сообщение, и в следующее мгновение зайде отправился в путь. Моя мать сказала ему, что опасно отправляться в такое путешествие в его возрасте и с такими ценными книгами, но он сказал, что, когда Моисей увидел горящий куст, он пошёл к нему без колебаний, и где был бы наш народ, если бы он этого не сделал?
- Ты хочешь сказать, что он возомнил себя Моисеем? — насмешливо спросил Аарон. - Это доказывает, что старик был безумен.
- Ты говоришь мне о безумии, — резко бросил Натан. - На прошлой неделе вы были уверены, что именно в этот час родился новый пророк, потому что у рыбы, которую вы съели на ужин, в брюхе была стеклянная бусина.
Юдифь услышала скрип стула, словно кто-то резко отодвинул его назад.
- Довольно! — голос Бенедикта прозвучал твёрдо и властно. Бенедикту было всего восемнадцать, на два года младше её брата Исаака, но он обладал уверенностью, которая заставляла других слушать. - Мы испробовали все способы алхимического искусства на камне. Он ничего не преобразовывает и сам не превратится ни во что, кроме того, что мы видим.
Бенедикт уже был искусным аптекарем, научившись этому ремеслу у отца, но с тех пор, как того повесили, Бенедикт был вынужден учиться всему, что мог, по книгам. Он читал на латыни, немецком и французском, а также на иврите, и, по словам её брата, комната Бенедикта рядом с аптекой была забита книгами по всем предметам – от алхимии до приготовления микстур от кашля. Конечно, Юдифь их никогда не видела: незамужняя девушка не стала бы навещать мужчину в его комнате, даже своего будущего мужа.

Они с Бенедиктом были помолвлены уже два года, и Юдифь не думала, что можно быть более увлечённой мужчиной, чем в тот день, когда они дали друг другу клятву верности. Но с течением месяцев это юношеское обожание переросло в глубокое и прочное уважение и любовь, которая порой горела в ней так яростно, что она думала, что она поглотит её, если они вскоре не станут мужем и женой.
- Итак, — сказал Аарон, — если Бенедикт прав и камень не ценен, то что же… - Внезапно его голос озарился новым волнением. - Какова же его ценность?Юдифь приложила глаз к дыре в перегородке и заглянула в комнату. Сын раввина размахивал небольшим кожаным свитком перед носом Натана.
Натан потянулся за небольшую прядь волос на подбородке, которая пыталась пробиться в бороду.

- Три, четыре шиллинга, — рискнул он.
- Нет, я имею в виду, почему он стоит три шиллинга? Из-за кожи?
Натан фыркнул.

- Что? Старый кусок кожи вроде этого? Пенни или два, от силы. Это то, что написано на…
Он замолчал, когда Аарон схватил камень, лежавший между ними на столе. Дрожа от волнения, Аарон поднёс свечу к стеклянному шару, чтобы усилить свет, и наклонил камень вверх. Остальные столпились вокруг, чтобы заглянуть ему через плечо. Долгое время все четверо смотрели на него.
- Это… — начал Исаак. - Нет, ничего.
- Подожди… - Аарон перевернул камень. - Вот! Вон! Видишь? Где кровь. Это еврейская буква — Шин. И вот эта отметина. Это буква Мем. Камень переворачивали из руки в руку, пока каждый из четырёх юношей изучал его поверхность.
- А там… там ещё одна. Это… может быть, это Хей? — воскликнул Натан, чуть не выронив камень от волнения. - Шин, Мем, Хей, или это Мем, Шин, Хай? Моисей! Буквы складываются в Моисея на иврите.
- Ты бесполезен, Натан, — закричал Аарон, вырывая камень из его руки. - Мем - последняя буква. Её можно написать только в конце слова. Хей, Шин, Мем. Неужели никто из вас не видит её? Буквы складываются в ХаШем. Это означает Имя. Вот что написано на камне — Имя. Так был назван Вечный в кульминационный момент творения, когда Он создал Адама; Только когда творение было завершено, ХаШем, Имя, стало известно. И это имя, которое Вечный использовал по отношению к Себе, когда даровал нам Тору на горе Синай. Я – ХаШем, который вывел вас из земли Египетской, из дома рабства. Разве вы не видите, что это знак того, что Он собирается избавить нас от тех, кто нас угнетает? Знак, начертанный на камне, подобно тому, как был начертан на камне закон. А завтра вечером наступит Шавуот, когда Моисею были даны эти каменные скрижали. Всё сходится. - Аарон схватился за белые полосы на передней части своего плаща. - Этот знак больше не будет нашим знаком позора; он станет нашим символом триумфа.

Вдали колокола церкви Норвича начали звонить к вечерней службе. Аарон расхаживал по комнате, держа камень над головой, словно знамя.
Исаак схватил его за руку.

- Уже поздно. Скоро придёт твой отец, Аарон. Нам лучше уйти, пока он не пришёл на вечернюю молитву.
Аарон поморщился.

- Молитвы! «Наберись терпения и молись о приходе Мессии, сын мой», — передразнил он. - Все эти века мы наблюдали, как наш народ убивают, а мы всё ещё ждём. Мой отец всё ещё будет молиться, когда язычники поджигают костёр у него под ногами. Евреи Норвича никогда не постоят за себя, пока мой отец раввин. Мы должны найти способ уничтожить наших врагов, прежде чем все мы кончим, как бедный Якоб. И это! Это, — он снова взмахнул камнем, — покажет нам, как это сделать.
- Не тогда, когда твой отец застанет нас здесь с камнем, — предупредил Исаак. - Твоя мать знает о камне, Натан?
Натан печально кивнул.

- Но она никому не расскажет. Она думает, что старика обманом заставили раздать своё богатство даром. Она не вынесет позора, если друзья и соседи решат, что её отец лишился рассудка.
С этими словами Натан взял камень из руки Аарона и начал заворачивать его в шерсть.
- Что ты с ним делаешь? — возмущённо спросил Аарон.
- Я отнесу его домой, — сказал ему Натан, — где мне и положено быть. Мне не следовало позволять тебе уговаривать меня приходить сюда. Я должен был сидеть с моей бедной матерью в трауре.
- Но ты не можешь взять камень, — возразил Аарон. - Мне нужно провести ночь, изучая его и медитируя над буквами. Я же говорил тебе, что буквы — это всего лишь знак, но в них скрыто послание, что-то, что укажет нам, что делать.
- Тебе не нужен камень, чтобы медитировать над буквами. Ты знаешь, что это такое. - Натан решительно сунул камень в свой мешок.
- Но предположим, твоя мать найдёт его и выбросит, — сказал Аарон.
Натан крепко сжал обеими руками кожаный мешок.

- Он принадлежит мне. Я внук Якоба. Я буду держать его под подушкой ночью и при себе весь день. Если мой зайде посчитал, что за него стоит отдать всё, что у него есть, то я не отдам его даже за королевский выкуп. Этот камень — всё, что у меня от него осталось.

Лицо Аарона вспыхнуло от ярости.

- Но он напрасно тебе достаётся! Якоб хотел бы, чтобы он достался тому, кто сможет им воспользоваться. У тебя не хватит ума разгадать загадку. Я гораздо более продвинут в мистическом пути, чем любой из вас. Я единственный, кто может его прочесть. - Он снова попытался вырвать свёрток из рук Натана, но Натан сопротивлялся. Исаак и Бенедикт вмешались, чтобы разнять их.
- Он принадлежит Натану, — твёрдо сказал Бенедикт. — Он обагрён кровью его семьи. К тому же, в его доме он безопаснее, чем в твоём. Твой отец, может быть, и упрям, Аарон, но он не глуп, и если бы он нашёл его у тебя, то не успокоился бы, пока не нашёл бы на нём письмена. А теперь поторопись. Давайте разделимся и уйдём отсюда, пока не пришли старейшины.
Юдифь не стала дожидаться ответа Аарона. Она пробежала через комнату и снова принялась подметать. Шаги застучали по задней лестнице, и через мгновение дверь, соединяющая кабинет с синагогой, открылась, и вышел один Бенедикт. Он остановился, увидев её.
- Убираешься в такой час, Юдифь? Уже очень поздно, — сказал он, нахмурившись.
- Я опоздала, — солгала Юдифь. - Мне пришлось идти до самого конца Фиш-Ки, чтобы найти хорошую селедку на ужин, а тут такая толпа.
Бенедикт подошёл ближе, взял у неё метлу и поднёс обе её руки к губам, по очереди целуя каждую.
- Ты слишком много работаешь, — сказал он ей. - Но как только мы поженимся, всё это закончится, обещаю. Ещё несколько месяцев, и у меня будут деньги.
Юдифь вздохнула и попыталась улыбнуться. Свадьба должна была состояться через год после их помолвки, но год назад, всего за несколько недель до свадьбы, отец Бенедикта был повешен вместе с двумя другими мужчинами. Они были тремя из шестнадцати мужчин и женщин, обвиняемых в принудительном обрезании маленького сына новообращённого десять лет назад. Вся еврейская община собрала деньги, необходимые для оплаты услуг смешанного суда присяжных, состоящего из евреев и христиан. Но король взял деньги, а затем объявил, что евреи не могут быть членами суда, поскольку не станут осуждать своих.

Родители Юдифь, как и учитель каббалы, были среди обвиняемых, но они благоразумно бежали в Германию до суда и не могли вернуться, поскольку были объявлены беглецами. Но, по крайней мере, они были живы. Отец Бенедикта безрассудно доверился королевскому правосудию, и теперь он мёртв, а всё его имущество конфисковано короной. Бенедикт был вынужден работать на христианского хозяина в магазине, которым когда-то владел его отец, и снимать крошечную комнату между магазином и складом, чтобы спать.

Юдифь неоднократно уверяла Бенедикта, что с радостью выйдет за него замуж без всяких грошей, потому что любит его больше жизни, но Бенедикт был слишком горд, чтобы принять это. Он сказал, что женится на ней, когда сможет себе позволить, но Юдифь лежала без сна по ночам, жаждая каждой клеточкой своего тела оказаться в его объятиях, и начала бояться, что на ней будет саван, а не свадебное платье.
Они услышали тяжёлые шаги на деревянной лестнице внизу. Бенедикт схватил плащ Юдифь и накинул ей на плечи, когда раввин Элиас ввалился в комнату. Раввин в недоумении смотрел на молодую пару, одинокую в синагоге. Юдифь видела, как вопрос зреет у него на губах.
Прежде чем раввин успел задать вопрос, Бенедикт быстро сказал:

- Брат Юдифь не смог зайти за ней сегодня вечером. Он беспокоился, чтобы она не шла домой одна, поэтому попросил меня проводить её.
Хмурое лицо раввина смягчилось.

- Тяжёлые времена, тяжёлые времена.
Бенедикт поспешно проводил Юдифь к лестнице.
- Ты близкий друг мальчика Натана?
Бенедикт обернулся. Раввин смотрел не на него, а на закрытые двери ковчега, где хранились свитки Торы.
Рабби Элиас продолжил, не глядя на Бенедикта: - Я знаю, что Яков бен Меир отправился в Эксетер, чтобы привезти для нашей общины некий особый предмет, который, как он верил, защитит нас, даст нам надежду. Это он доверил мне перед уходом. Яков сказал, что готов отдать всё, что у него есть, за этот шанс для всех нас жить в мире. Думаю, если бы он знал, чего ему будет стоить этот предмет, он бы всё равно не раздумывая принёс его сюда. Однако вселенная сотворена парами. Каждому свету соответствует тьма, и то, что приносит мир, может обернуться разрушением, если попадет не в те руки.
Раввин повернулся и пристально посмотрел на Бенедикта и Юдифь своими пронзительными голубыми глазами.

- Мне всего сорок второй год, и, если будет угодно Вечному, я, возможно, проживу ещё несколько лет, но мой сын не желает ждать, пока я состарюсь, чтобы сменить меня на посту раввина. Он верит, что, подобно нашим предкам, Маккавеям, восставшим против греков-оккупантов, мы можем восстать против наших господ и свергнуть их. Но это не Израиль, и мы не можем сражаться со всем христианским миром! Если мы попытаемся, они полностью уничтожат нас. Наша единственная надежда — верить в Вечного, как мы делали всегда. Бенедикт, ты человек, известный тем, что держишь свой язык за зубами, поэтому я не буду спрашивать тебя, знаешь ли ты, какой предмет привез Яков и где он находится, но я прошу тебя вот о чём: сделай всё, что в твоих силах, чтобы он не попал в руки моего сына Аарона и ему подобных, иначе нам всем придет конец.

 СВЯЩЕННЫЙ КАМЕНЬ - АКТ ТРЕТИЙ (продолжение)