Бернард Найт - «Смерть Рудокопа» («Коронер Джон -5» ) Глава 3

Bernard Knight 
The Tinner's Corpse

ГЛАВА 3

В которой коронер Джон председательствует на дознании у церкви

В то время, как обезглавленный труп на импровизированных носилках из веток несли вниз с окраины болота, Уолтер Кнапман ужинал у себя дома в Чагфорде. Он жил в самом большом жилом доме городка, уступавшем по величине лишь господскому дому Хью Чагфорского, местного лорда из семейства Уиббери, располагавшемуся недалеко от города.

Резиденцией Кнапмана был совершенно новый дом, построенный из красного песчаника, привезенного с далёкого юга, а не из серого камня, что использовался в большинстве других строений. Стоял он на главной улице городка, рядом с садом, на середине дороги, ведущей к церкви. Вместо одного зала, который обычно занимал большую часть дома, в нём было две комнаты, по обе стороны от передней двери. Деревянная лестница вела в большую комнату под соломенной крышей, где располагалась спальня и мансарда, которая имела окно, с – чудо из чудес – шестью оконными стёклами. Это было чуть ли не единственное в городах Девона окно со стёклами: даже окна собора Эксетера не имели стёкол. Недавно Уолтер привёз их из Германии, где продавал большую часть своего олова. Хотя он утверждал, что не пожалел денег, чтобы мансарда его новой жены стала более комфортной, все в Чагфорде считали, что это было сделано, чтобы подчеркнуть его собственную значимость и достаток. Без сомнения, Кнапман потакал Джоан, красивой женщине, на пятнадцать лет моложе его, которая стала его второй женой, после смерти своего мужа, умершего от лихорадки кожевника из Эшбертона, но поверить в то, что он выложил круглую сумму только ради неё, местные обыватели не могли.

Сейчас они сидели бок о бок за квадратным дубовым столом, с матерью Джоан - Люси Таннер, сидевшей напротив рядом с приходским священником Полом Смитсоном, которого пригласили на ужин. Люси также была вдовой и жила с ними – это была часть цены, которую Уолтер неохотно заплатил, чтобы уговорить Джоан выйти за него замуж пять месяцев тому назад.

Естественно, центральное место в разговоре за ужином заняло обсуждение смерти Генриха Таннафорда. Говорили, в основном, сам Кнапман и священник, хотя его тёща не пропускала ни единого слова. Люси была, вероятно, самым любопытным человеком в Девоне, возможно, за исключением лишь секретаря коронера, Томаса.

Джоан, чьи тёмные волосы выглядывали из-под белого льняного апостольника, обрамлявшего овальное лицо с выражением Мадонны, говорила мало и сосредоточилась на отваренной курице, лежащей на большом подносе вместе с хлебом. Пока муж говорил, она склонилась над деревянным блюдом в центре стола и нарезала мясо на кусочки. Когда они покончили с большой рыбиной с жареным луком, капустой и репой, перед каждым из них появились глиняные кружки для эля и оловянные чашки для вина. Приказчик, отвечающий за домашнее хозяйство, сакс по имени Гарольд, суетился над ними, пополняя напитки и безжалостно изматывал служанку, посылая за новыми блюдами в кухню, что находилась во дворе.

– Что Хью Уиббери обо всём этом думает? - Прошамкал набитым ртом священник, полноватый мужчина с бледным с лицом, на котором выделялись две чёрные кнопки глаз, светящиеся над дряблыми щеками. Несмотря на то, что он не был монахом, голова его была выбрита, но по кельтской манере с выбритой широкой полосой ото лба до затылка.

– Кажется, его это совсем не интересует, – ответил Уолтер. – Генри был свободным человеком, жил он в Таннафорде на земле, принадлежащей де Проуцу из Гайдлайха, поэтому никакого отношения к хозяину Чагфорда не имел. Я выплатил его зарплату рудокопа, а Хью, насколько я могу заметить, проигнорировал весь этот вопрос.

Священник хмыкнул и воткнул жёлтые остатки своих зубов обратно в куриную ножку, в то время как Люси Таннер встряла в разговор. Этой женщине было около пятидесяти лет, но выглядела она гораздо старше, причиной чего были двенадцать детей, семеро из которых умерли в младенчестве. Её тонкая фигура была закутана в тунику коричневого цвета, слишком большую для неё, а безжизненные, сухие волосы торчали из-под обтягивающего голову жёлтоватого платка. Однако, её невзрачный вид компенсировался тонким, язвительным умом.

– Наш господин не может остаться в стороне от убийства, – прошипела она. – Это его поместье, и он несёт ответственность за безопасность города, был убитый его арендатором или нет. Если тут бродит какой-то безумец, то мы все можем быть убиты в собственных постелях.

– Это вряд ли, мама, – прогрохотал Кнапман. – Это произошло на краю торфяника, а не в самом Чагфорде. У нас здесь есть судебный пристав, констебль, и люди Хью здесь смотрят за порядком.

Люси всё бормотала себе под нос, но продолжила трапезу, помогая себе небольшим ножом, неловко держа его набухшими из-за воспалённых суставов пальцами. Священник галантно держал её поднос с едой, так как, несмотря на недуг, тёща Кнапмана отличалась здоровым аппетитом.

С момента, как они сели за стол, Джоан не произнесла почти ни единного слова. Её глаза с длинными ресницами смотрели на стол, но, казалось, что мысли блуждали где-то далеко. Муж несколько раз пытался втянуть её в разговор, но она отвечала односложно. Тогда он переключил своё внимание на Смитсона, настоятеля церкви Святого Архангела Михаила, которая в значительной мере была построена на деньги самого Кнапмана.

– Хью правильно поступил, послав за коронером, – сказал он. – Джастин, его судебный пристав, направился в Эксетер с первыми лучами солнца, и я слышал, что сэр Джон де Вулф вечером уже был на месте разработок. Не сомневаюсь, что скоро он покажется здесь.

Викарий Пол в этом момент бросал обглоданные куриные кости под стол собакам

– Раньше коронер не посещал Чагфорд. Мне до сих пор не понятно, что он должен делать. Разве не вы уполномочены урегулировать все вопросы права здесь?

Уолтер Кнапман был влиятельным судьёй Большого Суда рудокопов, хотя священник использовал старое слово «регулятор».

– Мы не имеем права выносить решения по преступлениям против жизни или увечьям, Пол, – ответил он. – Этим должны заниматься эти новые коронеры.

Священник поднял на него глаза.

– Каким образом? – Спросил он.

– В течение многих лет окружные, поместные или городские суды рассматривали большинство преступлений, но сейчас, особенно после реформ старого короля Генриха, королевские судьи хотят рассматривать все серьезные преступления. В сентябре прошлого года главный юстициарий назначил эти коронеров, чтобы они на местах забирали как можно больше дел для судей короля. Это всё приносит свежую монету в казну, а король Ричард ни за что не упустит шанса выжать из народа побольше денег.

Смитсон как бы не заметил крамольные слова своего хозяина, но, по-прежнему, в его взгляде сквозило сомнение.

– Так чем же этот самый коронер занимается? – Как и большинство населения, священник имел весьма расплывчатое представление о полномочиях Джона де Вулфа и его коллег в других округах.

– Насколько я могу судить, – и это только по разговорам в Большом суде – он должен фиксировать все юридические события в округе и представлять их королевским судьям, когда они приезжают сюда с выездной сессией. Убийства, изнасилования, серьёзных нападения, пожары, кражи со взломом – даже затонувшие корабли и ловля королевской рыбы. Он должен присутствовать на всех казнях, пытках, укрывательстве в святилище, отречениях, испытаниях судом божьим или поединком в случаях, когда какие-либо деньги или имущество должны поступать в королевскую казну.

– Должно быть, он до ужаса занятой человек, если успевает объезжать графство Девон, – буркнул священник, отламывает крылышко от лежащей на подносе перед вдовой курицы.

Острые глаза тёщи Кнапмана снова обратились к зятю.

– Что он хочет, этот новый коронер? Я слышала, что он воин, старый крестоносец.

Прежде чем ответить, Кнапман отпил глоток вина, бросив мимолётный взгляд на свою молчаливую жену.

– Я с ним не встречался, но говорят, что он человек непредвзятый, а не то, что коварный шериф, которому я нисколько не доверяю. Де Вулф же, я слышал, преданный королю рыцарь. Он был одним из телохранителей Ричарда и на Святой Земле, и когда того захватили в Вене.

– Видно, не очень хороший телохранитель, – хихикнул толстый священник.

Уолтер нахмурился.

– Лучше вам этого не говорить при нём. Я не слышал, чтобы он был наделён добродетелью терпимости или хорошего настроения.

После этого мягкого упрёка они молча занялись едой, а Кнапман тайком наблюдал за своей женой. В последнее время она стала замкнутой, и его всё больше раздражали эти продолжительные периоды молчания. Он не был дураком и прекрасно знал, что мужчина сорока трёх лет, женившийся на женщине гораздо моложе его, особенно настолько привлекательной, какой была Джоан, подвергал себя серьёзному риску стать рогоносцем и всеобщим посмешищем.

Кнапман был богат и, в своём роде, достаточно привлекателен, большой, сильный мужчина с бритым, квадратным лицом, увенчанным копной волос тёмно-рыжего цвета, среди которых пока ещё не было никаких признаков седины или лысины. Тем не менее, не стоило сомневаться в том, что разница в возрасте между ними представляла постоянную угрозу. Старый бык был мужественным, как и раньше, но он вынужден с опаской смотреть на более молодых, которые не прочь сместить его.

С месяц назад Кнапман заметил, что Джоан отстранилась от него, и, хотя она отрицала какие-либо проблемы или изменения, он чувствовал, что первые радости их союза стремительно таяли. Когда он начал ухаживать за ней, а затем сделал её своей невестой, она была тёплой и достаточно страстной, хотя на людях всегда вела себя сдержанно. Про такое поведение другие женщины говорили о ней, что «в тихом омуте черти водятся». Но, хотя она никогда не отказывала ему в постели в застеклённой спальне наверху, в последние недели при этом Джоан вела себя пассивно, без намёка на прежнюю страсть – хотя он подозревал, что раньше она притворялась. Он вздохнул и, глядя в её глаза, пытался найти причину такого поведения. Но не находил в них подсказки, чем бы он мог улучшить её настроение или раздавить зародившийся в нём червь подозрения, который всё больше и больше вгрызался в него.

Пока все молча ели, он перебирал в голове все возможные причины её холодности и недовольства. Он чрезмерно потакал ей, как поступают многие обеспеченные мужья красивых молодых женщин. У неё было всё, что мог позволить богатый муж: одежда, украшения, слуги, и он прекрасно понимал, что завоевал он её своим богатством и хорошим отношением, а не своей внешностью или благородной кровью: ведь всё, что он имел, он заработал за свою жизнь, начав как простой рудокоп. Ответ на волновавший его вопрос напрашивался неутешительный: у него появился соперник, и он сотый раз перебирал в уме возможных кандидатов.

Их не могло быть много, ибо, хотя Чагфорд оживлённый городок и его посещали сотни рудокопов, прибывающих сюда для чеканки выплавленных слитков, а также торговцев со всей Англии и даже с континента, более чем вероятно, что это какой-то местный житель, который имел возможность украсть сердце и тело жены. Джоан была увлечена верховой ездой и, со своей служанкой и одним из грумов, проводила много времени на лошади, имея возможность посещать и встречаться с другими людьми. Её прислугу могли обмануть или подкупить, и Кнапман решил расспросить её конюха, с которым она познакомилась на одной из своих многочисленных поездок. Чагфорд маленький городок, но Эксетер находился менее, чем в трёх часах езды, а иногда она выезжала туда на несколько дней, чтобы погостить у своего брата-близнеца Мэтью, который занимался сбытом и вывозом готового олова Кнапмана.

Иногда она посещала свой родной город Эшбертон, чтобы навестить тетю и двоюродных братьев. Однако, даже учитывая все эти её отлучки, внутренний голос продолжал вкрадчиво убеждать Уолтера, что проблема, вероятно, находится гораздо ближе к дому, и в подсознании непрошено всплывало имя Стивена Экланда.

– Вы действительно понятия не имеете, кто мог убить вашего работника?

Неожиданный вопрос священника вернул Уолтера обратно в настоящее время, но прежде, чем он, собрав свои мысли, смог ответить, его тёща с торчащей на тонкой шее головой, как у разъярённого гусака, сказала:

– Это безумный сакс, вот кто это был! Я видела его один раз, здесь на городской площади, во время последней чеканки, он разглагольствовал и бредил. Только он один способен на такое.

– Мама, после того случая, когда он уронил весы и пытался ударить стулом секретаря комиссии, его заперли в Лидфордский острог на нескольких месяцев.

– Он точно настолько сумасшедший, чтобы убить? – Спросил священник.

– Кто знает? Никто не знает, на что способен безумец. Он ненавидит всех, у кого в жилах течёт нормандская кровь, даже тех, семьи которых живут здесь больше ста лет. И особенно он ненавидит норманцев-рудокопов – но кроме того самого эпизода во время чеканки, он никогда ни на кого не нападал.

В этот момент подошёл встревоженный слуга и склонился над ухом своего хозяина.

– Там, у кухонной двери, стоит незнакомец – огромный рыжий парень, который выглядит, будто только что прошёл через стог сена. Он сказал, что у него есть для вас сообщение от королевского коронера.

– Он хочет поговорить со мной?

- Он сказал, что не хочет отрывать вас от стола, сэр, но велел передать, что сэр Джон де Вулф завтра утром проведёт дознание по случаю смерти Генри Таннафорда. Он хочет, чтобы вы приняли в нём участие, так как вы были мастером покойного.

Кнапман кивнул.

– Скажи ему, что я уже знаю об этом, также как и приходской священник, который находится со мной. Пусть передаст коронеру, что я непременно там буду.

Пока управляющий выходил из комнаты, Уолтер горько подумал, что хотя бы на некоторое время его мысли будут отвлечены от странного поведения жены.

В то время люди в местах, где не было монастырей, определяли время, ориентируясь по положению солнца, луны и звёзд, что часто было затруднено из-за погодных условий. Казалось, лучше определять время было по поведению домашнего скота: первых петухов, неугомонному мычанию коров перед доением или полёту птиц перед закатом. Колокола соборов и аббатств отмеряли девять служб с полуночи до вечера, но небольшая приходская церковь не могла проводить столько служб. В таких церквушках часто регулярность служб зависела от совестливости или даже трезвости местного священника.

Тем не менее, чагфордский священник, Пол Смитсон был надежным человеком. Иначе он не занял бы этот пост, ведь как Уолтер Кнапман, так и Хью Уиббери, которые фактически содержали местную церковь, не стали бы терпеть подсунутого им епископом Эксетера Маршалом бездельника. Пять лет назад, старая деревянная церковь, построенная ещё во времена саксов, сильно пострадала во время шторма. Вместо того, чтобы в очередной раз её отремонтировать, Кнапман и помещик пожертвовали достаточное количество серебра, чтобы отстроить её в камне, и убедили большинство рудокопов своего района внести свой вклад. Они рассчитывали на большее, но всё-таки скромное здание с низкой аркой на стыке нефа и хора было построено.

Смитсон добросовестно следил за тем, чтобы его дьячок вовремя бил в колокол в построенной на деньги Кнапмана новой башне. Колокол звонил перед рассветом, вскоре после рассвета и вечерню в середине дня. По воскресеньям службы проводились чаще и колокол всякий раз созывал паству, но в рабочие дни службы проводились в наиболее удобное для населения время. Отсчёт времени вёлся приблизительно, ведь ближайшие часы находились в Германии, а в Девоне время отмерялось по сгорающим свечам и песочным часам.

Рано утром в четверг, после церковной службы, прихожане вышли из церкви и присоединились к толпе людей, которые собрались у кладбища, располагавшегося неподалёку от главной улицы. Две пивных и гостиница располагались неподалёку на противоположной стороне улицы, ведущей вниз от церкви по направлению к Мортонемпстеду. Владельцы нескольких лавок по краям улицы благословляли нового коронера, способствовавшего росту торговли, так как присяжные, свидетели и любопытные зрители проходя мимо, покупали свежий хлеб, пироги и сушённые яблоки, чтобы перекусить.

Процветание Чагфорда в отличие от типичных городов Девона больше зависело от выкопанной из болота руды, чем от сельского хозяйства, с которого жили большинство других местечек. Главным образом, руда была оловянная, но ещё добывали немного серебра и свинца. Большую часть населения составляли общинники и, хотя вокруг города располагались поля и деревни, но многие семьи не несли повинностей по обработке земли для вельмож. Вместо этого их нанимали мастера-рудокопы, или они пытались добывать олово самостоятельно.

Именно поэтому этим ранним утром многим мужчинам и даже особо любопытным из их жён и детей не составило проблемы присутствовать на дознании, в отличии от других мест Девона. Присяжные прежде всего являлись свидетелями, а не жюри, так что теоретически все мужчины старше двенадцати лет из четырёх ближайших деревень в обязательном порядке привлекались в жюри с целью увеличения шансов найти людей, что-то знавших о событии. Закон вскоре оказался невыполнимым: невозможно достаточно быстро оповестить всех, и крестьяне не могли бросить поля и домашних животных без присмотра. В результате компромисса дознание проводилось при наличии приемлемого кворума.

В Чагфорде проблем с кворумом не возникло, присяжные, к которым присоединились многие зеваки, гурьбой миновали собранную из неотёсанных камней стену вокруг погоста и столпились вокруг старого саксонского жертвенника в нескольких метрах к северу от самой церкви. Этот древний каменный стол вынесли из церкви специально по этому случаю. Толпа разошлась среди множества покрытых травой низких насыпей, что означали места захоронений, у нескольких стояли небольшие деревянные кресты, обычно без каких-либо надписей. Конечно, большой интерес жителей к проведению первого дознания в Чагфорде больше говорил о любопытстве, чем о жгучем желании горожан помочь в осуществлении правосудия.

Некоторые из мужчин постарше, участвовавшие в ирландских или французских войнах, понаслышке знали сэра Джона де Вулфа; ведь за последние двадцать лет было немного кампаний, в которых он бы не принимал участие. Стоя на холодном утреннем воздухе, они развлекали своих соседей рассказами о доблести Чёрного Джона, подчёркивая, что ему можно доверять, потому что он, в первую очередь – человек короля Ричарда, готовый идти за короля в огонь и воду.

Вскоре у дальнего угла церкви, где навес использовали в качестве морга, появилась небольшая процессия. Первым шёл Гвин из Полруана, его огромная, неопрятная фигура бодро вышагивала впереди коронера, ястребиное лицо которого, по обыкновению, ничего не выражало. За де Вулфом пономарь и могильщик несли носилки, на которых лежало покрытое саваном безголовое тело. Далее следовала, как казалось на первый взгляд, пара священников: рядом с пухлым отцом Смитсоном шёл человек, одетый в длинное чёрное одеяние служителя церкви. В руках Томас де Пейн нёс свой молитвенник, а его бледное лицо приобрело соответствующее церемонии заупокойное выражение. Для не знавших его горожан он был ещё одним священником, которым он и стремился выглядеть. Единственное различие между ним и Смитсоном заключалось в том, что на узком плече Томаса висел мешочек с письменными принадлежностями. Как только носилки установили на старом алтаре, он присёл на соседней могильной насыпи и вытащил пергамент, перья и чернила.

Теперь высокий подручный де Вулфа, стоя рядом с трупом, опираясь на носилки, громким голосом открыл производство дознания коронером.

– Прежде чем коронер короля в графстве Девон начнёт производство, все, имеющие какое-либо отношение к данному делу, должны подойти и заявить о себе!

При выполнении этой миссии воинствующий корнуоллец Гвин всегда получал удовольствие от возможности командовать нормандцами и саксами, которые были обязаны выполнять его приказы. Потом он сделал шаг вперёд и выстроил в неровную линию около двадцати пяти мужчин и мальчиков.

- Коронер, присяжные здесь, – проворчал он своим глубоким басом. – Все остальные - любопытные и просто зеваки, – добавил он пренебрежительно.

Люди, на которых Гвин указал пальцем, по добротной одежде могли бы сойти за обеспеченных горожан или купцов, но Джон правильно определил, что это владельцы оловянных разработок. Накануне вечером, прибыв в господский дом и оказав почтение повелителю Чагфорда, в виду позднего времени коронер не стал вызывать Кнапмана, работодателя покойного.

Де Вулф, стоя по другую сторону старого алтаря, начал дознание.

– Как вы все знаете, это дознание проводится по факту смерти Генриха Таннафорда. Во-первых, существует проблема опознания. Несмотря на отсутствие его головы, которую до сих пор не смогли найти, я готов признать на основании слов его товарищей по работе, узнавших по одежде и другим приметам, что это труп действительно Генри. Кто-нибудь здесь желает оспорить это?

Он оглядел присяжных высматривая все ли согласны с его утверждением.

Мужчины, в том числе из бригады покойного Генри, поспешно закивали.

– Далее, мы должны определить,являлся ли покойный англичанином, – рявкнул коронер, вскинув бахрому чёрных волос закрывавших его лоб, и обвёл взглядом линию присяжных заседателей. – Мы все знаем о нормандском происхождении Генри, так что я полагаю, никто здесь не собирается утверждать что-либо иное.

Он снова уставился на толпу, от чего создавалось впечатление, что он взглядом останавливал тех, кто имел неосторожность оспаривать его мнение.

На этот раз более угрюмая тишина подтвердила, что никто не собирался возражать, но недовольство от такого вывода висело в воздухе. Все опасались, что это дорого им обойдётся: неспособность подтвердить английскую национальность жертвы преступления влекло к наложению сурового штрафа по закону установленному завоевателями нормандцами более века назад, когда несколько тысяч захватчиков должны были держать в подчинении несколько миллионов саксов. Повторяющиеся бунты и многочисленные убийства привели к введению этого закона, которым также полагалось считать всех жертв насильственной смерти нормандцами, если сообщество не может доказать, что убитый был саксом или кельтом. В таком случае, село, город или община подвергались суровому штрафу, который взимался на всех жителей. В первые годы после завоевания это действительно являлось сдерживающим фактором, однако теперь, когда межнациональные границы были размыты брачными союзами, этот закон остался лишь циничным средством дополнительного пополнения казны.

Следуя закону, Джон де Вулф не мог обойти вопрос наложения штрафа, но при этом он старался учесть интересы местной общины.

– Поэтому я объявляю, что умерший был нормандцем и налагаю на общину штраф в размере двадцати марок. Однако штраф взыскиваться не будет до утверждения выездной сессией Королевского суда. Если же до этого момента преступник будет найден, я сомневаюсь, что штраф будет взиматься.

Вокруг погоста послышался общий вздох облегчения и, казалось, птицы снова запели в окружавших их тёмных ветвях тиса. Де Вулф сделал Гвину знак указательным пальцем, тот вышел вперёд и вывел из линии присяжных заседателей молодого человека.

– Ты был первым нашедшим, мальчик?

Юноша, который показал де Вулфу, где труп лежал под эстакадой водовода, волнуясь и заикаясь, снова рассказал о том, как нашёл тело. Когда он снова занял своё место среди присяжных, вышел новый мастер и сообщил, что им было предпринято после обнаружения трупа.

Де Вулф несколько растерялся, ведь обстоятельства этого дела никак не соответствовали типичным при подозрительной смерти. По закону, при обнаружении мертвеца первый нашедший должен поднять шум и крик, привлечь четыре ближайших домашних хозяйства и начать охоту на убийцу. Большинство убийств совершались импульсивно в результате внезапных обстоятельств, часто пьяных драк, когда в замкнутых общинах деревни или города,обычно находились свидетели. Здесь же тело было обнаружено на следующий день, в отдаленном месте, по крайней мере, в полутора километрах от ближайшего жилья. Согласно букве закона, он мог бы оштрафовать сотню ещё раз за то, что не было выполнено требование закона, но было бы нелепо ожидать, чтобы через день после происшествия рудокопы обыскивали торфяник, ища убийцу.

– Мы сразу известили судебного пристава, коронер. Он подошёл и осмотрел тело, а затем отправился сообщить Уолтеру Кнапману, нашему мастеру. Потом он поехал в Эксетер, чтобы сообщить об этом шерифу и вам.

Это было вполне разумным, и де Вулф, расспросив ещё двух других работников, которые подтвердили нахождение тела, но не могли ничего добавить к обстоятельствам дела, обратился к группе городских старшин, что стояла немного в стороне, соблюдая дистанцию между собой и остальной толпой.

Среди этих людей, рядом с приходским священником, стояли две женщины, одна молодая и красивая, а другая годилась ей в матери. Среди мужчин Вулф знал Хью Уиббери, господина Чагфорда, у которого переночевал, но других видел впервые.

– Уолтер Кнапман? – Рискнул обратиться он, догадываясь, что высокий, солидно одетый человек, стоящий рядом с женщиной с выразительными глазами, был владельцем оловянных разработок.

Кнапман шагнул вперёд и небрежно кивнул. Он не имел рыцарских шпор, хотя мог бы купить их десять раз, и ему не нравилось чувствовать себя ниже по положению, чем де Вулф.

– Да, этот бедняга был одним из моих людей, сэр Джон, - сказал он, прежде чем де Вулф открыл рот. – Генри честно работал на меня больше десяти лет. Его вдова не будет ни в чём нуждаться, я это обещаю.

Сдавленный всхлип послышался из-за ряда присяжных, где жену убитого утешали сестра и сын. Де Вулф насупился. Что-то в словах Кнапмана его насторожило.

– У вас имеются какие-то основания полагать, что кто-то намеривался убить вашего работника?

Большое, мягкое лицо спокойно повернулось к нему.

– Вовсе нет. Генри был старым и надёжным работником. Мне трудно поверить, чтобы он имел врагов.

– Тогда, возможно, что целью нападения явилась попытка помешать вашей работе?

Внешне спокойное лицо Кнапмана слегка потемнело.

– Это вероятнее всего – я потерпел значительные убытки.

– И кто же мог бы извлечь выгоду из этого? – Настаивал де Вульф.

– Вероятно, те, кто завидует моим успехам. – Любезность Кнапмана растаяла, как снег на солнце, и де Вулф заметил, что он бросил злобный взгляд через толпу. Проследив за взглядом хозяина оловянных разработок, Джон увидел молодого человека, который резко уставился на него.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Я просто так сказал.

– Я заставлю тебя отвечать. Это королевское дознание, и ты обязан ответить на мои вопросы, если ответ может иметь какое-либо отношение к смерти, – отчеканил коронер.

Внезапно мужчина с другой стороны шеренги жюри протиснулся вперёд. Мускулистый здоровяк лет тридцати, красивый, узкий ободок бороды покрывал его волевое, загорелое лицо вдоль линии челюсти. Одет он был в добротную тунику зелёного льна над коричневыми суконными штанами, заправленными в сапоги.

– Я вам скажу, что он имеет в виду, коронер, – закричал он, басом. – Ублюдок намекает, что я убил его человека, чтобы повредить разработке в потоке Тена. И это грязная ложь, о чём ему прекрасно известно!

Уолтер Кнапман, с побагровевшим от гнева лицом, сделал шаг вперёд, а его обличитель метнулся к нему. Тут вмешался Гвин, уперев в грудь каждого из них свои ладони, и оттолкнул их друг от друга.

– Кто ты? И что всё это значит? – Потребовал де Вулф.

– Я вам скажу, кто он! – Прорычал Кнапман. – Это Стивен Экланд, самый большой нарушитель спокойствия на восточном торфянике. Этот молодой выскочка вообразил, что сможет занять здесь моё место главного добытчика олова.

Теперь, сдерживаемый Гвином, Экланд с раскрасневшимся лицом принялся кричать на своего конкурента.

– Для этого мне не надо убивать твоих людей, Кнапман. Ты долго налаживал свои разработки, но я заставлю вас потесниться честным путём. Не пытайтесь обвинять меня в смерти вашего мастера.

– А что насчёт повреждения моих шлюзов и эстакад вверху на Скорхилле в прошлом месяце? – Завопил Кнапман. – С этим тоже ты не имел ничего общего, я полагаю, – через два дня после того, как я отказался от твоёго наглого предложения купить половину моих владений.

Де Вулф позволял разгораться этому спору до тех пор, пока надеялся узнать что-то полезное. Теперь же он решил, что сказанного было достаточно.

– Стоп, вы двое! Относится ли всё это к моим вопросам относительно этой смерти?

Стивен Экланд повернулся лицом к коронеру.

– Конечно, нет, сэр. Это деловой вопрос, который будет рассмотрен на Большом суде на этой неделе.

– Тогда предлагаю вам продолжить его там, а не кричать здесь друг на друга, как две сварливые бабы! – Де Вульф осадил спорщиков, которые под его строгим взглядом быстро остыли. Джон заметил, что привлекательная женщина, принятая им за госпожу Кнапман, не отрываясь, смотрела на Экланда широко раскрытыми глазами, её полные губы были слегка раздвинуты, а лицо побледнело. Он не смог определить, что означал это взгляд: укоризну и настороженность или восхищение, но заметил, что муж пристально смотрел на неё и видел, на кого устремлён её взгляд.

Ещё до того, как де Вулф продолжил дознание, Уолтер Кнапман схватил женщину за руку и почти насильно потащил прочь через толпу к воротам погоста.

Экланд стоял неподвижно, глазами пожирая женщину, и де Вулф узнал достаточно, чтобы прийти к выводу, что антипатия Кнапмана к Экланду обусловлена не только конкуренцией в добыче и торговле оловом.

– Экланд, у вас есть ещё что-нибудь об этом деле, что мне следует знать? – Громко спросил он, чтобы привлечь внимание и вернуться к работе.

Рудокоп медленно повернулся к нему лицом, выставив упрямый подбородок.

– Ничего полезного, коронер. Я хорошо знал Генриха Таннафорда, хотя он работал не у меня. Он был хорошим человеком. Конечно же, его убить мог только сумасшедший.

– Но кто этот безумец? У вас есть какие-нибудь предположения?

Сквозь передний ряд толпы, особенно среди присяжных заседателей, прокатилась волна шепота, как если бы хотели что-то подсказать Экланду.

– Если искать безумца, то первым приходит на ум Иселфрис, коронер. Я охотно поверю, что это он повредил на днях оборудование Кнапмана, но сомневаюсь, что он способен убить. Хотя у всякого убийцы бывает первый раз.

– Расскажи мне про этого Иселфриса – Я уже слышал о нём раньше.

Экланд провёл рукой по бороде, медля с ответом.

– Многие люди могут сказать о нём больше, чем я, коронер – для начала наш судебный пристав. Но я в целом могу сказать, что этот старый сакс ошивается здесь по крайней мере три года и питает безумную ненависть ко всему нормандскому.

Тут вперёд вышел один из присяжных, рудокоп, но не из команды Генри.

– Однажды, почти год назад, он напал на меня, сэр. Я был один, шёл мимо Гайдлайха, собирая разбросанную грязь выше выработки. Вдруг появился этот старый безумец и принялся орать, что я украл землю саксов и кидать в меня камни. Я замахнулся на него лопатой, и он убежал.

В толпе захихикали, что вызвало свирепый взгляд де Вулфа.

– В этом нет повода для смеха. Человек умер.

Он вновь повернулся к Стивену Экланду.

– Где этого Иселфриса можно найти?

Мускулистый оловодобытчик пожал плечами.

– Он приходит и уходит, как туман, сэр. Я слышал, что он обитает где-то на высоком торфянике, но как он находит пищу и кров, не могу сказать. Может быть, пристав знает больше.

Темная голова медленно качнулась к Джастину Грину, который стоял сбоку.

– Он никогда не сидит на месте, коронер, – начал Джастин. – В верхнем торфянике скрываются много преступников, и они, я уверен, укрывают его. Иногда мы замечали, что он останавливался в хижинах на старых выработках рудокопов. До сих пор он не внушал особых опасений, создавая лишь мелкие неприятности. Мы держали его нескольких месяцев в остроге, за испорченную печь для выплавки олова.

– Можно ли его найти для допроса?

– Иселфриса искать что ветра в поле. Тысячи людей могут искать его в вересковой пустоши и не заметят его, если он захочет спрятаться.

Де Вулф отказался от дальнейшего расспроса и повернулся к старой алтарной плите. Он жестом приказал Гвину убрать с тела саван. От вида мёртвого тела у присутствующих перехватило дыхание. Хотя травмы и покалеченные мертвецы не являлись чем-то необычным среди рудокопов, но ужасное состояние обезглавленного трупа не оставляло равнодушным никого. В толпе раздались удивлённые возгласы, а несчастная вдова Генри истерично закричала и, уткнувшись в платок, зарыдала. Сын и сестра встали перед ней, ограждая от вида изувеченного мужа. Де Вулф поступил так не из желания поразить всех видом жертвы преступления, а исключительно потому, что публичный показ умершего был обязательной частью правового ритуала дознания, и у него не было выбора, кроме как продемонстрировать ужасные обстоятельства смерти.

– Присяжные, подойдите ближе, – приказал Гвин, хорошо знакомый с предстоящей процедурой дознания. Он расставил мужчин вокруг носилок так, чтобы коронер мог провести официальный осмотр трупа.

– Секретарь, запиши, что королевский коронер и жюри осмотрели тело умершего, – де Вулф подошел к алтарной плите и, будто читал лекцию в школе философии, начал указывать присяжным, на что следует обратить внимание.

– Как вы увидите шея разорвана полностью. Обратите внимание на рваную линию кожи. – Он указал пальцами на беспорядочные кровоподтёки, что за два дня после смерти высохли и почернели. – Края раны, хотя и не везде, довольно сильно стянуты.

Он поднял край кожи большим и указательным пальцами и растянул скрученные при высыхании зазубрины.

– Это означает, что используемое оружие было не очень острым – о чём говорят эти обрывы и кровоподтеки по краям. Смотрите здесь.

Члены жюри не особенно желали видеть такие тонкости, но, чтобы угодить королевскому коронеру, согласно кивали.

– Так что можно утверждать, оружием послужил не хорошо отточенный кинжал, но, тем не менее, что-то более острое, чем край лопаты. Подозреваю, это сделано достаточно наточенным топором.

Джон де Вулф гордился своим опытом в отношении определения причин ран и увечий. За два десятилетия, проведённых на полях, сражений он видел всё мыслимое разнообразие видов смерти. Он жестом указал Гвину, который ловко прикрыл останки Генри Таннафорда саваном.

– В настоящее время больше ничего определить нельзя, – сказал Джон. – Я закрываю это дознание, но в случае получения дополнительной информации оно будет возобновлено. В настоящее время мой вердикт таков: умершим признан Генри, рудокоп из Таннафорда, нормандской крови. Он умер от злодейского насилия на четвертый день апреля в шестой год царствования нашего благословенного короля Ричарда, причиной его смерти явилось убийство, пока неизвестно, одним или несколькими лицами.

Он сердито осмотрел ряды молчаливых зрителей, затем опустил взгляд к переднему ряду присяжных заседателей.

– Если кто-нибудь знает сейчас – или узнает в дальнейшем – что-либо ещё об этом злодейском убийстве, то они должны сообщить об этом стражникам, судебному приставу или мне под страхом самых страшных наказаний, если они не сделают этого.

Закрутив серый плащ вокруг худой фигуры, де Вулф быстро зашагал прочь к воротам, оставив искалеченный труп несчастной семье и викарию церкви Святого Архангела Михаила.

ЧИТАТЬ ЧЕТВЁРТУЮ ГЛАВУ