Бернард Найт - «Мрачный жнец» Глава 14

Бернард Найт «Мрачный жнец» («Коронер Джон -6»)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В которой коронер Джон идёт в суд

Наследующий день рано утром королевские судьи посетили мессу в соборе, которую провёл лично епископ, что случалось крайне редко. Так было положено перед началом выездной сессии королевского суда, и на этом мероприятии должны были присутствовать все официальные лица управления графства и города.

На мессу прибыли все городские каноники, шериф, коронер, комендант замка, помощники мэра, старшины гильдий и кучка мелких чиновников и священников. Когда служба закончилась, ведущие участники торжественно прошли по улицам города к Ружмону. Их сопровождал отряд воинов Ральфа Морина во главе с сержантом Габриэлем, который под аккомпанемент хриплых звуков боевых рогов оттеснил любопытных зрителей, чтобы освободить дорогу для сурового квартета королевских судей, их помощников и прислужников.

Зал графства, представлявший собой большой сарай, для предстоящей важной сессии несколько облагородили. С обоих концов вывесили знамёна и гобелены, а вдоль стен в линию выставили щиты со свежеокрашенными гербами главных баронов Девона. С противоположного от основного помоста конца возвели ещё одно возвышение, чтобы одновременно можно было проводить два судебных разбирательства. Ведь для быстрого рассмотрения всех накопившиеся дел двум парам судей нужно было работать одновременно. Для писцов подготовили несколько столов, а впереди помостов поставили несколько взятых из крепости больших стульев для судей и старших должностных лиц.

В зале и снаружи, во внутреннем дворе Ружмона, толпилось множество людей. В основном это были присяжные, вызванные из многих сотен графства, со свидетелями, истцами, ответчиками и их семьями, имевшими надежды добиться справедливости. По мере того, как проходила сессия, солдаты доставляли из камер под крепостью изможденных заключенных, а два городских стражника, при помощи нескольких нанятых головорезов, конвоировали ещё большее количество узников из большой тюрьмы, расположенной в башне Южных ворот.

Сосредоточенный сэр Питер Певерель сидел с Жервасом де Боско, архидьяконом из Глостера. Они занимались, главным образом, гражданскими делами, в основном – спорами о земле и границах, вопросами наследования и требований вдов к имуществу своих покойных мужей. Сэр Уолтер де Ралег взял секретаря канцлера Серло де Валлибуса с собой в другой конец зала, где рассматривали дела, касающиеся более суровой стороны жизни Девона: уголовные преступления, случаи подозрительных смертей.

Шериф и коронер были вынуждены всё время оставаться в суде, если только неотложные дела не потребуют их присутствия в другом месте. Де Вулфу пришлось отчитываться как хранителю королевских прав, представляя многочисленные дела, с которыми он имел дело. Томас де Пейн же обнаружил, что у него нет времени для своих жалких размышлений.

Хотя раньше де Вулфу доводилось  присутствовать на выездных сессиях королевского суда, сегодня впервые ему пришлось выступать в должности коронера. Несколько выбитый из колеи неистовой деятельностью суда, он не имел даже времени, чтобы переговорить с Гвином и Томасом. Последний почти задыхался от напряжения, выискивая всё новые протоколы, а Гвин при этом работал разносчиком пергаментов с разных скамей по указанию Джона или его секретаря.

Через пару часов привычные к темпу своей работы судьи прервались для отдыха, и необычно услужливый шериф проводил их в свои замковые покои, где предложил вино и печенье. Уходя, он жестом пригласил Джона последовать за ними, но коронер захотел использовать перерыв, чтобы поговорить со своими помощниками.

– Гвин, ты узнал что-нибудь от толпы на улице прошлой ночью?

– Ничего стоящего, кажется, никто не знает, кто скрывался внутри.

– Кто-нибудь заметил что-нибудь подозрительное?

Чтобы сосредоточиться, Гвин энергично почесала промежность.

– Один молодой парень сказал, что ему показалось, будто он увидел кого-то в чёрной мантии, выходящего из бокового прохода за несколько минут до того, как был замечен огонь, но он, возможно, приврал – хотя другой старик также утверждает, что видел высокую фигуру с капюшоном, стоящую у входа в проход рядом с домом, но потом он сказал, что люди частенько заходят туда, чтобы справить нужду.

Де Вулф повернулся к молчаливому писарю.

– Что у тебя, Томас? Ты получил матрас в «Ветке плюща»?

– Да, всё нормально, мастер. Благословит вас Бог за вашу доброту и милость Несты, которая ещё и покормила меня.

– Мы нуждались в тебе вчера вечером. Брат Руфус вместо тебя объяснил нам содержание оставленного текста.

На лице маленького человечка появилось выражение обиды.

– Простите меня, коронер. Я пытался найти одного человека, что позаимствовал мою драгоценную книгу изречений святого Августина. Его не было на соборной территории, и мне пришлось идти на Престон-стрит, где я нашёл его.

С тяжестью на душе де Вулф подумал, что, хотя это вполне нормальное объяснение, но это невозможно ни доказать, ни опровергнуть.

– Я нашел Томаса в «Ветке плюща» и потащил его обратно в Пивной переулок, чтобы проверить те закорючки, – дополнил Гвин.

Секретарь качнул головой в знак согласия.

– Замковый капеллан был совершенно прав – текст был из обращения Павла к римлянам, хотя слова использовались вне контекста. Я полагаю, что автор хотел подогнать их в соответствии с обстоятельствами.

– Что ты имеешь в виду? – Спросил Джон.

– Ну так горящие уголья названы как средство, использованное для убийства …

Испугавшись, что Томас громко при всех назовёт имя шерифа, Джон заткнул ему рот рукой.

– А что насчёт мести?

Томас пожал плечами.

– Это может означать только то, что это было местью за какой-то злой поступок. Но один Бог знает, что это могло бы быть. – Произнося эти слова он резко перекрестился.

В этот момент вернулись судьи и продолжили рассмотрение дел до полудня, когда они прервались на обед.

Опытные судьи рассматривали всевозможные события, главным образом – с целью выкачивания денег из населения для королевской казны. Многие из этих событий были связаны со смертельными случаями, как убийствами, так и несчастными случаями, а также самоубийствами, хотя смертный грех был относительно редким явлением. Именно по таким случаям требовалось участие де Вулфа, докладывающего о своих расследованиях, с неоценимой помощью драгоценных свитков Томаса.

Дела заслушивались с головокружительной быстротой и, хотя наказания за преступления были очень суровыми, де Вулф был впечатлен справедливостью большинства решений. Многие дела были отклонены из-за отсутствия доказательств, и к шумной радости семей подозреваемых, было выпущено немало заключенных.

Нескольких более состоятельных обвиняемых защищали адвокаты, но в основном это касалось гражданских споров, которые касались куда больших сумм, чем в делах о преступлениях, где обвиняемые обычно были бедными или попросту нищими. Джон был рад, когда в полдень объявили перерыв, и на этот раз он без колебаний присоединился к судьям, обедавшим за столом, накрытым за счёт шерифа в зале замка. Он сидел за главным столом, рядом с канцлером Серло де Валлибусом. В правительство Англии многие способные люди низкого происхождения, такие как де Валлибус, выдвигались на руководящие посты, и назначение его на должность судьи выездной сессии королевского суда говорило о его высоком положении. Напротив них сидел грубоватый Уолтер де Ралег, рядом с ним – Ричард де Ревелль, а дальше вниз по столу сидели двое других судей с помощниками мэра и старшими церковниками, пришедшими на утренние слушания.

После того, как гости опустошили свои миски и запили вином, они начали сплетничать. Первым делом их интересовали обстоятельства серии убийств, совершённых в Эксетере, о чём и начал разговор де Ралег.

– Теперь, де Ревелль, расскажи нам всё об этих замечательных убийствах, что совершены в твоём городе. Мы слышали о них ещё в Сомерсете, но, насколько я понимаю, с тех пор их число возросло.

Это была последняя тема, которую шериф хотел бы обсуждать, но выбора у него не было. Он пытался осветить убийства и представить их как обыденность городской жизни, но де Ралег такое объяснение не принял.

– Шериф, это никуда не годится, когда в стенах города происходит череда нераскрытых убийств в тот самый момент, когда его посещает выездная сессия королевского суда. Ты же ничего об этом не знаешь, а?

Это было то, чего де Ревелль боялся, поэтому он попытался переложить ответственность на коронера.

– О, этим вопросом занимается де Вулф, он может рассказать вам о них. Он же – коронер, хотя пока, бедняга, не добился больших успехов.

Де Вулф угрожающе нахмурился на своего шурина.

– Коронер, введи нас в курс дела. Я слышал, что даже прошлой ночью что-то произошло, что, вероятно, были работой этого мрачного жнеца.

Это был Серло, чей голос всегда звучал как завуалированная угроза. Джон удивился, что он узнал о поджоге так быстро, и пришёл к выводу, что его помощники должны быть профессиональными шпионами.

Несколько неохотно де Вулф рассказал историю четырёх убийств и нападения с поджогом, тщательно исключив малейший намек на причастность шерифа.

– Так что этот сумасшедший, кажется, обижен на шлюх, ведь именно она была в этом горящем доме, – прокомментировал де Ралег. Джон с радостью позволил ему так подумать и продолжил описывать библейские цитаты, которые убедили его в том, что виновником был священник.

Уолтер, казавшийся доминирующим членом судебного квартета, возмущался неспособностью города поймать убийцу.

– Если он священнослужитель, тогда вам не трудно поймать его? – Рявкнул де Ралег. – Допрашивайте их всех, подвергайте подозреваемых пыткам, пока не получите признание.

Сидевшие за столом повернули головы на старших соборных каноников, архидьякона и настоятеля. Выражения их лиц ясно говорили, что они думают о распоряжении де Ралега.

Серло де Валлибус имел более реалистичное представление о ситуации.

– Уолтер, это не так просто. Я полагаю, в этом городе более ста служителей церкви различного ранга. Почти все они подпадают под юрисдикцию и защиту лорда епископа, а район собора даже не входит в сферу действия светских законов. Духовенство не может быть принуждено – сам Папа будет в ярости, если узнает о таком.

Де Ралег, бывший солдат с репутацией отчаянного вояки, на это фырнкул, но сдержал язык за зубами. Тем не менее, сэр Питер Певерел, слушавший разговор через стол, поддержал критику в адрес местных законников.

– Да, это просто невероятно, что в таком городе-крепости с закрытыми ночью воротами и стражей на улицах убийца может неоднократно совершать столь дерзкие преступления.

Под впечатлением этой критики в свой адрес де Ревелль начал разглагольствовать о расследовании и намекнул на отсутствие сотрудничества со стороны соборных властей, как на одну из причин отсутствия результата. Это вызвало гневный ответ Томаса де Ботереллиса, и вскоре за столом вспыхнул яростный спор, прекратившийся после обсуждения всех версий и возможных действий. К большому разочарованию де Вулфа, напоследок взял слово Серло де Валлибус.

– Я слышал, де Вулф, что вероятным кандидатом на совершение этих преступлений является ваш собственный секретарь. Крайне сомнительный и неустойчивый человек, изгнанный из Церкви, но хорошо разбирающийся в Священном Писании и достаточно грамотный. Мне сообщили, что у него нет алиби на каждое из этих жестоких преступлений.

Красный от раздражения, Джон чуть ли не выкрикнул своё возражение и закончил уверениями о невиновности Томаса.

– Я готов поставить на это свою жизнь. И помните, именно он расшифровал библейские подсказки почти в каждом случае.

Де Валлибус улыбнулся своей ледяной улыбкой.

– И это может быть лучшим признаком его хитрости, коронер.

Когда началось дневное заседание, де Вулф находился всё ещё под впечатлением едкой критики со стороны судей за их охоту за убийцей и обвинений против Томаса де Пейна. Он злился всё время долгих слушаний, многократно выступая с гневным лицом. Примерно через час произошла заминка – протолкнувшийся сквозь толпу сержант Габриэль сообщил, что в драке на набережной зарезали человека. Не имея возможности покинуть Шир-Холл, коронер отправил для расследования Гвина.

Участники процессов приходили и уходили, люди тасовались и толкались, а присяжные различных сотен привлекались к ответственности. Де Вулфу приходилось слушать бесконечный перечень сельских драм, которые произошли за последние десять месяцев. Двенадцать необходимых присяжных из Тинбриджской сотни сообщили, что Адам ле Пале укрылся в церкви после ограбления путешественника, а затем отрекся от царства.

Из сотни Бадли прибыло только девять присяжных заседателей, а трое отсутствующих были «помилованы» судьями за два шиллинга каждый.

Сержант Плимптонской сотни сообщил о том, что на берегу опорожнена бочка вина стоимостью шесть шиллингов и восемь пенсов, но поскольку бочка по свидетельству коронера была заполнена лишь наполовину, они отделались пятью шиллингами.

Дела продолжались и продолжались – утопления, раздавленные повозками, изнасилования, штрафы за убийство, смертные приговоры, споры по поводу заборов, декларации о незаконности, притязания на землю в силу давнего владения и нахождения сокровищ – неумолимо крутился жернов закона. К вечеру, когда суд закрылся, у Джона голова шла кругом, настолько он был ошеломлён бесконечным потоком дел, и лишь одно из них чётко запечаталось в его памяти. Присяжные заседатели Аксминстерской сотни заявили, что подозревают Уильяма де Писсвеля в том, что он крадёт свиней на том основании, что он ест, пьёт и дорого одевается, а они не знают, откуда взялись его деньги. При этом они не смогли подтвердить своё обвинение какими-либо доказательствами правонарушений Уильяма, поэтому судьи прекратили дело и оштрафовали присяжных на десять шиллингов за умышленное злодеяние!

Вдохновлённый этим примером торжества здравого смысла, де Вулф отправился домой, где, как и ожидал, застал Матильду в волнении и беспокойстве по поводу предстоящего вечером банкета в епископском дворце. Его отослали в кухонную хибарку Мэри во дворе, пока его жена и Люсиль суетились над её нарядом, для чего потребовалось разложить платье на обеденном столе.

В тот вечер, в ожидании щедрого епископского угощения, дома они не ели, но Мэри, чтобы де Вулф мог преодолеть муки голода, предложила ему чашку мёда и холодную ножку курицы. Пока он запивал еду квартой сидра, Мэри сидела с ним за кухонным столом, а он рассказывал ей о событиях в зале графства. Когда он с негодованием упомянул замечания судей о Томасе, она грустно кивнула.

– Об этом судачат по всему городу, – сказала она. – У хлебного прилавка я слышала, как один человек сказал Уиллу Бейкеру, что секретаря коронера вот-вот арестуют и повесят – глупый дурак!

Она с тревогой посмотрела на своего хозяина, потому что, как и Неста, переживала за несчастного бывшего священника.

– Вы же не думаете, что его арестуют?

Джон ударил кружкой по столу, скрывая своим гневом собственное беспокойство.

– Конечно нет, женщина! Можешь ли ты представить этого бедного малого в роли жестокого убийцы? Да он упадает в обморок, если порежет себе палец!

Снаружи раздался гул голосов и шарканье ног – Матильда и её служанка прошли через боковой проход, держа с двух сторон драгоценное платье. Де Вулф вскочил, чувствуя себя виноватым, не зная, нужна ли его помощь, наблюдал за восхождением по ступеням в мансарду, где Люсиль оденет хозяйку в платье, после чего начнёт трудоёмкий процесс приведения в порядок волос, который всегда сопровождался потоком оскорблений Матильды. Когда они исчезли в верхней комнате и захлопнули дверь, Джон вернулся в кухню и допил напиток.

– Я дам им полчаса, потом мне лучше подняться и залезть в лучшую тунику. – Он провёл рукой по подбородку. – Я расчешу волосы, чтобы угодить ей, но мне ведь не нужно бриться, правда, Мэри?

Она критически осмотрела его лицо, затем быстро поцеловала его в тёмную щеку.

- Вы продержитесь до субботы, сэр коронер, – хотя вам не следует целовать девушек, иначе ваша щетина расцарапает их лица!

В конце концов, не смотря на возмущение жены, он вторгся в спальню, чтобы забрать свою лучшую одежду из сундука, и спустился в холл, чтобы одеться, где Мэри дала ему чистую льняную рубашку, которая была его единственным нижним бельем. Несмотря на пожелание Матильды одеть более яркую одежду, он надел серую тунику, которая доходила до колен, широкий ремень из чёрной кожи с мавританской серебряной пряжкой, и пару мягких сапог до щиколотки, со скромно заостренными носками. Вечер был достаточно тёплым, чтобы обойтись без мантии, но он натянул тёмно-серое сюрко без рукавов и был готов к выходу.

Зная, сколько времени потребуется на сборы Матильде, он снова сел у своего пустого очага и ласкал уши Брута, размышляя над текущими проблемами, главной из которых была очевидная непобедимость человека, которого он называл убийцей по Евангелию. С этим же было связано беспокойство за Томаса – его продолжающаяся депрессия и коварные слухи о его причастности к убийствам. Его собака, казалось, разделяла его беспокойство, со вздохом положив голову на бедро своего хозяина, добавив сочувственный взгляд и полоску пенистой слюны на его лучшую тунику.

Размышления де Вулфа были прерваны величественным выходом его жены, позади которой бежала Люсиль, поправляя новое платье из зелёного шёлка. Хотя Матильда никогда не была красавицей, но, если бы не её постоянно угрюмое выражение лица, отражающие высокомерие и презрение к окружающим, она выглядела бы вполне привлекательной. В своей прекрасной одежде, с колоколообразными рукавами, подметающими пол, белым атласным горжетом, закрепленным под белоснежным платком, обрамлявшим лицо, она выглядела, как и полагается нормандской даме. Де Вулф иногда чувствовал, что только любовь к нарядам удерживала его жену от пострижения в женский монастырь, и задавался вопросом, может ли последняя обида и стыд из-за поведения её брата изменить баланс в пользу того, чтобы она приняла постриг.

Люсиль накинула на хозяйку мантию и теперь помогала ей расправить алый бархат на широкой спине, после чего закрепила его круглой золотой брошью у правого плеча.

– Ты готов, Джон? – Произнесла Матильда, с отвращением глядя на его скромный наряд. Чувствуя себя подобно вороне рядом с павлином, он провёл её через занавес у двери в вестибюль, где снял с колышка широкополую чёрную шляпу и открыл для жены входную дверь.

Сопровождаемые взглядами стоявших по разные стороны двери Люсиль и Мэри, супруги направились к собору и, обойдя его с западной стороны, оказались перед входом во дворец. Де Вулф чувствовал, что в супруге боролись два противоположных чувства: удовольствие от предвкушения важного и долгожданного социального события с гневом, который она испытывала по поводу глупости своего брата.

У ворот в сад Генри Маршала они встретили других гостей. Джон цинично наблюдал за реакцией, с которой жёны изучали наряды других со смесью восхищения, критики и ревности. В саду, вдоль выложенной плиткой ведущей к крыльцу тропинки, стояли два ряда соборных певчих, сопровождая гостей песнопениями, которые раздражали Джона.

Столовая дворца в дополнение к свету весеннего вечера, проникавшему свозь высокие окна, освещалась свечами. Два ряда столов тянулись к стоящему на возвышении столу с креслом епископа в центре. Зал был меньше, чем в замке, поэтому количество приглашённых было ограничено. Хотя их не удостоили чести сидеть за верхним столом, Матильда была довольна тем, что её мужа посадили в голове одного из длинных столов, а её брат и холодная леди Элеонора разместились на таком же месте другого стола. Слуга взял её плащ, и Матильда проследила за тем, чтобы он аккуратно повесил его в нише стены.

Когда все гости заполнили длинные столы, за креслом епископа открылась дверь, и вошёл проктор собора с серебряным посохом, которым он беспрерывно стучал. Гости поднялись на ноги, после чего вошёл лорд-епископ Девона и Корнуолла и занял место в центре перед стулом с высокой спинкой. На нем была тёмно-фиолетовая туника с капюшоном, на груди висел серебряный крест. Голова епископа была покрыта плотно прилегающим чёрным капюшоном, завязанным под подбородком. За ним последовали важные гости: четверо судей, двое из четырёх архидиаконов в епархии, затем настоятель и казначей.

Проктор снова ударил своим посохом, и процентор начал длинную молитву на латыни, которая порядком утомила Джона, чьи икры упирались в край скамейки позади него. В конце концов они добрались до завершающего «аминь» и, сдвигая табуреты и скамейки, гости с облегчением уселись, готовые отведать угощения из епископских погребов. Появилась небольшая армия слуг, и на выскобленные доски столов выложили подносы с едой. В качестве современной роскоши на столах были даже оловянные тарелки, а перед каждым гостем поставили деревянные чаши и рожковые ложки дополнили кинжалы мужчин, чья обязанность – служить соседним дамам. Поскольку было много священнослужителей-холостяков, мужчин в зале было больше, но они все же любезно служили друг другу.

Появились вино, эль и мед, а затем череда блюд, и де Вулф, хотя и не поклонник церкви, должен был признать, что Генри Маршал в этот вечер не поскупился на угощения. В изобилии были утки, гуси, цапли и фазаны, оленина и другое мясо, рыба всех видов, от лосося до сельди, а затем подали кроликов, зайцев и кабана, приготовленного с большим разнообразием травяных и ароматных соусов. Далее последовали сладкие пудинги, пирожные и миски с изюмом и орехами. Все кушанья сопровождались кувшинами с вином из Анжу и Руана и более сладких с юга Франции. Когда гости насытились, наступило время для разговоров, чему помогали бесконечные запасы вина.

Де Вулф сидел неподалёку Уолтера де Ралега, Питера Певереля и своего старого друга, архидьякона Джона де Алансона, сидящих на верхней эстакаде. Они начали оживленную беседу о прохождении сегодняшней сессии суда, успехах и неудачах короля Ричарда в войне против Филиппа Французского и, неизбежно, загадочного убийцы Эксетера.

Матильда, теперь уверившаяся в том, что её новое платье и мантия были, по меньшей мере, не хуже, чем у всех остальных дам в зале, – и, несомненно, лучше, чем наряд её невестки-конкурента, леди Элеоноры де Ревелль, –расслабилась. Она съела вдвое больше мужа, который усердно работал, чтобы наполнять её поднос. Теперь же она пила лучшее вино Генри Маршала и с самодовольной признательностью оглядела зал, чтобы убедиться, что её соперницы-леди знают о её главенствующем положении в иерархии города.

Ей было особенно приятно, что сегодняшним вечером Джон был относительно общительным и сияла гордостью, увидев своего собственного мужа, у всех на виду поглощенного беседой с двумя королевскими судьями, а также старшими церковниками. Если бы только она могла уговорить его делать это чаще и заслужить покровительство у главных мастеров гильдий и мэрии, то её жизнь была бы более терпимой.

Затем её взгляд переместился на следующий стол и упал на её брата. Сразу же её эйфория исчезла: человек, который с детства был для неё кумиром и занимал высокий пост шерифа всего графства, недавно доказал, что его положение ненадёжно. У нее не было своих политических предпочтений – в действительности, она не знала многого, что происходило в остальной части Англии, – но было унизительно обнаруживать, что он не только вступил в заговор с предателями, но и с предателями, которые потерпели неудачу. Этот дурак из-за своей авантюры чуть не погубил себя. Хотя она ненавидела Элеонору, главным образом потому, что та происходила из гораздо более родовитой семьи, чем де Ревелли, она почти почувствовала укол сочувствия к ней, потому что та вышла замуж за человека, который связался с неудачниками и изменял ей со шлюхами в закоулках. Хотя она прекрасно знала, что её собственный муж постоянно изменял ей, но он, по крайней мере, насколько ей известно, никогда не платил за свой блуд – и он, конечно, никогда не позволял себе попадать в такие унизительные ситуации, как та, что произошла в Пивном переулке.

Внезапно разговоры за столами стихли, все заметили, что епископ поднимается, чтобы выступить с официальным приветствием королевским судьям. Слушая изобиловавшее банальностями выступление главы церкви в этой части Англии, де Вулф думал о личных политических пристрастиях Генри Маршала. Сторонник принца Джона, он неоднократно вставал на путь предательства – и де Вулф подозревал, что, при благоприятных условиях, он может сделать это снова, объединившись с другими недовольными, такими как де Ревелль, в заговоре против Ричарда Львиное Сердце. По мнению коронера, стоять и приветствовать безусловно преданных судей короля, как будто он сам является столь же преданным представителем Ричарда, было верхом лицемерия.

Как только епископ сел, Уолтер де Ралег встал и коротко в свойственной ему довольно грубой форме поблагодарил хозяина за добрые слова и щедрое гостеприимство. Затем епископ встал, благословил присутствующих и, прощаясь, поклонившись своим особым гостям, выскользнул в дверь, сопровождаемый проктором и личным духовником.

После его ухода гости принялись с новой силой поглощать епископское вино и шум разговоров и смеха поднялся на новый уровень. Закончив с политикой, разговоры вокруг де Вулфа перешли на серию убийств, и де Ралег, ставший от выпитого омерзительным, стал более едко выговаривать за отсутствие порядка в городе.

– Этот скользкий шериф должен лучше владеть обстановкой, – проревел он. – Кажется, он всё это взвалил на тебя, де Вулф, и, судя по всему, ты мало чего добился!

Архидиакон попытался прийти на помощь своему другу.

– Здесь не деревня, сэр Уолтер, где все знают о делах всех остальных и где круговая порука держит всех в жёстких рамках.

– В чём же разница? – Спросил де Ралег.

– В сёлах виновника узнают мгновенно – он обычно убегает или его ловят в течение нескольких минут. Но в городе с почти пятью тысячами душ, таком как Эксетер, есть сотни торговцев, путешественников, паломников, моряков и других странствующих. Это постоянно меняющееся население. Если кто-то прячется ночью за углом улиц и грабит, убивает или насилует первого проходящего мимо человека, как его можно найти, если нет свидетелей?

Но Уолтера де Ралега это объяснение не устроило.

– Мы же не говорим о случайных разбойниках! Какой-то безумный священник вообразил себя Богом и методично убивает людей, а закон бездействует. Это не какой-то злодей, скрывающийся за углом.

Пытаясь поддержать де Алансона, вмешался Джон.

– Но такого злодея не так легко обнаружить – на самом деле, наоборот, потому что, как вы говорите, этот человек обладает острым умом.

Серло, судья из канцелярии, наклонился вперед вдоль верхнего стола.

– Я слышал, вы пытались сопоставить эти сообщения с записями некоторых священников в городе, чтобы проверить, не совпадает ли манера письма?

– Да, действительно мы это пробовали, но мой секретарь, который весьма учён по части письма, уверяет нас, что манера письма была изменена.

Серло улыбнулся своей двусмысленной улыбкой.

– Ну, возможно, это было в его собственных интересах, ведь он и сам может оказаться виновником.

Архидиакон ощетинился от нападок на собственного племянника.

– Это не так, сэр! Такого же мнения придерживается и наш соборный архивариус, каноник Джордан де Брент, который проводит свою жизнь с рукописями и писцами.

Разговор касался разных вероятных версий, но ни к чему конкретному не приводил. Судьи продолжали придерживаться своего мнения, что секретарь коронера был наиболее подозрительным. С уходом епископа мероприятие постепенно шло к завершению, и, наконец, слуги прекратили подавать вино и эль. Гости начали уходить, и де Вулф подал знак слуге подать плащ Матильды. Он был доволен, что на этот раз у порога не появился Гвин, чтобы сообщить ему об очередном нападении убийцы по Евангелию, который, похоже, этой ночью отдыхал.

Матильда потратила все оставшиеся минуты, чтобы показаться перед всеми знакомыми дамами, держа при этом Джона за руку, чтобы подчеркнуть её причастность к важному королевскому чиновнику, хотя все в городе прекрасно знали, кто она такая и кто её муж. Наконец ему удалось оторвать жену от последних прощаний с подругами и соперницами, и они прошли под факелами вдоль дорожки в саду.

Матильда весь вечер старательно игнорировала своего брата и его жену, но у ворот они наткнулись на де Ревеллей и пожелали спокойной ночи Генри Риффорду, одному из городских мэров. Вынужденная поприветствовать родственников, Матильда холодно поздоровалась с Ричардом и повернулась к нему спиной, притворно восхищаясь мантией леди Элеоноры. Затем она толкнула Джона вперёд к переулку Мартина.

Успокоенный тем, что ночь прошла без происшествий, де Вулф молча шёл рядом с ней, уставший за день и телом и душой, спешил добраться до постели в их светёлке – но завидовал собственному секретарю, спящему на мансарде «Ветки плюща» в нескольких футах от его любимой Несты.