Бернард Найт. Террор в лесу. Глава 8 (Коронер Джон -7)

Глава восьмая

В которой Матильда отправляется в Полслое

Воскресным вечером вся команда коронера собралась в Ружмоне. Де Вулф поздно вернулся из Стокайтенхеда, но не застал дома никаких признаков Матильды. Довольный, что не пришлось выслушивать нелестные эпитеты относительно своих родных, он предположил, что жена отправилась либо к Святому Олафу, либо к своей многострадальной двоюродной сестре на Передней улице. Ни Мэри, ни Люсиль дома в переулке Мартина не было, но, поскольку было воскресенье, они имели право на несколько часов свободы.

Он хотел как можно скорее пойти в «Ветку плюща», но до этого он хотел убедиться, что два его помощника благополучно вернулись, и услышать, не узнали ли они что-нибудь. Когда он поднялся по лестнице в свою комнату над сторожкой, то с облегчением обнаружил, что помощники на месте. Томас встретил Гвина, как было условлено в гостинице в Эшбертоне, и вместе они отправились обратно в Эксетер. Джон опустился на стул за столом и посмотрел на двух своих приспешников, его привычное свирепое выражение лица скрывало тот факт, что он с облегчением увидел их в целости и сохранности.

– У тебя новая перевязь, куда дел старую? – Спросил он, глядя на свисающую по диагонали через огромную грудь Гвина новую кожу. Судя по приподнятым ярко рыжим усам, его помощник улыбнулся.

– Длинная история, коронер, но один ублюдок прорезал старую. Должно быть, я старею, мне потребовалось несколько секунд, чтобы убить его!

Их робкий писарь побледнел от этих банальных слов об убийстве, хотя уже слышал эту историю. Теперь он снова все услышал, когда Гвин рассказал о своем кратком проникновении в преступную банду и своих выводах.

– Совершенно ясно, кто-то им платит, чтобы обострить обстановку в лесу. Кроме обычных грабежей и разбоев, Роберт Винтер со своей бандой делает грязную работу для лесников – или, по крайней мере, для двух из них, Уильяма Люпуса и Майкла Креспина.

Де Вулф задумался об этом на мгновение, склонившись над столом, как большая черная ворона.

– Почему они это делают – и кто им платит? – Задавал он вопросы, скорее для себя самого.

– Вряд ли это делается для личной выгоды, – сказал Томас. – Платить бандитам, чтобы они избили крестьянина только потому, что он отказался дать им корм и несколько свиней, кажется смешным. Думаю, более вероятно, что это часть плана, имеющего целью вызвать хаос в управлении лесным хозяйством – закрывать кузницы и сжигать кожевни, лишить жителей дешёвого эля. Ведь это должно привести к тому, что обитатели леса будут настолько возмущены, что потребуют перемен и начнут бунтовать.

– Кого, чёрт возьми, волнует, как управляется лес? - Возразил Гвин, который по обыкновению, казалось, высмеивал всё, что говорил писарь, хотя в действительности глубоко уважал маленького товарища за его въедливый ум.

Джон задумчиво провел пальцами по своей чёрной щетине – накануне, находясь в гостях, он пропустил своё субботнее бритьё.

– Да, кто может выиграть от этого? - Подумал вслух он. – Но что, если кто-то захочет заменить существующих старших лесных чиновников, дав понять, что они не контролируют ситуацию?

Гвин кивнул своей косматой головой.

– Они убили вердера, напали на Хранителя, которого тоже чуть не убили. Это хорошее начало для получения освободившихся должностей своими людьми.

– А шериф назначил нового вердера чуть ли не до того, как убитый остыл! – Добавил Томас.

– Один из преступников хихикнул, когда я говорил, что не имею отношения к шерифу, – вспомнил Гвин.

Де Вулф поскрёб своими грязными ногтями старые доски на столе.

– Это чёртов шериф! Он намекнул мне, что хотел бы сам быть Хранителем леса. Хотя Бог знает почему, на этом нельзя получить много денег. Зарплаты нет, и я не думаю, чтобы лесники стали делиться с ним.

Джон задумался, наступила тишина. Гвин воспользовался возможностью, чтобы вытащить свой кувшин с сидром и взять из ниши в стене три глиняных кружки. Стряхнув пыль и паутину, он наполнил кружки и поставил на стол.

– Узнал ли ты что-нибудь ещё во время пребывания среди преступников, Гвин? – Спросил коронер.

– Не много – только подтверждение того, что лесники усилили свои придирки к жителям последние несколько месяцев. Но мы уже знали это. Странно то, что этому Роберту Винтеру, который выглядит довольно умным парнем, платят за то, что он помогает лесникам устанавливать свои порядки. Держу пари, что стрелу в вердера пустил кто-то из его банды, вероятно, за деньги.

– Так кто, чёрт возьми, им платит? – Размышлял де Вулф, потягивая сидр.

– Они, кажется, довольно свободно общаются с горожанами. Я видел, как этот блондин, Мартин Анго, разговаривал с кем-то в таверне в Эшбертоне, – сказал Гвин. – Кто-то вроде такого вполне может передавать заказы и плату.

– Ты узнал его? – Нет, но такое ощущение, что я когда-то видел его здесь, в Эксетере. Это был маленький темноволосый парень с лицом, похожим на засохший инжир.

Услышав это, Томас поднял голову.

– Вчера в Бэкфэсте я видел человека, который именно так и выглядел, – заметил он. – Лиловое, морщинистое лицо и не выше меня.

На лице коронера отразилось сомнение.

– Много кто так выглядит.

Но Томас не сдавался.

– Мне сказали, что это торговец лошадьми. Я не знаю его имени, но он часто заезжает в аббатство, где имеет дело с келарем - отцом Эдмундом.

Теперь услышанным заинтересовался Гвин.

– Торговец лошадьми? Один из этих преступников сказал, что время от времени с Робертом Винтером встречается торговец лошадьми. Может быть, это тот самый человек.

– Кто этот отец Эдмунд, о котором ты говоришь? – Спросил Джон.

– Он священник – монах, но, похоже, ведёт все дела в Бэкфэсте. Прибыл из Эксетера пару лет назад, но по акценту он откуда-то с севера. Я ходил посмотреть на него, но никогда раньше его не встречал.

Де Вулф снова задумался и почесал подбородок.

– Он старший священник с запада, что соответствует смутному намёку от твоего дяди. Хотя таких много. Но, если он имеет дело с торговцем лошадьми, который встречается с преступниками, если, конечно, это тот самый парень, которого видел Гвин.

– Я поспрашиваю о нём, – продолжил размышлять коронер. – О лошадниках можно поговорить с Ральфом Морином Он покупает их для гарнизона.

Ещё несколько минут они пережёвывали имевшуюся скудную информацию, но больше ничего не смогли извлечь из неё. Когда сидр был выпит, чему привередливый Томас был благодарен, помощники разошлись по своим делам, а Джон вернулся в свой дом в переулке Мартина.

Войдя в тамбур, он прошёл во двор к лестнице, что вела в светёлку. В спальне никого не было, и Джон подумал, что Матильда могла задержаться в гостях или вообще остаться там ночевать, что иногда случалось. Поэтому он не очень беспокоился о её отсутствии и решил пойти прямо в «Ветку плюща», чтобы повидать Несту и что-нибудь поесть.

Когда он спускался по крутым ступенькам во двор, из кухонного сарая вышла Мэри и стояла в ожидании, сложив руки на груди, что показалось Джону довольно вызывающим.

– Вы знаете, что она ушла!? – Резко сказала она.

Джон остановился на последней ступеньке и уставился на свою горничную.

– Я понял это! Она в церкви или у кузины?

– Ни там – ни там! Я вам говорю, что она ушла. На этот раз навсегда, так она сказала!

Коронер взял Мэри за руку и повёл обратно в кухню, где осторожно усадил на табуретку и склонился над ней.

– О чём ты говоришь? Как она могла уйти – и куда?

Темноволосая горничная, которая обычно была на его стороне и поддерживала его в противостоянии с женой, обвиняюще подняла голову. У Джона было чувство, что она встала на сторону всех обиженных женщин.

– На этот раз вам действительно удалось добиться этого, сэр коронер! – Мэри была явно раздражена. – Ваша леди-жена узнала, что Неста носит вашего ребёнка – и бросила вас.

Де Вулф застонал. Это должно было произойти рано или поздно, но он надеялся отсрочить злой час немного дольше. Ведь внешне никак нельзя было узнать, что Неста в положении.

– Она вернётся, – сказал он нерешительно. – Она много раз обижалась и уходила к двоюродной сестре на несколько дней или около того.

Мэри печально покачала головой.

– Не в этот раз! Она ушла в Полслое и сказала, что собирается остаться там до конца своей жизни!

Сердце Джона подпрыгнуло в груди.

– В монастырь? Я не могу в это поверить!

В его голосе смешались сомнение и восторг. На это он надеялся и даже мечтал целую вечность. Он собирался спросить своего друга архидьякона, можно ли будет считать его брак аннулированным, если Матильда примет постриг, поскольку это был единственный способ, с помощью которого он мог освободиться неё, если не считать её смерти, о чём он никогда не задумывался.

Мэри все еще смотрела на него взглядом, выражающим солидарность со всеми обиженными женщинами, но он настойчиво задавал вопросы.

– Как она узнала? Об этом никто не знает, кроме нескольких служанок в «Ветке плюща» – и тебя. Когда всё это произошло?

Ему удалось быстро вытащить историю из своей служанки, и снова выяснилось, что он должен был поблагодарить своего шурина за то, что тот ударил его в спину. Ричард де Ревелль явился в дом предыдущим утром, и через минуту после того, как остался в зале вдвоём с Матильдой, раздался возмущённый крик Матильды. Вскоре за этим последовало хлопанье дверьми, Матильда побежала в светёлку, а шериф вышел из дома с довольной ухмылкой на лице.

– Откуда, чёрт подери, он узнал! – Пробормотал Джон, но Мэри, знающая, какой сетью сплетен опутаны все таверны, лавки и городской рынок, не сомневалась.

– У шерифа повсюду имеются осведомители – и это не было секретом. Я слышала об этом от кондитера, который пьёт в «Ветке плюща», ещё до того, как вы мне сказали.

Она продолжила рассказ об уходе Матильды. Казалось, что его жена кричала на свою горничную Люсиль, чтобы упаковать одежду в сумку и затем пойти на Главную улицу, чтобы заказать телегу с двумя лошадьми. Через час появилась Матильда, всё ещё в ярости, одетая в лучшее чёрное платье в белый горошек. Позади неё Люсиль, вся в слезах, тащила за собой большую сумку. Они прошла на угол переулка, где ждал извозчик. Они исчезли, и с тех пор Мэри ничего о них не слышала.

Джон молча слушал. Когда первая волна надежды прошла, он стал более реалистичным и испытал серьёзные сомнения в том, что Матильда действительно ушла навсегда. Такое уже случалось, что Матильда покидала дом и гостила у своей кузины, а однажды провела целых шесть недель у дальних родственников де Ревеллей в Нормандии – но она всегда возвращалась домой, когда её гнев остывал. Он предположил, что ему лучше самому отправиться в Полслое, чтобы узнать, какова истинная ситуация, и вернуть жену, если она уже слегка успокоилась. Но сначала он собирался увидеть Несту и поговорить с ней об этом.

– Что скажете обо мне, каково теперь моё положение? – Резко спросила Мэри, когда он собрался уходить. Де Вулф уставился на неё, затем успокоительно обнял за плечи.

– Ты останешься там, где ты есть, моя умница! Ты для меня почти жена. Ты кормишь меня, одеваешь меня, убираешь мой дом и говоришь мне, когда мыться и бриться. Как я могу обойтись без тебя?

Служанка посмотрела на него и в её глаза стали накатываться слёзы. Это был единственный дом, в котором она жила и работала: ее мать умерла, а отец – неизвестный солдат, который исчез, не дождавшись её рождения.

– А что будет с Люсиль? – Спросила она. - Монахиня едва ли сможет держать при себе личную служанку.

Де Вулф пожал плечами.

– Это не продлится долго, попомни мои слова. Если Люсиль вернётся, скажи ей, что она может жить в своей комнате под лестницей, и я, по-прежнему, буду платить ей по два пенса в день, пока ситуация окончательно не прояснится.

Его совесть успокоилась, де Вулф присвистнул Бруту, который прятался в глубине кухни, чувствуя, что происходит что-то необычное. Вместе они отправились к «Ветке плюща», в голове Джона перемешались надежда и чувство вины, а также боязнь того, что эта ситуация слишком хороша, чтобы продлиться долго.

В Пустом переулке он нетерпеливо толкнул дверь таверны, и всё напряжение прошлых недель словно исчезло. В трактирном зале было шумно и стояли обычные запахи пролитого эля и пота. В глубине комнаты он увидел Несту, которая подгоняла одну из своих служанок. Брут, который здесь тоже был завсегдатаем, юркнул к задней двери, где, как он знал может стащить какие-то отходы с кухни. Джон быстро пошёл по залу, и взял Несту за руку.

– Идём наверх. При этом шуме невозможно говорить! – Прорычал он. Что-то в его манере помешало ей, по своему обыкновению, заявить о своей занятости, и она поднялась перед ним по широкой лестнице в углу.

В её комнате он задвинул на дверь щеколду и сел на кровать, предложив ей подойти к нему.

– Матильда оставила меня, – сказал он без преамбулы. – Она ушла, чтобы стать монахиней в Полслое, хотя не известно, на сколько её хватит и я боюсь, что моим надеждам не суждено сбыться.

Неста уставилась на него широко раскрытыми глазами, затем начала плакать, обхватив руками лицо. Он обнял её за плечи и притянул к себе.

– Это моя вина – это всё моя вина. Я хочу умереть! – Рыдала она.

В отчаянии он пробормотал бесполезные слова утешения.

– Она узнала, что ношу ребёнка, так? – Простонала Неста.

Отрицать это было бесполезно.

– Кажется так, моя любовь, хотя это случилось бы рано или поздно. Это ничего не меняет. На самом деле, если она ушла навсегда, мы свободнее, чем когда-либо! – Он пытался казаться весёлым перед лицом очевидного страдания своей любовницы. – Этот её ублюдочный брат рассказал ей, не знаю, откуда он узнал, – заключил де Вулф.

Неста, тяжело дыша и вытирая глаза подолом фартука, села.

– Кажется, все уже знают – моя горничная или её мать-акушерка, должно быть, разболтали это, – простонала она.

Джон потянул её к себе.

– Неважно, как это получилось. Я сказал тебе, что открыто признаю ребёнка и буду дорожить им так же, как люблю тебя. На самом деле, нет проблем, любовь моя.

Это только спровоцировало очередной поток слёз Несты, оставив Джона ещё более смущённым и озадаченным в отношении женщин. Несколько минут они молча страдали, Неста тёрла покрасневшие глаза о плечо его туники, пока, наконец, не взяла себя в руки и села прямо.

– Что ты собираешься делать со своей женой? – Спросила она.

Де Вулф озадаченно посмотрел ей в лицо.

– Что я собираюсь делать? Да, я и не собирался ничего делать, – сказал он. – Матильда – свободная женщина, у неё имеются её собственные деньги, полученные от её семьи. Её всегда тянуло к церкви, поэтому ей решать, что она хочет делать со своей жизнью. Хотя я подозреваю, что монастырские еда и одежда ей не понравятся. Боюсь, что это всего лишь жест, порождённый её гневом. Это не продлится долго, когда она столкнётся с настоящей монашеской жизнью.

Он вздохнул и снова обнял её. – Я мечтал о чём-то подобном с тех пор, как встретил тебя, Неста. Но это всего лишь сон. Я никогда не смогу освободиться от нее, не так ли? Но, по крайней мере, это даёт нам немного времени, и мне не нужно ползти обратно в её светёлку и выслушивать оскорбления каждый раз, когда я заходил к тебе.

Валлийка приводила себя в порядок, вытирала последние слёзы и прикрыла свои непослушные рыжие кудри шапочкой.

– Ты должен немедленно увидеть её, Джон, – сказала она полным решимости голосом.

– Да зачем мне это делать? – Удивлённо спросил он.

– Попроси её вернуться домой, Джон. Смешно, что жена коронера отправляется в женский монастырь. Ты станешь посмешищем округа. Верни её - и быстро, Джон.

Ошеломлённый её реакцией он пожал плечами.

– Ну, если ты так говоришь, любовь моя. Но всё равно, всё, что я сказал о ребёнке – так оно и будет. Было бы легче, если бы Матильда в это не вмешивалась, но на это слишком много надежды. Он задумчиво посмотрел на неё. – Я даже собирался поговорить с Джоном де Алансоном, чтобы узнать, будет ли её постриг равносилен разводу.

В других случаях это могло вызвать у Несты улыбку, но сейчас её лицо оставалось безучастным, в её чертах проглядывала какая-то одержимость.

– Нам лучше спуститься. У меня есть работа, – пробормотала она.

Он нежно поцеловал Несту и поднялся с постели, теперь уже совершенно смущённый её настроением. Когда они вышли из маленькой комнаты, она снова заговорила.

– Обещай мне, что ты пойдёшь навестить свою жену – этой самой ночью.

Он кивнул, почти боясь спорить с ней, и они вернулись в зал. Когда они спустились по ступенькам, шум в зале притих, и несколько любопытных лиц поднялись, чтобы наблюдать за ними, затем поспешно отвернулись и демонстративно не замечали их.

Когда Джон в последний раз сжал её руку и повернулся к двери, он увидел две знакомые фигуры, стоящие внутри. Появились Гвин и Томас и первыми словами, что он услышал от них, было то, что они узнали новость об отъезде Матильды.

– Чёрт возьми, этот город невыносим! – Резко сказал он. – Не успеешь здесь пукнуть – так через десяток мгновений об этом будут знать все!

– С вами всё в порядке, сэр? – Заботливо спросил Гвин. – Мы можем вам чем-нибудь помочь?

Гвину очень нравилась Неста и то, как она поднимает настроение коронеру. Он был в восторге, когда недавний разрыв между его хозяином и хозяйкой гостиницы оказался в прошлом. Томас тоже был предан Несте, которая относилась к нему как к потерявшейся собаке, сочувственно кормила и уважала его. Не так давно она предоставила ему бесплатную кровать и питание, когда его выселили из его скудного жилья в Ряду каноников у собора.

– Да, ладно, разберёмся, – пробормотал Джон, смущённый даже намеком на заботу от такого необработанного алмаза, каким был его помощник. – Сейчас я должен поехать в Полслое и узнать, что, чёрт возьми, думает эта женщина!

Гвин предложил поехать с ним, и, радуясь компании, де Вулф договорился встретиться с ним у Восточных ворот после того, как возьмёт свою лошадь из конюшни Эндрю. Гвин ушел, чтобы забрать свою собственную кобылу из гарнизонных конюшен в Ружмоне, оставив Джона рядом с Томасом де Пейном.

– Есть вещи пострашнее, чем принятие пострига, коронер, – рассудительно сказал маленький писарь. – Во время пребывания в Бэкфэсте, мне пришло в голову, что если я не смогу вернуть себе место в священном сане, то, возможно, я вступлю в какой-то монастырь.

Скрывая свою благодарность за заботу, Джон посмотрел на Томаса, который пытался утешить его.

– Она не останется там долго, Томас. Моя жена слишком любит хорошие вещи в жизни, чтобы мириться с жёсткой экономией и лишениями. Она будет делать именно то, что ей хочется. Меня беспокоит Неста. Она кажется такой несчастной, хотя я не вижу причин этого.

Для обычно строгого коронера было не свойственно вести подобные разговоры со своим слугой, но сегодня этому способствовала необычная ситуация и эмоциями, которые им овладели.

– Пока вы поедете увидеть свою жену, хозяин - ответил его писарь. – Я попробую утешить вашу леди здесь. Когда я был священником, у меня были некоторые пастырские навыки, и, возможно, некоторые из них остались, – закончил он довольно задумчиво.

Джон неловко похлопал Томаса по плечу и пошёл к двери, Брут оставил овечью кость, чтобы побежать за ним.

От восточных ворот города до Полслое было меньше, чем полторы мили, за деревней Сен-Сидвелл, где жил Гвин, дорога изгибалась через густой лес. Через полчаса два всадника достигли монастыря святой Екатерины и несколько мгновений сидели в сёдлах за внешней стеной. Де Вулф, похоже, не решался идти на встречу со своей женой, и Гвин спросил, нужно ли его сопровождать. В прошлый раз, когда они были в монастыре, они преследовали убийцу, и было странно находиться сейчас здесь с более деликатной миссией.

– Нет, оставайся здесь, если только не хочешь выпить где-то здесь кружку эля. Я не уверен, насколько желанными являются мужчины в этом женском гнезде.

Мысль о напитке преодолела любые опасения, которые корнуоллец мог иметь в отношении монахинь, поэтому они вместе подошли к низкому арочному входу. Пожилой привратник открыл деревянную дверь, когда они постучали по ней, и, когда они привязали лошадей к коновязи, пропустил их через широкий проход в западной стене. Впереди стояло двухэтажное здание, за которым были маленькие деревянные строения. Монастырь был основан более тридцати лет назад сэром Уильямом де Брюером, и здесь, как и в Бови Трейси, построенная в камне монастырская церковь была посвящена святому Томасу Мученику. Это было ещё одним актом искупления Уильяма де Трейси за убийство архиепископа Беккета. В монастыре было четырнадцать монахинь, и Джон задавался вопросом, станет ли вскоре их пятнадцать.

Гвин спустился на кухню, примыкавшую к западной стене, о чём свидетельствовала корзина с овощными отходами у двери, в надежде отыскать что-то съестное у одной из сестёр-мирянок. Джон поднялся на шаг к входу, который он помнил во время своего последнего визита, и с силой постучал в открытую дверь, чтобы привлечь внимание. Через мгновение из боковой комнаты появилась женщина, одетая в привычное тёмное облачение бенедиктинцев. Её волосы были спрятаны под свисающим платком, а горло – прикрыто высоким льняным воротником. На плетёном шнурке свисало деревянное распятие, и луноподобное лицо подозрительно смотрело на него.

– Я – сэр Джон де Вулф, коронер короля, – представился он, задумавшись, с чего лучше начать разговор.

Монахиня ничего не спросила, отошла в сторону и жестом пригласила его войти. Она привела его в комнату, из которой только что вышла. Это было небольшое помещение, в котором ничего не было, кроме небольшого стола, табуретки и большого, довольно грубого креста, прибитого к стене.

– Пожалуйста, подождите здесь. Настоятельница сейчас придёт, – это были её первые и последние слова, после чего она выскользнула и исчезла.

Джон, несколько смущённый её приемом, стоял, оглядывая пустую комнату. Если это было всё, что может предложить женский монастырь, он мрачно подумал, то Матильда вернётся домой через несколько часов. Несколько мгновений спустя появилась ещё одна женщина, а монахиня с луноподобным лицом маячила позади в качестве компаньонки.

Де Вулф знал настоятельницу по своему предыдущему посещению монастыря и уважительно поклонился ей.

– Я думаю, что, возможно, сюда вчера прибыла моя жена, матушка Маргарет. Мне надо поговорить с ней, – смиренно сказал он.

Настоятельница, обычно – любезная женщина, сейчас была настроена категорически против.

– Я хорошо осведомлена о вашей ситуации, сэр Джон. Но Матильда сказала – самым решительным образом - что не желает вас видеть.

Джон уставился на неё. Он не привык, когда ему отказывали, особенно женщины.

– Но она моя жена! – Возмутился он. - У меня есть право поговорить с ней – и забрать её домой, если мне угодно.

Де Вулф сразу пожалел о сказанном, поскольку последнее, чего он хотел, – это возвращения Матильды домой, где она устроит ему ад на всю оставшуюся жизнь. Но видно в его крови взыграло наследие отца-норманна, которое требовало утверждать своё господство в качестве мужа и высокомерного пренебрежение теми, кто отрицает это.

Тем не менее, оказалось, что в Полслое он встретил достойного соперника. Настоятельница спокойно посмотрела на него и разъяснила, будто ребёнку.

– Внутри монастыря, сэр, законы внешнего мира не действуют. В некоторых уставах вступление в монастырь приравнивается к смерти. Человек больше не существует в светском смысле.

– Моя жена не является членом вашего ордена, матушка! В настоящее время она не совсем понимает, что делает, и не может принимать обоснованные решения о своём будущем.

Матушка Маргарет грустно улыбнулась.

– Это ей решать, коронер. Ей нужно время, чтобы обдумать своё положение. До тех пор она желает оставаться здесь, и мы рады её приютить.

Инстинктивно Джон хотел спорить, но он сумел подавить собственное раздражение, решив, что требовать «освобождения» Матильды противоречит его собственным интересам.

– В таком случае, что от меня требуется? Вам нужна моя поддержка для её содержания? Я готов заплатить.

Приоресса покачала головой. Её приняли при условии, сэр Джон. Если и когда Матильда решит принять святые монашеские обеты, мы сможем обговорить любые дары. На данный момент она всего лишь кандидат, даже не послушница.

Джон молча надеялся, что этот процесс будет длится бесконечно, но ничего не сказал. Казалось очевидным, что Матильда принесла с собой приданое – он знал, что она хранила какие-то сбережения в закрытом сундуке в светёлке – деньги, которые принадлежали ей одной, полученные от ренты поместья де Ревеллей. Он никогда не спрашивал и не желал ничего от нее – ему было спокойнее получать доход от его шерстяного партнерства с Хью де Релагой и его доли в прибылях семейного хозяйства Стокайнтенхеде.

Казалось, что говорить больше не о чём, настоятельница молча стояла перед ним, демонстрируя непреклонность в том, чтобы не позволить ему поговорить с женой. Он прервал молчание, почтительно снова поклонившись ей и повернувшись к двери.

– Пожалуйста, скажите Матильде, что я был здесь и беспокоился за неё. Если ей что-нибудь понадобится, пожалуйста, дайте мне знать.

Настоятельница любезно склонила голову.

– Если в ситуации произойдут какие-либо изменения, я позабочусь, чтобы вас проинформировали. Я всё ещё в долгу перед вами за помощь, которую вы оказали, когда у нас была эта неприятность несколько месяцев назад, поэтому я огорчена этой проблемой в ваших личных делах.

С этими словами она удалилась, сопровождающая её монашка поспешила за ней, оставив Джона самому найти дорогу к выходу. Он забрал Гвина из кухни, где тот околдовал соблазнительную сестру-мирянку, чтобы она дала ему кусок хлеба и кварту эля, а затем они вернулись к своим лошадям и молча отправились в сторону Эксетера.

Томас нашёл Несту, уединившуюся в одном из подсобных сараев во дворе таверны, в подавленном состоянии.

После того, как коронер и его помощник уехали в Полслое, Неста занялась своими обычными делами в гостинице, но вяло, без какого-либо обычного суетливого задора. Когда она исчезла через заднюю дверь, Томас последовал за ней, обрадованный возможностью выйти из зала, в котором постоянно пили. Он не любил пивные, пил неохотно и мало, и обычно заходил в трактиры, только, когда сопровождал Гвина или Джона де Вулфа.

В сумерках он вышел во двор и остановился за дверью пристройки, за которой услышал тихое рыдание. Легонько постучав, он приоткрыл дверь и увидел, что Неста сидит на табурете с длинной поварёшкой, которой размешивают забродившее пивное сусло в нескольких больших деревянных кадках.

При его появлении Неста резко подняла голову, но, когда она увидела, что это был маленький писарь, её лицо смягчилось.

– Томас, тебе чего? – Спросила она.

– Я бы хотел с вами поговорить! – Криво улыбнувшись ответил он. – Возможно, я смогу вам чем-нибудь помочь, поговорите со мной, дорогая Неста?

Она молча покачала головой, на её глаза снова накатились слёзы. Он подошёл к ней и встал на колени на пыльном полу земли у её ног.

– Я, конечно, больше не священник и не могу исповедовать, я всё равно ваш хороший друг, Неста. Может, вы расскажите мне, что у вас не так? Я вижу, как вы и мой хозяин становитесь всё более несчастными. Меня это очень огорчает, и я знаю, что Гвин чувствует то же самое.

Неста положила руку на его плечо и молча покачала головой.

– Все понимают, что причиной является ребёнок, – тихо сказал он. – Но, ведь сэр Джон признаёт его и даже, кажется, рад, что станет отцом. Эта чушь относительно его жены пройдёт, я знаю. Насколько мне известно про семейные дела, мужчинам свойственно иметь детей вне брака – и у него нет своих собственных.

Сквозь слёзы она грустно улыбнулась его невинности.

– Дорогой Томас, всё намного сложнее, чем ты себе представляешь. Я согрешила, я пыталась совершить ещё больший грех и теперь размышляю о ещё большем грехе.

Писарь посмотрел на неё, его карие глаза широко раскрылись от испуга.

– О чём вы говорите, госпожа? Вы же – сама добра. Что это за грех?

Она тяжело вздохнула, затем положила обе руки на его плечи, чувствуя кости сквозь его изношенную тунику. Теперь лицом к лицу она рассказала ему о своём отчаянии.

– Томас, ты только что сказал, что Джон рад быть отцом, но отец – не он, хотя он ещё этого не знает.

Когда писарь уставился на нее, она продолжила, теперь, сделав решающий шаг, она хотела выговориться. – Отец – Алан Лайм, тот змеёныш, которого я пригрела на груди несколько месяцев назад, когда мы с твоим хозяином поссорились. Я надеялась, что это не так, и навестила Бородатую Люси на острове Экс, а она обнаружила, что время, когда я зачала, никак не подходит для Джона.

Голова Томаса опустилась так, что его лоб на мгновение упал ей на колени. Затем он поднял голову, его лицо наполнилось состраданием.

– Это был твой первый грех – но каковы другие?

Неста опустила руки и достать из складок своего тонкого кожаного варочного фартука свёрток.

– Я пыталась избавиться от этого предателя в моей утробе. Я собрала все необходимые для этого травы и зелья. Но всё, что они сделали – сделали меня больной, но не избавили меня от этого наследия моей неверности!

Томас, глядя на неё, качнулся на пятках в грязи.

– Это действительно грех, Неста. Понятно в вашем бедственном положении, но тем не менее это грех. Вы называете ребёнка предателем, но он ничего не знает о своём творении, он не может быть виноват – по крайней мере, пока он не родится, тогда у него будет тот же первородный грех, что и у нас всех.

Она перестала теребить руками передник, чтобы вытереть слёзы.

– Ты прав, Томас, младенец не виноват, он – лишь следствие моих грехов. В любом случае, эти зелья не подействовали, так что теперь это не имеет значения. Я разрушила жизнь Джона, его брак, возможно, его положение важного чиновника.

Писарь стал резко возражать.

– Помилуйте, Неста, это никак вас не касается! Каждый нормандский рыцарь имеет побочные детей, некоторые – от многих женщин. Это не то, что может повлиять на их положение. У родного брата Матильды есть несколько, о которых все знают. А что касается брака коронера, так вы, как и все мы, знаете, что это несчастливый брак. Если бы этот ребенок был его, то это было бы одной из лучших вещей, что случились с ним.

– В том-то и дело, разве ты не понимаешь! – Вскричала она. – Это не его ребёнок, и когда он это узнает, то поймёт, что был вынужден терпеть все эти неприятности по моей вине. Он возненавидит меня, отвергнет меня и этого я не вынесу! Мне осталось только одно…

Не понимая, он уставился на неё.

– Ты должен меня понять, Томас, не так давно ты сам пошёл по этой дороге.

– Нет, Неста, не надо! Никогда, никогда даже не думай об этом.

Писарь, наконец, понял, что она замышляет, и был ошеломлён.

– Это единственный выход, Томас. Джон избавится от плодов моего зла и одновременно избавится от меня, которая стоит между ним и его положением.

В отчаянии де Пейн вскочил на ноги. На этот раз именно он схватил её за плечи и сильно потряс.

– Нет, Неста, нет! Вы не должны об этом даже думать! Да, вы правильно сказали, что я вступил на этот путь – но я свернул с него, и теперь знаю, что в тот момент меня охватило безумие. Моё отчаяние отличалось от вашего, но оно было не менее ужасное!

Он остановился, затаив дыхание, и снова, на этот раз - нежно её потряс.

– Тем не менее, когда я попытался, Бог показал мне, что я был неправ. Он остановил меня, и теперь я бы никогда, никогда не подумаю об этом снова! На самом деле, только вчера я нашёл другой ответ, если возникнет необходимость – уйти в мир монашеской жизни, как Матильда. Всегда есть правильный выход, Неста – всегда!

Теперь он стоял, обняв сидящую на табурете Несту. Они оба дрожали от эмоций, а он с воодушевлением продолжал говорить.

– Если вы такое сделаете, то этим сильно раните Джона де Вулфа на всю жизнь. Я знаю, что он любит вас, несмотря на свои грубые поступки. А что насчет Гвина и меня? Мы тоже дорожим вами. Подумайте, как мы будем опустошены, если вас больше не будет с нами.

Они долго тихо говорили, Томас постепенно добился от неё торжественного обещания не навредить ни себе, ни ребёнку. Несмотря на то, что он был священником, он не прибегал к угрозам вечного адского пламени или проклятию Церкви. Скорее он играл на опустошении, которое обрушится на де Вулфа, и на грусть и горе, которые будут причинены её друзьям.

– Но что мне делать, Томас? – Прошептала она, когда её слезы почти высохли, и она снова стала искать выход. – Нужно ли мне сказать ему, что ребенок не его?

Именно здесь наставления писаря относительно вопроса, лишь косвенно относящиеся к смертному греху, стали довольно расплывчатыми, раз они касались земных практических действий.

– Он точно узнает, если мы ничего не скажем? - Спросил он.

Неста беспомощно пожала плечами.

– Риск большой, особенно если кто-то заговорит об этом – а в Эксетере таких болтунов Бог знает сколько! Видишь как быстро сказали его жене со моём состоянии.

Томас печально кивнул. Он хорошо знал, что гуляющие по городу сплетни могут превратить жизнь в ад.

– Тогда сами должны ему сказать. Будет лучше, если он узнает это от вас, чем услышит это из городских сплетен.

Неста серьёзно задумалась.

– Смогу ли набраться смелости, чтобы сообщить ему эту новость?

– Лучше ему услышать это из твоих уст, чем от кого-либо ещё, – посоветовал писарь.

Она вздохнула и встала, прислонившись к одной из бочек.

– Должно быть ты прав, хорошо, Томас. Мне надо выбрать подходящий момент и помолиться Богу, чтобы он не отверг меня навсегда.

– Аминь! – Горячо ответил он.

Вернувшись домой, де Вулф сидел у камина, неосвещенное пространство за языками пламени подчеркивала холодность высокого зала. Странно, но он уже чувствовал себя одиноким, словно над его головой погасло солнце. Даже присутствие неприветливой и неприятной жены делало дом больше, чем просто кучей дерева и камня, чувствовал он в этот момент. Брут спрятался на заднем дворе, чтобы посидеть в компании Мэри, инстинктивно осознавая произошедшие в этот день перемены в доме.

Джон редко пил вино, кроме еды или в компании других, но сегодня он подошёл к стене и достал глиняную флягу с его лучшим красным вином. Он сломал сургучную печать и выкрутил деревянную пробку, налив щедрую меру в один из стеклянных бокалов из тех, что достались ему в качестве трофея в старой кампании в Бретани.

Откинувшись на спинку стула с капюшоном, Джон пил и размышлял о событиях дня. Больше он ничего не мог поделать с Матильдой. Он сделал все возможное, чтобы увидеться с ней и убедить её вернуться домой, поэтому на этот счёт совесть его была чиста, если, конечно, не считать причину её ухода. Она давно знала о его романе с Нестой, как знала и о его связи с Хильдой из Долиша.

Казалось, что его неизбежное отцовство переполнило чашу её терпения. Джон, в некотором смысле простой человек, не мог понять, почему она, хоть и неохотно, но мирилась с наличие любовницы или двух, а предстоящее рождение ребёнка оказалось роковым, хотя это было естественный последствием супружеской измены. Он рассуждал, что у большинства его знакомых где-то скрывался хотя бы один ублюдок, а у некоторых даже был целый выводок!

Он смутно понимал, что, возможно, разница в том, что у Матильды и у него никогда не было собственных детей – хотя возможности зачатия были очень ограничены на протяжении их совместной жизни, поскольку он долго вообще отсутствовал, а когда вернулся из крестового похода их семейные отношения быстро угасли. Нечувствительная натура Джона не могла понять, что даже если Матильда никогда не желала обременять себя материнством, она, возможно, возмущена тем, что её муж будет иметь ребёнка от другой женщины.

Он зарычал себе под нос от этого приступа самоанализа, такого чуждого человеку действия, каким он являлся. Налив ещё один бокал вина, он попытался отвлечься от мыслей о женском характере, переключившись на расследования преступлений в королевском лесу.

Обдумывая скудную информацию, собранную Гвином и Томасом в экспедиции на окраины Дартмура, он начал складывать воедино все, что им известно.

Выходило, что существовал согласованный план по созданию проблем в той части королевского леса, в реализации которого участвовали лесники и, возможно, новый вердер. Существовал заговор, чтобы отстранить Хранителя леса, если потребуется – насильственным путём, и заменить его кем-то ещё. Казалось вероятным, что этим «кем-то» был Ричард де Ревелль, но де Вулф не мог решить, было ли это его личное желание или шериф был лишь неотъемлемой частью заговора. Он никак не мог понять, на что может рассчитывать скупой шериф.

В любом случае, подумал он, отхлебнув ещё немного вина, в этот план глубоко вовлечены преступники под руководством Роберта Винтера. Их нанимали через посредников, чтобы они помогали лесникам вызывать недовольство среди жителей леса. Торговец лошадьми, которого Гвин видел в таверне, был возможным кандидатом на роль посредника, а также тот, которого видел Томас в Бэкфэсте – хотя оба инцидента могли быть совершенно невинными, и пока не было никаких доказательств обратного. Единственное, что у них было – неясные слухи об участии «священника с запада». Частое общение конного торговца с этим цистерцианцем из Бэкфэста было, вероятно, чистым совпадением, но, всё-таки его стоило проверить.

На этом мысли, отвлекающие Джона от семейных проблем, иссякли, так же как последние капли вина в его бокале. Вздохнув, он поднялся и через тамбур вышел на задний двор, чтобы найти Мэри.

После его визита в Полслое она смягчила своё отношение и тихо слушала, когда он познакомил её с ситуацией. – Так что госпожи ещё некоторое время не будет дома, пока не успокоится и не смирится с существующим положением, Мэри, – заключил он. – Но, без сомнения, когда исчезнет новизна её притворства монахиней, она вернётся, чтобы сделать мою жизнь ещё более безрадостной, чем раньше. Этому никогда не будет конца.

На лице горничной застыло сомнение.

– Это вы так говорите, сэр коронер, – но я поверю в это, лишь когда увижу вашу жену. Я никогда раньше не видела её в таком состоянии, ни разу за все время, с тех пор как вы завели любовницу.

Он беспомощно пожал плечами.

– Нам остаётся только подождать, раз ты так считаешь. Как насчёт Люсиль, она уже появилась?

Мэри кивнула и указала на чулан под ведущей в светёлку лестницей.

– Она вернулась час назад, вся в слезах, и сразу закрылась. Я рассказала ей, что вы передали, что будете держать её, и тогда она, кажется, немного успокоилась.

Горничная Матильды была беженкой из Вексена, части Франции к северу от Сены, за которую постоянно воевали Ричард Львиное Сердце и Филипп Французский. У Люсиль не осталось семьи, хотя Джон подозревал, что Матильда взяла её себе в услужение по предложению своих нормандских родственников, больше из-за социального влияния французской служанки, чем из чувства сочувствия.

– Матильда взяла с собой свои наряды? – Спросил он, зная о привязанности Матильды к своему гардеробу. Он знал, что Мэри не могла устоять, чтобы не проверить состояние сундуков в светёлке, после того, как хозяйка ушла.

– Едва ли что-нибудь, кроме пары смен сорочек. Вот почему я думаю, что на этот раз она настроена серьёзно.

Джон ответил на это своим привычным горловым звуком, который мог означать что угодно.

– Я думаю прогуляться к собору, хочу поговорить с архидьяконом, – объявил он. – Потом пойду спать. Сегодня был тяжёлый день!

Несмотря на то, что приближался самый длинный день в году, когда де Вулф посетил Джона де Алансона в его дом на улице Каноников, было уже смеркалось. До утрени, на которую архидьякону надо будет идти в собор, оставался ещё час, и Джон зашёл в его пустой кабинет, где они поговорили за чашей вина. Сначала коронер рассказал историю ухода Матильды и причину этого. Де Алансон серьезно выслушал рассказ его друга о беременности Несты – довольно постыдной ситуации о плодах его прелюбодеяния, поскольку он делал это признание старшему духовному лицу. Фактически, каноник уже хорошо знал об этом, как и большая часть города, но он слушал с серьезным лицом, как будто это было для него новостью.

– Для нашего шерифа такое поведение не удивительно, кажется, он рад тому, что расстроил сестру своим наушничеством, – прокомментировал он. – Но, опять же, это ещё одно проявление его желания причинить вам как можно больше вреда.

Джон направил разговор на вопрос о своём семейном положении.

– Если моя жена действительно бросила меня навсегда и собирается принять свои монашеские обеты, аннулирует ли это наш брак?

Архидиакон сложил руки, словно собрался молиться.

– Друг мой, скажу честно: я не знаю, но я очень в этом сомневаюсь. Эта ситуация находится за пределами моего опыта, потому что чаще всего зрелые женщины, которые принимают постриг, являются вдовами. Большинство монахинь – это молодые девушки, которые поступают как девственницы, но замужние женщины с живыми мужьями очень редко так поступают.

Настроение де Вулфа упало.

– Но я слышал, что в некоторых из строгих монашеских орденов принятие обетов приравнивается к смерти, и все мирские дела этого человека аннулируются?

– Это касается мужчин, Джон. Но мы знаем, что в нашем – нормандском и саксонском – обществе женщины не имеют прав – их права представляет муж, в отличие от кельтских земель в Ирландии и Уэльсе, где женщины стоят почти на одном уровне с мужчинами.

Де Алансон, заметив на лице коронера разочарование, попытался смягчить уныние друга.

– В любом случае, я думаю, что вы спешите сжечь мост, по которому ещё предстоит перейти, – мягко сказал он. – Я, как, несомненно и вы, сомневаюсь в том, что леди Матильда выполнит своё намерение. На этот раз вы задели её сильнее обычного и она, в своей типичной манере, таким образом выразила своё возмущение. Но как долго это продлится?

Его спокойное худое лицо под седыми волосами контрастировало с взволнованным обликом Джона.

–Вы, как и я, знаете, Джон, что, хотя она и является набожной христианкой и постоянно прибегает к помощи молитвы, также любит земные удовольствия – вкусно и обильно есть и модно одеваться. Прежде чем строить великие планы на будущее, советую подождать несколько дней, недель или даже месяцев, прежде, чем считать своих цыплят!

С этим мудрым, но обескураживающим советом де Вулф вынужден был согласиться и поэтому он перешёл к другому вопросу, который привел его в собор.

– На днях вы упомянули мне какой-то слух о старшем священнике за городом, может быть, где-то на западе, который может быть связан с этими проблемами в лесу.

Де Алансон осторожно посмотрел на коронера, возможно, теперь даже сожалея о своём откровении.

– Возможно, я поступил неразумно рассказав об этом. Впрочем, я больше не ничего слышал об этом, Джон.

Де Вулф покачал головой.

– Я бы хотел прояснить кое-какую информацию, которая у меня появилась. Вы что-нибудь знаете о монахах Бэкфэста?

Ярко-голубые глаза на аскетическое лице архидьякона широко раскрылись, выражая удивление.

– Бэкфэста? Наша епархия не имеет над ними полномочий. Они подчиняются своему капитулу в Сито во Франции.

– Да, я понимаю, но мне интересно, может вы знаете о людях аббатства.

– Я несколько раз встречался с аббатом Уильямом, добрым и святым человеком. – Де Алансон довольно мрачно улыбнулся. – Это аббатство является не только большим религиозным домом, это одно из крупнейших хозяйств Девона. Они, вероятно, здесь на западе производят больше шерсти, чем кто-либо ещё.

Де Вулф провёл рукой по своей щетине, которая за неделю начала выглядеть, как борода.

– Это может быть связано с нашим делом. А вы знаете человека, который, кажется, заведует финансовыми делами аббатства, некого отца Эдмунда?

Джон заметил мимолётное выражение понимания на лице архидьякона, прежде чем оно обрело привычное спокойное бесстрастное выражение.

– Ах, Эдмунд Трейпас! Да, я знаю его. Несколько лет назад он провёл здесь несколько недель, но общался он в основном лично с нашим епископом.

– Что вы можете рассказать мне о нём, Джон? – Спросил его тёзка.

– Я знал его только мимолётно, по сплетням, которые среди священников распространяются так же, как и на любом рынке. Он приехал сюда из Ковентри, где, кажется, был там священником епископа. Как вы знаете, наш Генрих Маршал был близким соратником бывшего епископа Ковентри.

Он сказал это с намеком на сарказм, суть которого де Вулф уловил. Во время неудачного восстания принца Джона несколько лет назад этот епископ был одним из главарей – и Генри Маршал, епископ Эксетера, поддерживал его, хотя и не в первых рядах, что позволило ему позже избежать каких-либо последствий.

– Так как же этот Эдмунд оказался в Бэкфэсте?

– Когда он был здесь, он был просто рукоположенным священником, но не в каком монашеском ордене, – ответил де Алансон. – Он стал цистерцианцем только перебравшись в Бэкфэст, где, как я понимаю, сейчас является стержнем их хозяйственных успехов. На самом деле, я уверен, что именно поэтому его и отправили туда, потому что в начале своей карьеры, до прихода в Церковь, он был купцом в Ковентри, хорошо привыкшим к мирским дорогам и торговле.

Он взглянул в небольшое окно с открытыми ставнями и увидел потемневшее небо.

– Мне сейчас надо подготовиться к утрене, Джон. Но почему вы интересуетесь Эдмундом Трейпасом?

Коронер пожал плечами и поднялся, собравшись уходить.

–Его имя появилось мимоходом, хотя у меня нет никаких реальных причин думать о нём что-либо зловещее. Просто он может быть в постоянном контакте с кем-то из участников этой неприятной истории в лесу.

Архидиакон вопросительно посмотрел на друга, но промолчал.