Бернард Найт - «Мрачный жнец» Глава 5

Бернард Найт. Мрачный жнец (Коронер Джон-6)

ГЛАВА ПЯТАЯ

В которой коронер Джон идёт с женой на банкет

На следующий день, по дороге в город, Один потерял подкову и де Вулфу пришлось провести всё утро у кузнеца Эндрю, который привёл славного боевого коня в порядок. Лишь после этого коронер неохотно отправился к своему дому.

Полуденная трапеза, как обычно, проходила в тишине: Матильда дулась на мужа из-за того, что тот отсутствовал ночью. В зале они сидели за длинным столом и разделявшие их два ярда вполне могли бы быть равны двум милям, разделяющим их интересы.

Уткнув голову в поданное Мэри блюдо с тушённой бараниной, Джон размышлял о том, что произошло в Сидмуте, и благодарил Бога за то, что Матильда не знает об этом любовном фиаско. Она едко высмеяла его, когда узнала о размолвке с Нестой, и постоянно издевалась над отношениями с его первой юношеской любовью - Хильдой из Долиша, с которой он возобновил связь, вернувшись из крестового похода. Так что его радовало неведение жены про эпизод с Бригит Гудфин.

Размышляя о своих связях с женщинами, коронер всё чаще вспоминал о Долише. Сейчас, когда Бригит вышла замуж, а Неста решительно отвергла его, прекрасная Хильда оставалась единственной из его женщин. Мысль о ней согревала де Вулфа, её великолепные светлые волосы и роскошное тело завладели его разумли, он вспоминал их встречи в течение последних нескольких недель.

Он слишком долго был лишен такой приятной компании, решил Джон. Последняя попытка посетить Долиш была сорвана найденным трупом в реке Тейн. Поэтому он решил съездить в гости к своим родным - матери, сестре и брату в родовое имение в Стокайнтенхеде, куда дорога проходила через Долиш. Оставалось только подгадать, чтобы пожилой муж Хильды - корабел Торгилс, был в отъезде, желательно подальше - чтобы Джон мог оказаться в объятиях его прекрасной молодой жены.

С этими нечистыми мыслями в голове он украдкой взглянул на свою жену, сосредоточено жевавшую с мрачным видом, пытаясь измерить глубину её нынешнего недовольства.

Коронер уныло подумал, что вечером они должны были пойти на проклятый банкет в ратуше и, если настроение Матильды не улучшится, то это для него станет настоящим мучением.

Поэтому Джон решил попытаться как-то разогнать сгустившиеся тучи, хотя бы ради себя самого. Тем не менее, его попытка обсудить поданное блюдо была встречена с презрением. Матильде не нравилась Мэри, и потому она не видела ничего хорошего в приготовленных служанкой блюдах. К тому же она подозревала, что между горничной и её мужем что-то происходило. В этом она не ошибалась, но небольшая интрижка со служанкой у де Вулфа была в прошлом, так как после появления французской горничной Люсиль Мэри решительно прекратила выходящие за пределы дозволенного отношения с хозяином, так как боялась потерять работу.

Следующая попытка коронера завязать разговор оказалась более успешной, поскольку предметом был её брат и скорое прибытие королевских судей.

– Днём мне надо пойти в Ружмон и поговорить с Ричардом об организации судебных заседаний на следующей неделе. Мы ещё не знаем, что за судьи к нам прибудут.

– Я надеюсь, что это будут знатные люди, а не просто крючкотворы, как те, которые приезжали в прошлый раз, - отрезала Матильда.

– Это будут солидные люди, поскольку это главный королевский суд, а не просто суд присяжных, - потворствуя её безнадежному снобизму, отвечал де Вулф. Перспектива появления в городе благородных баронов или епископов заинтересовала жену.

– Я никогда не понимала, как устроены все эти суды, - ныла она. – Почему в одних заседают только выдающиеся люди королевского двора, а в других только хныкающие писари?

Де Вулф улыбнулся про себя унизительному отношению к ученым комиссарам, хотя это было правдой, но служащие низкого происхождения выполняли важные функции в королевской канцелярии и казначействе. Чтобы улучшить настроение жены, он начал объяснять.

– В старые времена каждый, кто искал королевской справедливости, сначала должен был найти самого короля. Это означало поездку в Винчестер, Лондон или даже в Нормандию в надежде застать короля при дворе - или погоню за ним, когда он путешествовал по своим владениям, сражался, охотился или просто гостил у своих баронов. Было даже так, что один барон для решения земельного спора пять лет ездил за королём, прежде, чем его застал.

Прежде чем продолжить, он проглотил кусок жирной баранины.

– Из-за всего этого старый король Генри, великий законодатель, решил, что из-за всех этих сложностей многие обращения к его королевской справедливости до него не доходят, и потребовал, чтобы члены королевского суда регулярно посещали каждый округ и слушали обращения к короне, случаи, которые не рассматривали местные суды.

Матильда на мгновение перестала жевать и взглянула на него.

– Но это не объясняет, почему иногда здесь появляются бароны и епископы, а чаще - стая лондонских писарей – «людей, восставших из праха», как их называет мой брат.

Джон встал и наполнил её оловянный кубок вином, думая, что если он не напортачит и продолжил в том же духе, то к вечеру Матильда успокоится. Он также пополнил свой собственный кубок и снова сел, готовый к дальнейшим объяснениям.

– Судьи, которые приезжают на следующей неделе, являются членами королевской курии, а ими могут быть только очень высокопоставленные лорды. Помимо серьезных обращений к королевской справедливости, они инспектируют всю администрацию округа, поэтому твой брат так взволнован и обеспокоен.

Во избежание истерики он не стал углубляться в этот вопрос, подумав, что разумнее избегать конфликта с женой, и не намекать на нечестность Ричарда.

– Главный королевский суд в наше время приезжает редко - он должен посещать все графства Англии, но передвигается он медленно, а работы в округах много, поэтому между посещениями проходят годы, - добавил он.

- Так, каковы другие суды? Они же заезжают к нам чаще, чем этот, - поинтересовалась она.

- Те, что ты имеешь в виду, состоят из учёных юристов, - ответил он, пытаясь скрыть сарказм в голосе. – Это специальные разъездные суды. Опять же, они должны ежеквартально посещать каждое графство, но пока что им не удавалось приезжать в Эксетер более двух раз в год, но чаще – по разу. Поскольку судьи из королевской курии приезжают очень редко, эти низшие суды призваны разрешать обращения к королевской справедливости гораздо чаще. Они так и называются, «Тюрьма доставки», чтобы разрешить дела тех, кто заключен в тюрьму, чтобы сэкономить расходы на их содержание и уменьшить количество побегов.

Урок закончился, Матильда вернулась к тому, что её больше всего интересовало в этом вопросе.

– Ну, я просто надеюсь, что на следующей неделе нас посетят какие-то знатные особы. Эксетер же такое захолустье. Когда ты стал коронером, у меня были надежды, что твои связи с королем и главным юстициарием выдвинут тебя вверх. Тогда мы, возможно, смогли бы переехать в более цивилизованное место, например, в Винчестер.

Не дай бог, подумал де Вулф. Девон был его родиной и домом; последнее, чего он хотел,– это оказаться возле королевского двора, со всеми его интригами и подхалимами, готовыми на всё ради продвижения по социальной лестнице.

Обед подошёл к концу, и де Вулф, удовлетворенный тем, что Матильда разговаривала с ним в умеренно приятной манере, подождал, когда она поднимется в светёлку для своего дневного сна. Затем он пошёл к Ружмону. Гвин отправился в Сент-Сидвелл, чтобы повидать семью после ночи, проведённой в отъезде, а Томас находился в кабинете над сторожкой, делая копии документов для представления судьям на следующей неделе.

Де Вулф сидел на противоположном конце стола от своего своеобразного, но трудолюбивого писаря и в течении часа про себя читал латинские фразы из пергаментов, оставленных ему его наставником при соборе.

Через некоторое время он осознал, что не только он молча шевелит губами. Подняв брови, он незаметно посмотрел на Томаса. Ручка писаря замерла, и тот уставился невидящим взглядом в окно. У него был какой-то молчаливый разговор с невидимыми собеседниками, с угрюмым выражением лица и ухмылкой, показывающей его пожелтевшие зубы. Томас, казалось, вёл какой-то спор с невидимой аудиторией.

Коронер все больше беспокоился о здравомыслии своего писаря. Хотя Томас всегда выглядел жалким и забитым, но только после того, как он узнал, насколько малы шансы на возвращение в Церковь, он стал настолько угрюмым. Де Вулф бросил свой пергамент и громко откашлялся, давая понять, что собирался о чём-то поговорить.

– У тебя какие-то проблемы, Томас? – Резко спросил он. – Что-то ты выглядишь слишком озабоченным, с тобой всё в порядке?

Бывший священник поднял голову, его вытянутое клювом лицо выражало удивление по поводу заданного хозяином такого неожиданного вопроса личного характера.

– У меня всё хорошо, коронер, - произнёс он, запинаясь, – хотя я уже никогда не смогу быть полностью счастливым, будучи отлучённым из рядов собратьев по Святой Церкви. Но мне надо жить изо дня в день, на что мне недавно указал Всемогущий.

Когда, месяц назад, в приступе отчаяния он пытался покончить с собой, его дядя, архидиакон, ловко убедил Томаса, что его неудача была чудесным признаком того, что Бог хочет чтобы он жил для какой-то большей цели. Однако он всё ещё надеялся, что когда-нибудь решение об его изгнании из рядов священников за предполагаемое непристойное нападение на ученицу в соборной школе в Винчестере будет отменено – хотя его дядя не считал, что такое может произойти в ближайшем будущем, если вообще когда-либо станет возможным.

– Ты же достаточно неплохо устроился – я имею в виду, что у тебя есть кровать и еда? – грубо продолжил коронер. Он платил своему писарю два пенса в день и знал, что у того есть бесплатный тюфяк в хижине слуги в одном из домов Ряда Каноников.

– Да, благодаря вам и моему дяде, я достаточно хорошо обеспечен в своих телесных потребностях, сэр. Это скорее моя душа, которая жаждет принадлежать к дому Божьему. – Внезапно он нахмурился от какой-то внутренней мысли. – И ещё – та, из-за которой я пострадал, должна быть наказана. Её ложное свидетельство разрушило мою жизнь, но, похоже, Бог не сделал ничего, чтобы её наказать. - Мрачно добавил он.

– С этим я ничем не могу помочь тебе, Томас. Мы с архидьяконом сделали всё возможное, но ты знаешь, что он сказал. Боюсь, ты должен терпеть. Между тем, ты очень полезен мне как отличный писарь и бесценный источник знаний.

При этом необычайно редком комплименте бледные черты лица Томаса порозовели от удовольствия. Это было тем более ценным, что исходило от этого строгого, худого человека, которого он побаивался. Томас уважал его с почти собачьей преданностью, был благодарен Джону за то, что тот предоставил ему работу, когда он был отвергнутым всеми нищим, благодаря чему ему удалось выжить.

Некоторое время спустя они вернулись к своей работе, но желание де Вулфа заниматься с латинскими текстами вскоре иссякло, он отложил пергаменты и отправился в донжон замка. В центральном зале царило оживление, многие столы, которые обычно использовались для приёма пищи, питья или игр, были заняты секретарями шерифа, которые занимались сортировкой пергаментов. Стражи выглядели измотанными, судебные приставы и другие клерки сновали с пачками документов, пытаясь привести в порядок документацию округа к ожидаемому на следующей неделе появлению инспекции судей королевской курии.

Войдя в кабинет шерифа, де Вулф застал ещё более впечатляющую картину. Де Ревелль почти утонул в куче переплетённых пергаментов, а трое стоявших за его плечами писарей, пытались положить перед ним новые простыни, каждый при этом настаивал, что его проблема является самой неотложной. Шериф увидел, как вошёл Джон, и закричал, прежде чем коронер успел открыть рот.

– Не сейчас, Джон, пожалуйста! Эти парни с самого утра сводят меня с ума. Бог насылает на нас этих проклятых законников из Лондона, чтобы сделать нашу жизнь несчастной! Надеюсь, твои дела в лучшем порядке, чем мои.

На этот раз де Вулф почувствовал к своему шурину почти жалость, но осознание того, что де Ревелль сейчас занят, главным образом, тем, что скрывает следы собственных злоупотреблений, быстро погасило это чувство.

– Твоя дорогая сестра просила узнать, кто именно из судей к нам пожалует на следующей неделе. Если знаешь – скажи мне, и я оставлю тебя в покое.

– На этот раз их четверо, – раздраженно сказал де Ревелль, подняв свою острую бороду. – Сэр Питер Певерель – очень богатый барон из Мидлсекса и Серло де Валлибус – старший канцлер.

– Ты сказал четверо?

– Жервас де Боско, архидиакон из Глостера, и один из местных – сэр Уолтер де Ралег.

По тону шерифа де Вулф не смог понять отношение де Ревелля к этим людям. Барон с девонскими связями мог слишком много знать об интригах де шурина на посту шерифа.

– Полагаю, двое заслушают гражданские заявления, а другие – рассмотрят преступления, – заметил он.

Узкое лицо шерифа сморщилось от отвращения.

– И эти четверо будут целыми днями совать нос в наши дела, и пить мою кровь!

Клерки вновь выложили перед шерифом пергаменты, и Джон поспешно оставил своего шурина. Снаружи, в центральном зале, он встретил Ральфа Морина, который только что приказал сержанту Габриэлю организовать сопровождение королевских судей. Комендант замка был крупным мужчиной, с голубыми глазами и раздвоенной бородой, унаследованной от далёких скандинавских предков. На свою должность он был назначен непосредственно королем, поскольку замок Эксетера был владением короны с момента постройки Вильгельмом Бастардом.

Морин взял де Вулфа за руку и отвёл его к свободной скамейке. По пути он крикнул проходящему слуге, чтобы тот принёс им эля и, когда появились кружки, поднял свою, приветствуя коронера.

– На этой неделе это место напоминает сумасшедший дом. Слава Богу, судьи приезжают не чаще, чем раз в несколько лет.

– Они поселятся в Ружмоне?

– Ха! Это мне никак не грозит! Они слишком привыкли к удобствам, чтобы поселиться в этой грязной дыре – неудивительно, что жена де Ревелля отказывается жить здесь с ним.

– Так куда же вы поселите, в Новую таверну? – Это была самая большая гостиница в Эксетере, расположенная на главной улице между переулком Мартина и Восточными воротами.

– Она принадлежит главе собора, поэтому они выделят несколько шиллингов на размещение судей и их помощников, – саркастически сказал Ральф. – В прошлый раз епископ поселил их в своём дворце, но я слышал, что считает излишними расходы на предоставление им бесплатного ночлега и питания.

Некоторое время они беседовали, удобно устроившись в компании ещё одного опытного солдата, вернувшегося с кампании во Франции. Морин поделился последними новостями о подвигах Ричарда Львиное сердце в войне против ненавистного Филиппа французского, а де Вулф ответил рассказами, которые слышал о бесконечной борьбе между лордами Марчера и валлийскими князьями.

Проведя часок в приятной компании, выпив ещё несколько кружек эля, коронер, с сожалением, вспомнил, что ему лучше пойти домой, чтобы избежать недовольства и нытья Матильды, если он не успеет переодеться к празднику в Гильдии.

– Ты идёшь на этот клятый банкет в Ратуше сегодня? - Спросил он, вставая.

Морин покачал головой.

– Неотёсанных воинов, вроде меня, редко приглашают. Мещане рады видеть моих солдат, когда надо наводить порядок, но обычно на меня они смотрят свысока или, Хвала Христу, не замечают!

С улыбками и дружеским похлопыванием по плечам двое друзей расстались, и Джон не спеша вернулся к переулку Мартина.

Два банкета за неделю для Джона де Вулфа были чем-то вроде пытки, вроде тех, что применялись к тем, кто отказывался от испытания поединком.

Он угрюмо сидел почти у края верхнего стола в задымленной ратуше - новом каменном здании в центре Главной улицы, глядя на остальные столы, собранные из досок, установленных на козлах в три ряда по всей длине зала. Громкие разговоры и заливистый смех заглушали усилия трёх музыкантов, которые пытались развлекать пирующих из маленькой ложи над головой Джона. Примерно за три часа до полуночи с первой переменой блюд было покончено, и слуги суетились, собирая остатки, чтобы отдать нищим, которые собрались перед дверями ратуши. В деревянных и оловянных тарелках подали кур и гусей. По столам же были разбросаны кости, недоеденные кусочки мяса, хлеба и сыра, обглоданные скелеты рыб.

В центре центрального стола сидел уже порядком набравшийся глава гильдии кожевников, которого распирало от собственной важности. По обе стороны от него стояли два стражника. По другую сторону стола от де Вулфа сидели жены, в том числе и Матильда, которая с радостью обменивалась сплетнями и скандалами со своими подругами. Единственным утешением для не любившего подобное общество коронера было то, что рядом с ним сидел его друг – Хью де Релага. С другой стороны от Джона, в самом конце стола, сидел ещё один гость, инспектор гильдии серебряных дел мастеров, который, казалось, поставил себе целью съесть как можно больше блюд и выпить напитков.

Пьяный глава кожевников только что произнёс речь, приветствуя гостей и превознося достоинства собственной гильдии. К концу речи он начал бормотать что-то совсем непонятное, после чего тяжело рухнул на стул и до конца застолья продолжал заливать в себя вино.

– Полагаю, тебе частенько приходится выслушивать подобный бред? – прошептал Джон своему другу Хью. Он не сильно опасался, что кто-то обидится на его слова, так как в зале было настолько шумно, что на расстоянии одного-двух футов невозможно было разобрать, о чём говорят собеседники.

– У меня многолетний опыт общения в подобной обстановке. Часто во время подобных мероприятий можно заключить выгодную сделку или, ещё чаще, узнать планы конкурентов. – Жизнерадостный помощник мэра в тунике из пурпурного шёлка и отделанной мехом мантии из зелёного бархата оторвал от жаренной утки ножку и с видимым удовольствием принялся её грызть.

Позади них столы обходил слуга, раскладывая между гостями ломти хлеба. Джон достал свой кинжал, вырезал большой кусок розовой плоти из туши лосося, лежащей на блюде неподалеку, и аккуратно положил его на хлеб.

– Попробуй, Хью. Говорят, что рыба укрепляет мозг, поэтому, может быть, завтра ты заработаешь для нас ещё больше.

Они начали говорить о своем партнерстве по экспорту шерсти, которое с прошлогоднего сезона стрижки дало хорошие результаты.

– Джон, у нас всё ещё есть несколько сотен тюков на набережной. У нашего агента в Сен-Мало было твёрдое предложение по хорошей цене. Ты как раз напомнил мне, что завтра я должен договориться об их отправке.

– В чём проблема? - спросил де Вулф.

– Обычно мы нанимаем на перевозку товаров в Бретань Торгилса, но я узнал, что его судно сильно пострадало во время шторма на прошлой неделе. Теперь ближайший месяц у него уйдёт на ремонт в Долише, поэтому о перевозке шерсти надо договариваться с кем-то другим.

Помощник мэра не знал о связи Джона с женой Торгилса, поэтому не имел ни малейшего представления о том впечатлении, какое произвела на де Вулфа эта новость. Коронер ничего не сказал, но тихо проклял этот удар по своей личной жизни, второй за сутки. Со старым Торгилсом, который оставался дома, он никак не мог насладиться соблазнительной компанией его молодой жены.

Де Релага повернулся к казначею гильдии с другой стороны, чтобы ответить на какую-то болтовню о наглом требовании подмастерьев повысить плату, а Джон не собирался вступать в разговор с пьяным соседом с другого бока. Он наполнил свой кубок вином, привезенным из Руана, и сидел, угрюмо отхлёбывая из него, в полглаза наблюдая за выступлениями труппы жонглеров.

Затем Джон вытянул шею, чтобы посмотреть, что делает Матильда. Казалось, она была в своей стихии, в окружении хороших блюд и напитков, была поглощена бурной беседой с другими гостями, как рядом с ней, так и теми, что сидели за соседними столами. Он заметил, что здесь она была совсем другой женщиной, без обычного злобного недовольства, которое он встречал дома – она ​​оживленно жестикулировала, улыбалась напыщенным купцам и священникам.

Джон с глубоким вздохом опустил голову, чувствуя жалость к себе в связи с перспективой отсутствия в обозримом будущем женской ласки, и с мрачной решимостью серьёзно взялся за питьё, хотя знал, что утром будет страдать от этого.

В то время как в Ратуше проходили торжества, приходской священник в церкви Святой Марии Малой, известной всем как «Ступени Святой Марии», готовился к утрене, первой службе следующего дня, которая началась в полночь. Многочисленные церкви, разбросанные по всему Эксетеру, не соблюдали строгий режим девяти ежедневных служб, которые проводились в соборе. Количество находилось в зависимости от усердия каждого действующего священника.

В Ступенях святой Марии, у подножия Степкот Хилла возле Западных ворот, не следовало ожидать в полночь четверга достаточного количества посетителей. Многие из тех, кто жил в нескольких сотнях шагов от церкви, приходили в воскресенье, но Адам Дол знал, что только горстка самых набожных людей появится в середине недели. Никто не придёт на рассвете, поэтому Адам отказался от каких-либо требований к общине посещать богослужения ночью и прилагал усилия на проведение мессы в середине утра и вечерне во второй половине дня.

Это был коренастый мужчина среднего роста, с толстой шеей и красным лицом, которое имело обыкновение быстро багроветь из-за вспыльчивого характера. Этим вечером, когда майский свет угасал, он ходил по церкви короткими резкими шагами, как будто куда-то спешил, хотя этого никак не требовала спокойная жизнь церкви Святой Марии.

Здание было немного больше, чем расположенная неподалёку церковь Всех Святых-на-стенах. Прямоугольный неф был довольно высоким, и на конце, обращенном к дороге, была новая башня с двумя колоколами. Первоначально построенная из дерева, около пятидесяти лет назад она была перестроена из камня, по завещанию богатого мастера с острова Экс, что находился за городской стеной, который такой щедростью хотел обеспечить благополучие своей бессмертной души.

Посвящённая Святой Деве Марии, как и ещё три церкви Эксетера, она получила свое прозвище из-за перекрещивающихся ступеней, которые вели на Степкот-Хилл рядом с церковью. Хотя этот храм был лучше обеспечен, чем Всех Святых, но был отнюдь не богат, и отец Адам был разочарован и обижен назначением сюда.

В сорок два года его цель – стать каноником - так и не была достигнута, и он никак не мог понять, что главным камнем преткновения в его карьере стала его собственная неуживчивая и раздражительная натура. Во время обхода своего храма, поправляя вышитую алтарную одежду и бессмысленно передвигая медные подсвечники на полдюйма, он заводил себя – как делал это по несколько раз в день – вспоминая свою жизнь и проклиная жестокость судьбы, которая не дала ему достигнуть высот, достойных его талантов.

Родился он в Бретани, под сенью великой церкви святого Самсона, был вторым сыном дворянина Дола. Когда Адам был ребёнком, его отец пересек пролив и оказался в Девоне, где, с помощью семьи, обзавёлся значительным землевладением в районе Тотнеса. Поскольку наследство предназначалось старшему брату, ещё в раннем возрасте Адама определили в школу аббатства в Бате, после чего его ожидала обычная для младших братьев карьера священника. В шестнадцать лет он переехал в Уэльс, и, хотя там давно не было собственного епископа, там всё ещё оставались каноники, и, в конце концов, он стал помощником, а затем викарием. Он надеялся остаться в Уэльсе и, в конечном итоге, получить приход, который возвысил бы его до звания каноника, но его вспыльчивость и неуживчивость рассорили его, как с членами капитула, так и со многими из его товарищей. В двадцать семь лет он покинул Уэльс и переехал в Эксетер, где стал хоровым викарием, всё ещё стремясь получить пребенду.

Здесь история повторилась, и хотя он много лет служил в соборе, его натура не позволила ему завоевать друзей, и он неоднократно разочаровывался в своих надеждах на избрание каноником. Наконец, архидиакон Эксетера, предшественник Джона де Алансона, отвёл его в сторону, поведал ему некоторые прописные истины и предложил найти утешение церкви на Ступенях Святой Марии, где он, по крайней мере, не раздражал своих собратьев.

Он неохотно согласился, однако так и остался в убеждении, что его незаслуженно лишили возможности претендовать на более высокий пост,– убеждение, которое он разделял с героем Матильды, священником церкви Святого Олафа. У Адама всё ещё оставался скромный доход от доли в имуществе его отца в Тотнесе, и, скопив немного денег, он купил богато вышитую ризу, которую держал запертой в сундуке в своей квартире позади церкви, в ожидании момента, когда он станет архидьяконом или даже епископом.

За время пребывания в Уэллсе он приобрел репутацию страстного проповедника, и его пламенные проповеди были одной из причин почтенного посещения его церкви по воскресеньям: многим из его паствы нравилось быть взволнованными и временно испуганными его ярким и животрепещущим описанием ужасов ада, который ждал их, если они свернут с пути праведности. Он не питал иллюзий относительно эфемерности своих угроз и знал, что большинство прихожан забудут их ко времени, когда доберутся до дома на ужин или в таверну выпить кружку эля. Но при этом он наслаждался реакцией своей паствы на зловещие картины, которые он нарисовал об ужасах ада – стоны, побледневшие лица и даже обмороки от более восприимчивых матрон.

Теперь, заменив на алтаре догоревшие свечи новыми, он работал над ужасами для своей грядущей субботней проповеди. На этой неделе ему очень хотелось говорить о вырванных крючьями языках и сосках в раскалённых клещах. Подобные идеи вызвали у него сексуальное беспокойство, и он знал, что вскоре ему придется совершить очередную поездку в Бристоль или Солсбери, якобы на паломничество, но, на самом деле, чтобы посетить бордель. Некоторые из его коллег по клиру в Эксетере не сильно скрывали свои пороки, но что-то всегда мешало Адаму осквернять своё собственное гнездо.

Шли годы, его ум всё больше разделялся между его святой миссией наставления паствы на праведный путь и избавления от адского пламени, которое ожидало грешников, и грехами, которыми наслаждался сам, как с блудницами, так и острыми ощущениями от всё более извращенных представлений о том, что приготовил сатана для тех, кто пренебрёг предостережениями своего священника.

Он отступил от алтаря и перекрестился, проверяя, что новые свечи стояли прямо. Восковые свечи были дорогими, и остальная часть церкви была освещена дешёвыми сальными лампадами из бычьего жира. Он взял остатки алтарных свечей домой, чтобы использовать их в своей маленькой комнате, где допоздна читал свои религиозные книги.

Он повернулся от алтаря к залу церкви и в тусклом мерцающем свете осмотрел пустой неф. Здесь в воскресенье соберётся его стадо, чтобы выслушать его рассказ о вечных муках, что ждут их. В зале не было сидений, кроме стоящих у стен каменных скамей для стариков и немощных.

Ниже оконных проёмов несколько старых гобеленов изображали святых и сцены из Священного писания, но его гордостью и радостью были новые настенные росписи рядом с ящиком для пожертвований на западной стене. Он заплатил за штукатурку каменной кладки, а затем начал рисовать мрачные сцены гиены огненной. Рогатые бесы с трезубцами, гоблины с копытами, отвратительные змеи и ужасные людоеды причиняли все мыслимые муки кричащим грешникам, среди которых, казалось, преобладали голые женщины. Недавно он обнаружил в себе неизвестный до сих пор художественный талант. В течение последних нескольких месяцев он заполнил оштукатуренные стены этими дьявольскими фресками и оставался только один свободный участок справа от арки алтаря, к которому он уже приступил. Площадь «полотна» оставалась настолько маленькой, что пришлось добавлять всё более мелкие фигуры и лица к уже нарисованным, так что некоторые представляли собой извивающуюся массу миниатюрных агонизирующих грешников и их мучителей – бесов.

В течение нескольких мгновений он размышлял о своих смутно представляемых шедеврах, чтобы, возможно, несколько смягчить их угрожающий замысел, а затем поднял свою мантию с пола и вышел на улицу. Отец Адам захлопнул за собой дверь, а затем в темноте поднялся по террасам Степкот-Хилла к своему жилищу и своему скромному ужину.

Была полночь, и хотя пир в ратуше продолжался, участников становилось всё меньше. Некоторые выпили так много, что их либо рвало на заднем дворе, либо слуги и злые жёны проводили их по домам. Несколько старших священников, включая пару соборных каноников, отправились на заутреню, но много гуляк ещё осталось. Кто-то пел, кто-то ругался, а кто-то мирно спал, пристроив голову рядом с объедками на столах. Коронер выпил много эля и вина, но его крепкая голова сопротивлялась их воздействию – хотя он знал, что утром его ждёт тяжёлое похмелье.

Он мрачно сидел сгорбившись в своей чёрной одежде, выглядел грустным и удрученным, ожидая, когда Матильда закончит сплетничать среди жен на другом конце стола. Его друг Хью де Релага некоторое время назад неуверенно ушёл, пробормотав, что собирается опорожнить мочевой пузырь, и не вернулся. Де Вулф подозревал, что перед зданием его подкараулил слуга, который мудро решил, что помощнику мэра будет лучше дома в своей постели.

Свечи на столах и настенных бра догорали, отбрасывая тусклый свет, но взгляд Джона привлекла знакомая фигура, стоящая внутри прохода за главную дверь в дальнем конце зала. Трудно было не заметить стоящего гиганта с копной непослушных волос на голове. Гвин махал ему рукой размером с кувалду и его лихорадочные движения ясно говорили о необходимости поторопиться.

Взглянув с почти виноватым видом на Матильду, де Вулф встал и, обойдя сзади дремлющего серебряных дел мастера, двинулся к нижней части зала навстречу Гвину. К удивлению де Вулфа, позади его помощника стоял старый Эдвин, одноглазый работник из «Ветки плюща».

– Похоже, коронер, мы имеем работу! – Над бормотаньем в зале прогремел голос Гвина.

– Что он здесь делает? – спросил Джон, опасаясь, что с Нестой что-то случилось. – Он разыскал меня сразу после колокола к заутренней, – объяснил Гвин. – Перед тем я был в «Ветке плюща» и говорил Эдвину, что собирался зайти в пивную корабельщиков на Рокк-Лейн, где он и нашёл меня.

По своему обыкновению, Гвин собирался не торопясь обстоятельно рассказать всю последовательность событий, начиная с того, как к нему поступило сообщение, до сути самого известия, но де Вулф нетерпеливо повернулся к работнику таверны.

– Так что случилось? Что-то случилось с хозяйкой?

Эдвин покачал головой.

– Нет, капитан, но она смертельно расстроена, поэтому я ускользнул и нашёл Гвина. Я полагаю, что ты мог бы её успокоить.

Де Вулф сердился на этих двоих, которые никак не хотели говорить по делу.

– Чёрт возьми, так что же случилось?

Гвин почувствовал, что его хозяин вот-вот взорвётся, и поспешно принялся объяснять.

– Ещё один труп, коронер. На этот раз девушка задушена на заднем дворе «Ветки плюща». И твоя Неста нашла её.

– На самом деле она споткнулась о тело, – добавил Эдвин, выразительно закатывая свой единственный глаз. – Она лежала возле кухни. Хозяйка наткнулась на неё, когда вышла, чтобы помешать стряпню.

Де Вулф смотрел на них и ждал, пока они расскажут всё, что знают.

– Это была шлюха, - прогрохотал Гвин. – Новая необычная девка в красным парике – её называли Джоанна из Лондона.

Мысли де Вулфа сосредоточились на страданиях Несты, а не на убийстве блудницы. Он оглянулся в зал и увидел, что узел сплетничающих жён наконец-то распался. Они всё ещё разговаривали, но встали и поправляли складки на одежде, собираясь разойтись. На мгновение коронер замер. Хотя ратуша находилась всего в нескольких метрах от переулка Мартина, он никак не мог оставить свою жену одну. Хью де Релага, который, если был бы трезв, мог бы проводить её до дома, ушёл. Хотя Джон не был очень обеспокоен безопасностью Матильды на пути в сотню шагов до их дома, он понимал, что она никогда не простит ему, если он оставит её – особенно когда узнает, что он это сделал, так как спешил на помощь своей бывшей любовнице.

- Ты сейчас вернёшься в «Ветку плюща» и жди там меня. Скажи Несте, что я приду, как только провожу жену до двери – если повезёт, то через несколько минут. Он подтолкнул их к выходу, затем бросился к противоположному концу длинного стола в своей жене, расталкивая слуг, доедающие остатки угощения, и изрядно набравшихся гостей.

Когда он подошел к четырём женщинам, они всё ещё демонстрировали друг перед дружкой свои платья и плащи.

– Меня вызывают на убийство, дорогая. Мне надо спешить, поэтому я вынужден увести тебя домой. – Пробормотал де Вулф. Он схватил Матильду за руку и, резко поклонившись её приятельницам, бесцеремонно потащил её к дверям.

Сначала она была слишком удивлена, чтобы возразить, но вскоре вновь обрела голос и принялась ругать его за грубость вплоть до угла переулка Мартина. Ему удалось, не вдаваясь в подробности, ответить на вопросы о причинах такой срочности, сказав, что это было грязное убийство «где-то в нижнем городе». При этом он прекрасно знал, что к утру точное местонахождение трупа будет известно всему Эксетеру, и что, когда Матильда узнает, что её оттолкнули, чтобы помчаться на помощь к «валлийской шлюхе», её длинный язык получит хороший повод для упрёков и язвительных замечаний.

Тем не менее, эта проблема откладывалась на будущее, и, через несколько минут, Джон оставил свою жену на попечение служанки и почти бегом поспешил через Соборную территорию в Пустому переулку.