Бернард Найт. Террор в лесу. Глава 6 (Коронер Джон -7)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В которой Томас и Гвин покидают город

Коронер полдня провёл, осматривая труп, обнаруженный в Дерьмовом ручье – вонючем потоке рядом с городской стеной, текущем от Сент-Сидвелла до Экса. Его название полностью соответствовало предназначению, так как он служил одной из главных канализаций Эксетера, сточные вод, что текли по многим улицам, в конечном итоге попадали в этот ручей. После сильных дождей вода в ручье очищалась, но большую часть времени это был кишащий крысами вонючий канал. Часто здесь оказывались мёртвые собаки или кошки, но сегодня житель улицы Магдалены, опрокидывая в ручей тачку с навозом, наткнулся на труп человека. Судя по его состоянию, он был там уже нескольких дней, и о его смерти ничего не было известно. Даже де Вулф и его помощник, повидавшие на своём веку много чего, морщились, обнаружив, что в такую жаркую погоду прогрессирующее разложение тела и гнилые воды Дерьмового ручья были непривлекательным сочетанием.

Распухший труп был совершенно неузнаваем, а в лохмотьях покойника не было ничего, что помогло бы установить, кто это. Джон был не в настроении разбираться с проблемой, и после того, как Гвин палкой перевернул тело, коронер объявил, что видимых ран, насколько можно было судить, нет. После того, как собрали нескольких местных жителей в качестве присяжных, де Вулф провёл на месте пятиминутное расследование и объявил, что неизвестный человек умер от стихийного бедствия. Он приказал Oсрику, одному из городских стражников, послать за человеком, который по ночам собирал городские нечистоты, чтобы тот убрал тело к сараю позади собора, который использовался как городская мертвецкая, пока кто-то из священников не прочитает несколько слов над наскоро вырытой могилой бедного нищего.

Вернувшись в свою комнату в замке, они обнаружил, что Томас, как обычно, усердно работает с пером и чернилами. Смыв запах гниения в горле сидром Гвина, коронер поставил задачи своим помощникам на ближайшие несколько дней.

– Я поеду Стокайтенхед навестить родных, – объявил он. – В Эксетер вернусь в воскресенье, но хочу, чтобы вы двое за эти дни попытались узнать больше об этих беспорядках в лесу.

Его помощник и писарь выглядели озадаченными, беспокойство Томаса смешалось с опасением, поскольку, при своём несомненном уме, был трусоват.

– Вы хотите, чтобы я отправился в лес, коронер? – Нерешительно пробормотал он.

Джон, которого позабавила реакция секретаря, ухмыльнулся.

– Не беспокойся, парень! Я не прошу тебя бросаться в лес, размахивая мечом – это оставляю Гвину. Нет, я хочу, чтобы ты сделал то, что у тебя получается лучше всего, собирая информацию у священников.

Он повторил то немногое, что ему рассказал дядя Томаса о ком-то из священников, который мог быть замешан в заговоре.

Писарь очень хотел помочь своему хозяину, но сомневался в своих шансах на успех.

– Где же мне начать искать, коронер, с таким небольшим количеством информации?

– Представляется, что эти проблемы сосредоточены вокруг южного края Дартмура, Томас. Почему бы тебе не поработать с некоторыми из приходских священников?

Оставив маленького секретаря обдумывать полученные инструкции, де Вулф повернулся к Гвину, который спокойно сидел, жуя хлеб и разливая сидр.

– Пойдёшь с Томасом до Бови Трейси или Эшбертона – убедись, что он не потеряется и не упадет со своего пони! Затем, когда он станет обрабатывать священников, ты можешь объехать пивные в округе и послушать, что там говорят. Мне особенно интересны лесные бандиты. Я уверен, что их использовали для выполнения грязной работы.

Это было задание, которое превосходно подходило корнуолльцу – сидеть в тавернах с благословения своего хозяина было поручением, посланным с небес.

– Мы поедем завтра на рассвете, – пообещал Гвин. – И вернёмся сюда в воскресенье, надеюсь, с некоторыми полезными новостями.

Джон спустился в конюшню напротив своего дома и договорился с кузнецом Эндрю, чтобы тот подготовил Одина к утреннему выезду. Затем он направился домой, чтобы противостоять Матильде, которая сидела в светёлке с вышивкой у единственного окна, выходящего на задний двор. Со времени визита лорда Феррарса и его друзей она замкнулась, постоянные авантюры брата её бесконечно удручали. Но её мужу предстояло затронуть тему, которая гарантированно должна была пробудить её эмоции – сообщить об намерении навестить родных Стокайтенхеде.

– Только не подумай, что я поеду с тобой, Джон, – отрезала она, сморщив лицо. – Я не собираюсь несколько часов страдать, сидя за твоей спиной на лошади, ради удовольствия погостить в примитивном доме с этой старой валлийкой и деревенщиной, которых ты называешь своими братом и сестрой!

Её быстрое возвращение к своей обычной грубой и высокомерной природе заставило Джона потерять всякое сочувствие к её разочарованию в брате. Её необоснованная неприязнь к его семье, хотя и ничего нового в этом не было, тем не менее была оскорбительна для него. Это также было несправедливо, поскольку его матери было шестьдесят лет, и она не заслуживала эпитета Матильды «старая валлийка». Это правда, что у неё были и валлийская, и корнуолльская родословная, но она всегда старалась быть милой и доброй к Матильде, хотя эти усилия были напрасны. Что касается злобного эпитета «деревенщина», брошенного по поведу его брата и сестры, то Уильям и Эвелин, возможно, не были искушенными горожанами, но они были приличными, надёжными сельскими жителями. И называть их усадьбу в Стоуке «примитивом» было чепухой – дом был перестроен в камне его отцом Саймоном де Вулфом, когда Джон был ребёнком, и, хотя он не мог похвастать новомодными полами и камином, но был так же хорош, как и многие другие в округе – и, по его мнению, лучше, чем большинство.

Подавив желание сказать, что он не собирался просить её сопровождать его, он повернулся на каблуках и спустился вниз по лестнице, выйдя к сараю Мэри во дворе, чтобы выпить пинту эля, поговорить и успокоиться, пока его гнев не уляжется. Горничная легко диагностировала его раздражение и перевела разговор на другое.

– Как Неста? Беременность вызвала у неё какие-то проблемы?

Джон доверился Мэри вскоре после того, как узнал, что Неста беременна, лишь слегка опередив молву, которая распространяла новости по городу с необъяснимой быстротой.

– У нее нет проблем с телом, – проворчал он. – Но она не хочет, чтобы я признал ребенка. Я не могу понять её отношение. Я думал, что она будет рада, что я поддержу её.

У Мэри были свои собственные идеи по этому вопросу, но она предусмотрительно скрывала их.

– Когда она узнает, вы окажетесь в аду, – заметила она, поднимая глаза к окну светёлки.

Де Вулф мрачно кивнул, осушая свою квартовую кружку.

– Знаю, но раньше мне было хуже, – пробормотал он, вытирая рот тыльной стороной ладони. Поднявшись, он быстро и нежно поцеловал Мэри в её блестящие каштановые волосы, когда она наклонилась над птицей, которую потрошила на ужин.

– Сейчас я быстро прогуляюсь к «Ветке плюща», узнаю, как она. Прошлой ночью она не говорила со мной - она заперлась в своей комнате и плакала.

Он говорил с удивлением мужчины, для которого женское настроение было полной загадкой, и Мэри незаметно вздохнула, удивляясь наивности мужчины, который во всём остальном был таким сильным и властным. Свистнув Бруту, который скрывался под столом Мэри в надежде на требуху, де Вулф пошёл прочь, оставив свою служанку качать головой в раздумье о том, что станет со всеми ними.

Утром Джон не встретился со своими помощниками, хотя и покинул город примерно в тот же ранний час, так как, когда он выехал через Южные ворота, и они отправились на запад и перебирались через реку, чтобы добраться до главной дороги, которая шла в сторону Плимута.

Маршрут коронера пролегал по другую сторону реки до порта Топшем, где он повёл Одина на хрупкий плот канатного парома для быстрой переправы на другой берег. Ранним утром на свежем воздухе он нёсся через плоскую болотистую почву лимана к линии холмов, которые тянулись к побережью. С мечом, свисавшим с седла, он почти не боялся засады, хотя ехал один. Эта оживлённая береговая тропа редко страдала от преступников, и вид высокой, ястребиной фигуры в чёрном на тяжёлом боевом коне не мог быть заманчивой перспективой для любого случайного грабителя.

Спустя чуть более часа после того, как он покинул паром, Джон обнаружил, что приближается к деревне Долиш, расположенной вдоль небольшого ручья, ведущего к побережью. Проведя Одина на поводу, он внимательно осмотрел несколько лодок, остановившихся на грязном берегу. С некоторым разочарованием он увидел, одно более крупное морское судно, которое часто перевозило часть шерсти, продаваемой в Бретань Хью де Релагой и им самим. Оно принадлежало лодочнику Торгилсу, пожилому мужу прекрасной Хильды, которая в юности была возлюбленной Джона и с которой он до сих пор имел отношения. Некоторое время назад судно Торгилса было повреждено штормом, и даже сейчас можно было видеть, что люди все ещё работают над ним, заменяя рёбра и доски по обеим сторонам корпуса. С сожалением он дотронулся до своего жеребца шпорой и двинулся дальше – даже если Хильда была доступна, его чувство преданности Несте в её нынешнем состоянии было слишком велико, чтобы позволить себе совершать набег на Долиш, хотя его недавнее вынужденное безбрачие, конца которому он не видел, доставляло ему неприятную боль в пояснице. Он ненадолго задумался, сколько ещё сможет продержаться, а затем упрекнул себя за своё эгоистичное отсутствие чести.

Оставшаяся часть пути была приятной и прошла без происшествий, когда он направил Одина и поехал по дорожке на вершину утёса к Тинмуту.

Небо было тёмно-синим, и жара дня усилилась с наступлением утра. Недели жаркой погоды вызывали беспокойство у усадьбы и судебных приставов по поводу засухи, но далеко на западном горизонте он мог видеть линию скопившихся облаков, предполагая, что скоро произойдут перемены. Когда он добрался до Тейна, от жары река настолько обмелела, что отливом он смог переправиться в брод чуть выше пляжа, едва намочив стремена.

У семьи де Вулфа было два поместья: основное в Стоуке, а другое в Холкомбе, недалеко от дороги между Долишем и Тинмутом. Восхитительная Хильда была дочерью их бейлифа в Холкомбе. Джон частенько по дороге заезжал сюда, чтобы повидать её отца и осмотреть усадьбу, но сегодня он решил не отвлекаться и поскорее встретиться с родными.

Его старший брат Уильям был человеком совершенно иного склада, он управлял их двумя поместьями со спокойной эффективностью. Их отец погиб, сражаясь в Ирландии за старого короля Генри пятнадцать лет назад, и оставил своё имущество старшему сыну с условием, что он поддержит свою мать и сестру и обеспечит Джону четвёртую часть дохода от поместий. Это, вместе с военными трофеями от многолетних кампаний и доходами от торговли шерстью, полностью обеспечивало потребности де Вулфа. Он хорошо ладил с братом Уильямом, который, хотя и выглядел во многом как Джон, был гораздо более мягким, всю жизнь занимался только земледелием и управлением имением, а не сражался на чужбине.

Эти мысли обычно возвращались к Джону, когда он проезжал последние несколько миль до Стокайтенхеда, укрывшегося в небольшой долине в лесах по другую сторону реки. Он въехал в долину со своим обычным чувством ностальгии, потому что именно здесь он родился и провёл детство и юность. Обработанные полосы поля выглядели безупречно, жилища вилланов и свободных людей были лучше, чем в большинстве деревень. Пока он шел по дорожке к усадьбе, его встречали приветствиями и улыбками многие люди, которые знали его всю жизнь. Это было счастливое место, и он сразу почувствовал себя лучше от спокойствия, ощутимо пронизывающего всю усадьбу.

Дом его отца представлял собой квадратное каменное здание за частоколом. Убежавший вперёд взволнованный мальчишка уже сообщил о его прибытии, и его мать с сестрой вышли на ступеньки главного входа, чтобы приветствовать его. Также поглазеть на гостя выбежали слуги из кухни и конюшни, один из которых поспешил взять уздечку Одина, как только коронер соскользнул с коня и наклонился, чтобы поцеловать своих женщин. Его мать Энид, симпатичная женщина, с рыжими волосами, среди которых проглядывали седые пряди, со сверкающими от восторга глазами, стояла на цыпочках, чтобы обнять за шею своего младшего сына.

– Уильям направился к реке, там срезают камыш. Он думает, что без его присмотра ничего не будет сделано должным образом!

Джон повернулся, чтобы обнять свою сестру, покрепче, чем мать. Эвелин одно время хотела стать монахиней и до сих пор оставалась девой. Ей было за тридцать, она была пухлой, домашней девушкой, довольная своим нынешним положением компаньонки овдовевшей матери.

Первый этаж занимал зал, светёлка и несколько других комнат располагались наверху. Джона провели в зал, где улыбающиеся слуги суетились вокруг него с едой и питьем, а мать и Эвелин сидели за столом напротив него, чтобы убедиться, что он хорошо поел с дороги, а также дали указание накормить коня. Они просили его рассказать городские новости, желая узнать все сплетни, и задавали вопросы о моде и теперешней длине носков на модной обуви.

– Твоя невыносимая жена так же груба, как всегда? – Прямо спросила мать. После многих лет тщетных попыток наладить хорошие отношения с Матильдой она бросила эту затею и теперь совершенно открыто сожалела о том, что покойный муж настоял на том, чтобы Джон женился на невесте из семьи де Ревелль.

– А как насчет этой милой валлийской девушки, Несты? – Спросила Эвелин. Тот факт, что у него была любовница, не был секретом, и мать с сестрой, ненавидя его жену, были довольны тем, что он не только нашёл какое-то счастье в другом месте, но и тем, что она была валлийкой. Как будто, чтобы подчеркнуть это, Эвелин задала вопрос теперь на кельтском языке, на котором все они бегло говорили, поскольку отец Энид был корнуолльцем, а её мать родом из Гвента, как и Неста.

Джон криво улыбнулся. Он не ожидал, что так быстро речь дойдёт до цели его визита.

– Именно из-за Несты я приехал за вашим советом – сказал он и тут ж е поспешно добавил: – я бы, конечно, и без того навестил бы вас.

Его мать одарила его хитрой улыбкой и нежно хлопнула его по плечу.

– Давай, сынок, расскажи нам всё! Ты бросаешь Матильду и уходишь к своей хозяйке гостиницы?

– Может быть, на днях случится что-то подобное, – криво усмехнувшись, сказал он. – Особенно после того, что я сейчас расскажу.

Энид уставилась на него своими светлыми глазами, с понимающей улыбкой на лице.

– Она носит твоего ребёнка, так?

Джон вздохнул, поражённый догадливостью матери. Впрочем, ещё с детства он знал о бесполезности пытаться что-то скрыть от неё.

. – Это правда, мама. К концу года я должен стать отцом. Доброе лицо Эвелин засветилось улыбкой. Она была рада за своего брата, который до сих пор оставался бездетным. То, что ребёнок будет рождён вне брака, её нисколько не задело, среди правящего класса это считалось обычным делом. Только бедняков наказывали за такое, у них детей часто забирали в монастыри.

Мать интересовали более практичные вещи.

– Твоя жена знает об этом?

– Пока – нет, хотя подозреваю, что очень скоро узнает. Эксетер – рассадник сплетен – подобные новости в городе распространяются быстрее, бьёт молния.

Энид де Вулф положила в его оловянную тарелку ещё один кусок мясного паштета и так посмотрела на него, что он не смог отказаться от него.

– Тебе будет тяжело, сынок, когда она узнает.

Джон кивнул, его рот был набит бараниной и хлебом. Проглотив, он подтвердил, что готовится к тому, что Матильда превратит его жизнь в ад.

– Она сойдет с ума, я знаю. Даже не из-за самого греха, но она испугается, что она упадёт в глазах своих подруг, среди которых она изображает из себя Бог знает что!

– Глупая корова! – Здраво заметила Эвелин.

– А ты, Джон – ты собираешься признать ребенка? – Спросила его мать серьёзным голосом.

– Конечно! Что ещё я могу сделать? – Опешил он, не ожидавший такого вопроса от матери. – Но с этим проблема, Неста не хочет, чтобы я каким-либо образом страдал, и отказывается позволить мне признать ребёнка своим.

Мать нахмурилась.

– Она добрая, внимательная женщина, я видела её много раз, когда мы приезжали в Эксетер. Но если она не отправится с младенцем, возможно, к себе на родину в Уэльс, всё это обязательно станет достоянием общественности. Ты не возражаешь против этого?

– Ни в малейшей степени. Если кому-то это не нравится, то пусть катятся ко всем чертям. Эта свинья – шериф, без сомнения, захочет из всего извлечь столько выгоды, сколько сможет, тем более что его сестра будет казаться пострадавшей стороной, но мне на это наплевать.

– Может ли это повлиять на твоё положение коронера? - Спросила сестра, которая очень гордилась положением своего брата.

– Ричард де Ревелль, несомненно, попытается раздуть из этого скандал – ему бы очень хотелось, чтобы меня лишили должности, и он мог выбрать на моё место кого-нибудь покладистого. Мне фактически не нужна работа, но, я признаю, мне нравится то, чем я занимаюсь. Если он пустит в ход какие-то свои уловки, я сразу же обращусь к юстициарию.

– Может, Матильда бросит тебя? – Почти с надеждой спросила мать.

– Я в этом сомневаюсь. Дом в переулке Мартина – мой. Я купил его много лет назад, на военные трофеи. Я знаю, что у неё есть деньги, оставленные её семьей, но она слишком любит хорошо питаться, одеваться и иметь крепкую крышу над головой, чтобы бросить меня. Хотя только Бог знает, в какой ад она захочет превратить мою жизнь!

Женщины были заметно взволнованы сообщением и горели любопытством. Неожиданный визит Джона принёс им важную новость: Энид должна стать бабушкой, а Эвелин – тётей.

– А Неста, у неё всё в порядке с беременностью? - Спросила его мать. – Я помню, как тяжело было носить Уильяма.

– Она здорова, хотя ещё рано что-то говорить. Прошло совсем немного времени с тех пор, как она заподозрила, что носит ребёнка, и акушерка подтвердила это.

Энид что-то уловила в его словах и сейчас же потребовала уточнения.

– Что ты имеешь в виду, Джон, под словом «здорова»? – Спросила она.

Он беспокойно заёрзал на скамейке. От матери трудно что-то скрыть.

– Я говорил, она не хочет, чтобы я признал ребёнка, ради меня. Но в целом она выглядит очень расстроенной, много плачет и иногда отказывается говорить со мной. Как-то вечером она побежала в свою комнату и заперлась. Прошлой ночью ей было лучше, но, кажется, теперь она постоянно грустит и не хочет со мной разговаривать.

Мать, мудрая пожилая женщина, вырастившая троих детей, ласково положила руку ему на руку.

– Тяжесть влияет на женщин по-разному, Джон. Некоторые говорят, что они никогда в жизни не чувствовали себя лучше, другие становятся плаксивыми и замкнутыми. Это должно скоро пройти. Ты должен быть терпеливым.

Про себя она могла придумать несколько причин, по которым Неста была в таком плачевном состоянии, но сейчас ей нужно было успокоить сына.

– Почему бы тебе не привести её сюда, чтобы она погостила некоторое время у нас? – Предложила она. – Неста может жить здесь столько, сколько ей захочется – она может родить тут, когда подойдёт срок.

– Спасибо, мама, ты добрейший человек в мире. Но у неё есть гостиница, она не может её бросить. – Чепуха, иметь ребёнка гораздо важнее. Ты говорил, что там работают трое слуг. Она может нанять кого-то руководить пивной в течение нескольких месяцев.

Эта идея не очень понравилась Джону, так как он сразу вспомнил Алана Лайма, но он согласился передать её Несте по возвращении.

Болтовня продолжалась до тех пор, пока даже две женщины не исчерпали тему родов и младенцев. Изрядно набив желудок, де Вулф, в конце концов, встал и заявил, что хочет найти своего брата.

***

Пока Джон де Вулф ехал по побережью, его помощник и писарь неторопливо ехали на запад, их скорость ограничивалась более короткими ногами пони Томаса и его неловкой позой в седле.

Церкви и пивные в большинстве деревень располагались неподалеку друг от друга, Гвин решил сопровождать маленького секретаря в течение большей части пути, заходя в каждую таверну в то время, как Томас встречался с местными целителями душ. Коронер снабдил их достаточным количеством серебряных пенни на кровать и питание в скромных масштабах на четыре дня, чтобы для них это задание было своего рода праздником, в отличие от обычной рутины.

Через три часа после выезда из Эксетера пара сделала свою первую остановку в Бови Трейси, где Гвин быстро скрылся в одной из двух пивных. Томас был одет, как обычно, в свою длинную, изношенную тунику, которая очень напоминала чёрную церковную рясу, создавая впечатление, что он всё ещё пребывает в Святых Орденах. Он добрался до церкви и, после долгих раздумий и молитв, нашёл приходского священника и вовлек его в беседу, используя оправдание, что он пришёл, чтобы увидеть новую каменную церковь, построенную лордом поместья сэром Уильямом Трейси. Это был один из четырёх рыцарей, которые, по приказу короля Генриха, убили архиепископа Томаса Бекета, и возведение церкви было искуплением за этот грех. Однако, писарь не узнал ничего полезного от местного священника, но умело перевёл беседу в сторону проблем в лесу.

Такая же рутина продолжалась, когда помощники коронера медленно продвигались по деревням на восточной стороне Дартмура. В течение оставшейся части дня они отправились из Бови в Хеннок, затем в Ластли и, наконец, в Манатон, где Томас возобновил знакомство с отцом Амикусом, а Гвин пил в таверне со старостой Робертом Баратом. Здесь им не нужно было притворяться, будто они простые путешественники, так как тут их хорошо запомнили во время дознания по мёртвому кожевнику – Элиасу Неку. После стычки с Уильямом Люпусом деревенские жители с удовольствием делились с ними сплетнями о беззакониях лесников. У них не было никакой новой информации, но они сообщили, что преступники, похоже, становятся смелее, их часто замечают на дорогах и прячутся они в близлежащих лесах, не опасаясь задержания.

– А кто может их обуздать? - Проворчал Роберт Барат. – Мы никогда не видим здесь людей с оружием шериф, далеко в Эксетере. Ни один местный житель не собирается рисковать своей шеей, пытаясь поймать голову волка, когда сами лесники, кажется, защищают паразитов.

Той ночью Гвин и Томас нашли бесплатную кровать в пристройке за домом старосты. Это была всего лишь куча соломы, но она была чистой, а ночь была тёплой, хотя облака, которые их хозяин видел над морем, надвигались и предвещали перемену погоды в ближайшие дни.

За полпенни они купили себе в пивной достаточно еды, и в сумерках поздним летним вечером лежали, обсуждая то, что узнали за день, а этого было очень мало.

– Будем надеяться, что завтра и послезавтра узнаем больше, – в конце концов, пробормотал корнуоллец. – Иначе коронер потребует вернуть деньги!

Писарь стряхивал муравьёв, что ползали по его лицу.

– Никто не слышал о священниках, которые находятся в союзе с лесниками, или с преступниками, – сказал он. – Интересно, наверное, это просто какая-то пустая выдумка, ведь ни один приходской священник не может просто так бродить по селам, когда ему хочется. Только довольно старшие священнослужители могут путешествовать где угодно.

Гвин перевернулся на куче соломы и натянул на голову остроконечный капюшон кожаной куртки.

– Давай побеспокоимся об этом завтра, Томас. Сейчас мне надо выспаться.

На следующее утро они проделали путь по самому краю бесплодного болота, спустившись в Уиркомб, где в прошлом году их хозяин исследовал труп молодого крестоносца, найденного в ручье. Далее они объехали Данстоун, Бакленд и Хольн, проделав свои обычные манёвры в церквях и тавернах. Вечером они оказались на главной улице Эшбертона. Это был один из четырех городков рудокопов, в нём проводился анализ и чеканка олова Дартмура, которое наряду с шерстью было основным экспортным товаром графства. Здесь у них был выбор домов для ночлега, но только одна церковь. Томас, неумелый наездник, сильно устал, у него болела спина, и был не в состоянии встретиться с местным священником. На этот раз им пришлось были заплатить за место в одной из гостиниц, и после скромного ужина – тушёного лука-порея и тощей птицы – писарь забрался на чердак, где рухнул лицом вниз на своё заполненное сеном место, давая возможность отдохнуть спине.

Гвин, для которого провести на лошади целый день ничего не стоило, решил обойти все остальные таверны в надежде услышать что-нибудь полезное. В четвертой, выпив изрядную часть галлона эля, он завёл разговор с двумя рудокопами, которые привели в город с рудников с верховьев несколько пони, нагруженных грубо выплавленными слитками металла для анализа. Их разговор проходил по обычной схеме – жалобы на скупость работодателей, возмутительные налоги на олово и коррупцию надзирателя за рудниками, которым был никто иной, как шериф Ричард де Ревелль. По мере того, как тёк эль, а языки ослабевали, Гвин перевёл разговор на вымогательство в лесу и получила полезный ответ от возмущённых работяг.

– Слава Богу, мы освобождены от мерзостей этих клятых лесников! – Сказал один из них. – Законы о рудниках и наш парламент защищают нас от их произвола. Но мне жаль тех людей, которые живут здесь, на земле, им сейчас труднее, чем когда-либо.

Гвин тут же принял меры к продолжению разговора, махнув рукой кабатчику и заказав ещё по кварте эля.

– Что же такого происходит в лесу? Я сам – из Эксетера, мы там мало что слышим об этом, – добавил он.

– Лесники и без того с людей шкуру сдирали, но последнее время словно с цепи сорвались. Сдирают последнее, – проворчал другой рудокоп, огромный, как медведь, парень с чёрной бородой. – Открыли свои пивоварни, а те, что были по деревням – закрывают, то же самое с кузницами и кожевнями, они просто отнимают у людей хлеб.

– Разве они не могут с этим что-то сделать? - Спросил Гвин, голубые глаза которого излучали невинное любопытство.

– Что они могут сделать? – Гневно ответил Чёрная Борода. – Лорды – владельцы усадеб – либо бессильны что-то сделать против королевских обычаев, либо их ладони окропили серебром и убедили заниматься своим хозяйством и не лезть в эти дела.

– А простой народ ничего не может поделать, – прорычал ещё один собеседник. – Когда они начинают возмущаться, лесники со своими пажами их просто избивают. И не только это, скажу я вам, последнее время, кажется, лесные бандиты на их стороне. Вот чего я не понимаю!

Он повысил голос, но другой рудокоп сильно толкнул его в бок, так, что эль выплеснулся через край кружки.

– Следи за своим языком, Том, – тихо прорычал он. – Вон тот парень, я уверен, один из банды Винтера.

Он мотнул головой в сторону молодого человека, сидящего у окна и заигрывающего с неряшливого вида служанкой, что собирала пустые кружки и тарелки.

– Кто такой этот Винтер? – Продолжил гнуть свою линию Гвин.

– Роберт Винтер. Это главарь местной банды из тех, кто объявлен вне закона и скрывается в этих краях. – Проворчал коротышка. – Последнее время они стали настолько дерзкими, что теперь не боятся заходить в город, чтобы выпить и подцепить девок, потому что никто не пытается их задержать. Кажется, что кто-то их прикрывает.

– Думаешь, что здесь могут быть и другие бандиты? – Спросил Гвин, оглядывая переполненную таверну. Чёрная Борода осторожно повернул голову направо и налево. Хотя он был сложен как бык, но, казалось, не хотел попадать в какие-либо неприятности.

– Нет, других я здесь не вижу, из тех, которых я бы мог узнать, но время от времени я видел этих злодеев в пивных или как они говорили с лесниками. Хотя, насколько я знаю, здесь может оказаться чертовски много бандитов.

Эта мысль, казалось, отрезвила двух собеседников, и они отказались от дальнейшего обсуждения проблем леса. Несколько мгновений спустя они допили свой эль и вышли из пивной, оставив Гвина обдумывать план дальнейших действий.

Через несколько минут после ухода рудокопов Гвин тихонько поднялся со скамьи и направился к двери. Молодой человек у окна продолжал флиртовать с горничной, пытаясь обнять её за талию, она же вполсилы отталкивала его пустыми кружками, которые держала в руках.

Гвин поспешил по главной улице Эшбертона к гостинице, где они остановились, задержавшись только в переулке, чтобы освободить мочевой пузырь от огромного количества выпитого за день эля. Прибыв в таверну «Корона», что отличалась от других домов только прибитым над дверью позолоченным знаком, он протолкался через пьющих клиентов к лестнице, что вела наверх. Чердак был похож на тот, что был в «Ветке плюща», хотя и более грязный и убогий. Ряд деревянных поддонов, покрытых сеном, располагался вдоль одной стены, а с другой стороны, на рассыпанной грязной соломе предлагалось более дешевое жильё.

Сейчас, ранним вечером, тут почти никого не было, один мужчина лежал в соломе и, в углу, другой, пожилой человек, казалось, заброшенный. дрожал от лихорадки. Корнуоллец посмотрел вдоль ряда тонких матрасов на один, на котолром лежал Томасом, завёрнутый в свою тонкую мантию вместо одеяла. Он наткнулся на скрипучие доски и потряс писаря за плечо.

– Эй, мелкий, с этого момента ты сам по себе. Я ухожу в лес, возможно смогу обнаружить что-то о бандитах. - Грубо разбуженный и протирая мутные глаза, бывший священник с трудом сел на свой поддон и уставился на рыжеволосого гиганта, что потревожил его.

– Что ты имеешь в виду, как это сам по себе? Куда мне идти?

– Продолжай всё то, что ты делал, чувак. Сейчас вечер четверга. Я встречу тебя здесь в воскресенье, и мы вернёмся в город.

Во мраке чердака без окон писарь с тревогой уставился на своего друга.

– Я бы не хотел путешествовать в одиночку. Ты точно должен оставить меня?

Гвин игриво толкнул его в плечо, и писарь упал на матрас.

–Давай, соберись с духом, Томас. Кто, во имя Бога, захочет ограбить такого бедного на вид человека, как ты? Я полагаю, нищий из жалости поделится с тобой своей милостыней!

– А как же твоя лошадь? – Не успокаивался писарь.

– Я дал кабатчику пару пенсов, чтобы кормил её, пока я не вернусь, – и припугнул его, чтобы не вздумал продать её!

Напуганный Томас взволновано наблюдал, как Гвин отошёл к лестнице, затем с приглушенным стоном беспокойства снова лёг и натянул плащ на голову.

Выйдя наружу, помощник коронера отправился назад к пивной, где получил обнадёживающую информацию. Он проскользнул обратно в таверну, в которую набилось ещё больше народу. Все скамейки были заняты, и люди стояли плечом к плечу, едва имея возможность подносить свои кружки к губам. В тот день здесь проходила местная ярмарка лошадей, и некоторые из посетителей громко обсуждали свои сделки.

Гвин протолкнулся к задней части зала и дал четверть пенни за кружку эля, налитую из открытой бочки небрежной женщиной с огромным зобным отеком на горле.

Он повернулся, его глаза высматривали дальний угол, чтобы убедиться, что молодой человек всё ещё там. Горничная, с которой он флиртовал, теперь продиралась по залу с новыми кружками эля, подгоняемая хозяином, который кричал, что она слишком отвлекается от своей работы. Её место рядом с предполагаемым преступником занял оживлённо разговаривающий с ним невысокий тощий мужчина с тёмным морщинистым лицом. Гвин какое-то время тайно наблюдал за ними пытаясь приблизиться, хотя толкающиеся завсегдатаи сильно затрудняли это. Хотя эти двое бегло разговаривали друг с другом, их голоса были тихими, и Гвин не мог разобрать ни единого слова, но не стал подходить ближе, чтобы не вызывать подозрение. Внезапно маленький мужчина, после оживлённой жестикуляции, повернулся, быстро пробился к двери и исчез, оставив другого задумчиво заглядывать свою пустую кружку. Опасаясь, что он сейчас уйдёт, Гвин подошёл к нему и взглядом указал на пивную кружку.

– Хочешь ещё, сынок? – Гвин едва ли по возрасту подходил ему в отцы, но между ними, несомненно, было много лет. Сидевший перед ним упитанный парень с лицом желтоватого цвета с подозрением смотрел на огромную неопрятную фигуру Гвина своими бледно-голубыми глазами.

– Ты заплатишь? – Спросил он с сильным акцентом восточного Девоншира.

Гвин бросил преувеличенно скрытный взгляд через плечо, затем незаметно показал шесть целых пенни, которые он сжимал в своей подобной кувалде руке.

– Я слегка подрался с одним счастливчиком на ярмарке сегодня – парень через недельку встанет на ноги. – Он покосился на блондина, а затем помахал, давая знать служанке, чтобы принесла эль.

– В Эшбертоне меня пока никто не знает – пока, – продолжил он. – И я стараюсь чтобы и дальше так оно и было.

Девушка принесла эль и улыбнулась молодому человеку, но он проигнорировал её, теперь его внимание было сосредоточено на неопрятном незнакомце.

– Я благодарен тебе за напиток, но что ты хочешь от меня?

Гвин почувствовал, что этот человек действительно постоянно следит, что творится за его спиной. Его настороженность свидетельствовала о том, что в людных местах он чувствует себя неловко.

– Мне тут шепнули, что ты жил среди волков, – сказал он, постукивая себя по носу.

– Ты говоришь опасные вещи, незнакомец. Что же тебе надо от меня?

Прежде чем ответить, Гвин проглотил изрядную часть пинты.

– Я ищу место, где можно немного полежать в похожей компании, если ты меня понимаешь. Я устал от того, что всё время в бегах, сплю в свинарнике или в канаве и краду каждый кусок жратвы или несколько пенсов на эль – а потом слишком опасаюсь таверн, чтобы тратить их.

Его собеседник расслабился. Этот неопрятный великан, выглядевший так, будто украл свою одежду с чучела, мог легко быть ещё одним беглецом от правосудия.

– Ты выглядишь так, словно тебе может пригодиться посох или булава, друг, – сказал он более приветливым голосом. – Как ты оказался на большой дороге?

Гвин зареготал и похлопал нового приятеля по плечу.

– Вне дороги, мне больше нравится. Меня послали из Бристоля, чтобы сел на корабль в Саутгемптоне, по злой прихоти клятого коронера. Я бросил свой крест на первом повороте дороги и украл одежду первого человека, который был достаточно большим, чтобы его шмутки мне подошли!

Он снова громко рассмеялся и вылил остаток эля себе в горло, часть которого стекала по его длинным усам.

– Сейчас я держу путь вниз к моему родному Корнуоллу, где смогу использовать свои старые знакомства среди торговцев оловом.

Светловолосый мужчина улыбнулся, теперь все подозрения исчезли. Повествование об отречении Гвина было обычным делом – у преступников, которые искали убежища в церкви, было сорок дней, в течение которых они имели возможность признаться в своём преступлении местному коронеру, после чего отрекались от страны, пообещав покинуть берега Англии как можно скорее. Одетые в рубище и несущие самодельный деревянный крест, они должны были быть направлены коронером в определенный порт, где обязаны были сесть на первый корабль, отправляющийся за границу. Если погода мешала плаванию, им приходилось вставать на колени при каждом отливе, показывая свою готовность покинуть Англию.

Многие коронеры, не желая, чтобы преступники могли так просто покинуть страну, отправляли их в дальний порт, чтобы затруднить путь и увеличить риск быть убитым на пути. Если злоумышленник сильно отклонялся от дороги, кто угодно имел право убить его на месте без штрафа. Потерпевшие жертвы или их родственники, потерявшие близких, вполне могли сделать это с лицом, совершившим преступление. На самом деле, лишь немногие злоумышленники достигали своей гавани, будучи либо убитыми в пути, либо, что более вероятно, бежали в леса, чтобы стать преступниками, рискуя, что желающие получить награду за их голову начнут охоту на них.

Так что история Гвина была не только достоверной, но и банальной, и молодой человек сразу её принял. Он поверил, что неповоротливый корнуоллец ищет на какое-то время место для отдыха по дороге домой и, приняв во внимание, что по размеру своих мускулов и очевидному знакомству с более грубой стороной жизни, такой беглец вполне может стать полезным дополнением к отчаянной группе Роберта Винтера.

– Меня зовут Мартин Анго – купи мне ещё кварту за свои украденные пенни и, возможно, у меня будут для тебя хорошие новости!

***

Для Джона де Вулфа это тоже было что-то вроде праздника. Впервые за многие месяцы – фактически, с тех пор, как он был вынужден лежать со сломанной ногой – он испытывал некоторое спокойствие и тишину. Спокойная жизнь поместья в Стоке умиротворяла его обычно беспокойную натуру, а отсутствие напряжения, обычно возникавшего при общении с женой, ощущалось, как снятая с его плеч тяжесть. Хотя он скучал по Несте, небольшая часть его разума почувствовала облегчение, что он был вдали от её нынешнего несчастного настроения и её нежеланием согласиться с его добровольным принятием её беременности. Он чувствовал смутную недосказанность по этому поводу, но утешал себя, что это временное явление. В то же время он наслаждался вниманием своей матери и сестры, которые, казалось, искренне рады его возвращению домой. Они суетились над ним и перекармливали его, как будто он был блудным сыном.

Его брат Уильям, человек довольно сдержанный, тоже, казалось, был рад его видеть, и в это утро пятницы они вместе отправились на охоту. Усадьба находилась далеко за пределами королевского леса и не было никаких препятствий для травли зверя. Джон наслаждался беззаботным катанием в приятной компании, хотя, что было необычно для нормандского рыцаря, он не сильно увлекался охотой. Он видел мало радости в убийстве красивых зверей просто ради азарта, другое дело, когда нечего было есть или необходимо было избавиться от опасных вредителей – лис и кабанов.

Сегодня он был на кобыле, заимствованной из конюшни Уильяма, поскольку Один был слишком большим и неуклюжим для охоты. Вместе с ними ехали их сенешаль и два конюха, а также гонщик, который управлял четырьмя собаками, которые бежали рядом.

Земли Стока тянулись вниз к реке, где на затопляемой земле росли густые леса. Несколько часов они объезжали пустоши, поляны и лес, не подняв ни одного зверя, кроме лисы, которая опередила гончих и исчезла в глубокой норе под дубом. В конце концов они остановились отдохнуть и позволили своим лошадям пастись на поляне

. На седле у сенешаля был мешок с хлебом, мясом и сыром, а у одного из конюхов – глиняная фляга сидра. Уильям, хотя слуги всегда относились к нему с величайшим уважением, держался с ними ровно, что едва ли было типичным для большинства помещиков, поэтому охотники сидели в кругу и делились едой, пили сидр из одной фляги.

Хотя сегодня небо было облачное, всё ещё было хорошо, и в тепле раннего лета, когда птицы пели песни на окружающих деревьях, Джон откинулся на ствол и физически ощущал спокойствие. Разговор переходил от темы к теме и вернулся к сегодняшнему отсутствию какого-либо успеха на охоте.

– А что ты сам не держишь егерей? – Спросил Джон брата.

Уильям покачал головой.

– У меня нет ни времени, ни желания тратить половину жизни на содержание погони, – ответил он. – В пяти милях отсюда нет королевского леса, так зачем искать неприятности и платить за леса?

Егеря в частных землях выполняли те же функции, что и лесники в королевском лесу. Охотничьи угодья крупных поместий, особенно те, которые расположены рядом с королевскими землями, назывались «погонями» - или, если они были огорожены – «парками», и землевладельцы, использующие лесные массивы, должны были нанимать охрану от браконьеров. Егеря должны были работать на землевладельца, который платил им, но при этом руководствоваться теми же правилами, что и королевские лесники, и клясться в верности вердерам, Хранителю и королю, сообщая о любых нарушениях лесного законодательства, затрагивающих королевские интересы. Большинство проблем возникали в тех случаях, когда погоня упиралась в королевский лес, и существовали сложные правила, препятствующие тому, чтобы не допустить уход зверей с королевской земли на территорию других землевладельцев.

Уильям объяснил всё это брату, который от души обрадовался, что эти проблемы не затронули поместье его семьи.

–У баронов и лордов, имеющих большие владения рядом с королевским лесом, возникает всё больше проблем, – объяснил Уильям. – Они больше не могут доверять своим собственным егерям, которых королевские лесники часто прижимают к ногтю. Я слышал, что разыгрываются разные трюки, вроде выгона оленей из погонь и парков на королевскую землю – полная противоположность тому, что обычно происходило.

Разговор заставил Джона вернуться к обязанностям, которые его ожидали в Эксетере, и ему стало интересно, как проходит экспедиция Томаса и Гвина, которую он им поручил. Он знал, что его помощник может за себя постоять, но немного беспокоился о робком Томасе, который открыто признавался в собственной трусости. Тем не менее, подумал он, разговор с чередой священников не мог представлять особой опасности, и он откинул свои опасения, когда группа охотников собралась, чтобы возобновить поиск неуловимых животных.

В течение следующих двух часов они ничего не нашли, но вот гончие напали на след косули. Вскоре они взяли зверя, и конюхи за считанные секунды освежевали его. Потом приняли решение на этом закончить охоту и, перекинув добычу через круп кобылы, поехали обратно к усадьбе.

– Мы привезли неплохой ужин, мама, – с заметным удовлетворением объявил Уильям, когда женщины вышли их встречать на ступеньки дома. Управляющий и другие слуги понесли оленину на кухню, а братья плюхнулись на скамейки в зале. Между ними поставили кувшин с вином и Энид с дочерью с интересом слушали их охотничий рассказ. Это была довольно короткая история, и вскоре разговор зашёл о личных проблемах Джона.

– Как ты разберёшься с этой ситуацией с ребёнком, сынок? – Спросила мать с беспокойством в голосе. Она не стала упрекать Джона в том, что он попал в такую ситуацию, признавая, что именно так поступают большинство мужчин, женатые они или нет. Она знала, что даже у её покойного мужа Саймона где-то на севере был бастард, – результат длительного участия в одной из кампаний короля Генриха. Её беспокоило практическое воспитание ребенка, особенно – с учётом мстительного характера Матильды.

Её младший сын почесал голову сквозь свою чёрные шевелюру.

– Я ещё не думал об этом, мама, – признался он. – Уверен, что ему нужна будет моя любовь и привязанность.

– Кажется, ты уверен, что это будет мальчик, Джон, – Заметила Эвелин.

Семейное положение сестры обуславливало то, что для неё ситуация с Джоном была более неловкой, чем для матери. Много лет назад она хотела стать монахиней, но, после смерти отца, его вдова наложила вето на её желание и настояла, чтобы она осталась дома, помогать с ведением с домашнего хозяйства.

Джон застенчиво улыбнулся.

– Конечно, это будет мальчик! Как у меня может родиться дочь? Мне нужно будет научить его орудовать мечом и держать копье!

– Будет ли ребенок жить в гостинице? Это подходящее место? – Не успокаивалась Энид.

Джон задумался.

– Я думаю, что он вполне сможет там жить. Наверху много места. Я могу оборудовать ещё одну комнату рядом с комнатой Несты, а затем нанять хорошую няню, чтобы присматривала за ребенком, пока Неста управляет гостиницей. – Он ухмыльнулся. – По крайней мере, ей не понадобится кормилица, так как её хорошо обеспечила природа!

– Ты не должен шутить о таких вещах, Джон, это не прилично. – Эвелин скривила губы.

Мать рассмеялась над ханжеством дочери, и даже длинное лицо Уильяма расплылось в улыбку.

– Младенец наверняка будет хорошо накормлен, насколько я помню после встречи с Нестой.

– Это будет мой первый - и, вероятно, единственный – внук, Джон, так что следи за ним хорошо, – наказала Энид. – Тебе следует показать её той женщине в монастыре Полслое, о которой ты нам рассказал. Кажется, она очень мудрая в отношении всего, что касается женского здоровья и родов.

– Ты имеешь в виду монахиню Мэдж? – Отозвался Джон. – Да, это хороший совет, мама. Она несколько раз помогала мне, когда возникали проблемы с больными женщинами.

Мэдж – тощая сестра в монастыре бенедиктинок недалеко от Эксетера – хорошо разбиралась в женских болезнях и всем, что касалось родов. Когда Джону приходилось иметь дело со случаями изнасилования и смерти от выкидыша, она оказала значительную помощь, несмотря на ее непритязательную внешность и манеру поведения.

– И не забудь, сынок, сказать Несте, что наш дом открыт для неё в любое время. Она может приехать сюда, когда возникнет нужда, и, если понадобится, может тут родить. Тут она может кричать о своих родовых болях на валлийском, мы все её поймём!