Бернард Найт. Террор в лесу. Глава 5 (Коронер Джон -7)

ГЛАВА ПЯТАЯ

В которой Неста посещает остров Экс

Пока Джон де Вулф ехал по краю Дартмура, его любимая давала указания Эдвину и своим служанкам о том, что делать, пока она на час или чуть больше покинет гостиницу.

День был тёплым, поэтому Неста не надела плащ или платок. Выйдя из Пустого переулка она направилась к вершине Степкот Хилла по крутой дорожке, ведущей прямо к западным воротам. Обычно, хлопоча в таверне, она всегда скрывала свои волосы под льняным платком, но сегодня не стала этого делать и заплела свои рыжие локоны в две косы, концы которых украшали зелёные ленты.

Проходя мимо «Сарацина», она демонстративно игнорировала непристойные взгляды и наводящие на размышления комментарии парочки французских моряков, что стояли у стены с кружками эля в руках. Ведущий к городской стене крутой склон представлял собой террасы с небольшими ступенями, что вели к маленькой церкви, получившей название в соответствии с расположением – Святой Марии на ступенях.

По центральному желобу стекали потоки грязной воды, это Виллем Флеминг – хозяин «Сарацина», намерено вылил большое кожаное ведро с помоями, сразу, как только мимо прошла Неста, которая должна была поднять подол своего шерстяного платья и проигнорировала раздавшийся позади грубый смех. В другой день она вполне могла бы повернуться и как следует отругать и пристыдить наглецов, потому как никогда за словом в карман не лезла и могла ругаться язвительнее любого, как на английском, так и на валлийском языках.

Но сегодня у Несты не было настроения отвлекаться на ругань. Её беспокойный разум был поглощён другим, всё, о чём она могла думать, – это жизнь, которая зародилась глубоко в её чреве – и осложнения, которые её неизбежно ожидают. До сих пор Неста не испытывала никаких материнских побуждений; она ещё ничего не чувствовала к тому, кто поселился в её животе. Кроме прекращения месячных, что иногда случалось – она не чувствовала никакой разницы. Было только осознание того, что у неё будет ребёнок, и все проблемы, которые вытекают из этого факта, внезапно перевернули её мир с ног на голову.

Проходя через Западные ворота, Неста не обращала внимания на толкотню носильщиков с их огромными мешками сырой шерсти и крики погонщиков, что гнали овец и свиней на убой, она думала о Джоне и его откровенной решимости поддержать её. Действительно ли он не против стать отцом? Или его любовь к ней подавляла мысли о бремени, которое готов взять на себя и о проблемах, которые обрушатся на его голову, как только станет известно, что у него родится бастард? Также ещё один вопрос, который не давал ей спать по ночам, следствием чего на её красивом лице появились тёмные круги под глазами и пропала улыбка с обычно весёлых уст?

За городскими стенами она направилась к недостроенному мосту через реку, чьи многочисленные арки изгибались над камышами приливной части Экса, прежде чем они внезапно оборвались перед главным основном течением.

Не доходя до спуска к мосту, Неста свернула направо, пошла вниз к Лягушачьему переулку. Эта тропа была вытоптана ногами носильщиков, вьючных мулов и лошадей-тяжеловозов, доставляющих шерсть на валуны в верхней части болотистого острова Экс, к которому шла Неста. Вдоль переулка были разбросаны жилища, в основном бедные лачуги из старой древесины, в которых жили рабочие мельницы и те, кто не мог позволить себе жить в городских стенах. С Лягушачьего переулка в сторону реки тянулись боковые дорожки, разбитые канавами, прорезавшими болото и заполнявшимися водой при каждом приливе, а также, когда далеко в Эксмуре выпадал проливной дождь, наполняя истоки реки. Наводнения часто сносили хрупкие хижины, и каждый год, когда весенние приливы или грозы наводняли остров, гибли люди.

Именно на одну из этих грязных тропинок теперь свернула Неста, направляясь к одинокой лачуге, которая выглядела ещё более ветхой, чем большинство других. Расположенная на краю глубокого выступа, она представляла собой ни что иное, как кучу гнилых досок, и опасно клонилась в одну сторону. Крыша была покрыта тростником, на ней росли трава и сорняки. Препятствие, когда-то служившее дверью, рассыпалось, и теперь вход закрывала грязная мешковина, в которую когда-то заворачивали тюки с шерстью. Валлийка нерешительно подошла, довольная тем, что благодаря сухой погоде ей не пришлось идти по мокрой грязи. Не имея возможности постучаться, она на мгновение замерла, стоя перед рубой занавеской. У ног она увидела кучу белых куриных перьев, кишок и отрубленную голову петушка, вероятно, побежденного участника петушиных боев, подаренного на ужин пожилой женщине, которая жила здесь.

– Люси? Люси, ты тут?

Она позвала несколько раз, пока скрюченная, грязная рука медленно не отодвинула мешковину в сторону. Появилось изможденное лицо, и, хотя Неста уже много раз видела эту женщину, её появление вызывало дрожь в позвоночнике от страха и отвращения. Лицо бородатой Люси, как её все называли, покрывали тонкие седые волосы, за исключением верха щёк и лба. Борода обрамляла её рот и свисала с острого подбородка. Даже крючковатый нос был волосатым, а усы частично скрывали беззубые дёсны, когда тонкие губы старухи раздвигались. Глаза Люси были белыми от катаракты, спина согнута, а дрожащие руки похожи на когти. Каждый раз, глядя на неё, Неста задавалась вопросом, как Люси удалось избежать осуждения как ведьма.

– Кто тут? Я вижу фигуру женщины – ты хочешь того, чего обычно от меня хотят женщины?

– Это Неста из «Ветки плюща». Мне нужен твой совет.

Дряхлая старуха вышла из хижины, чтобы присмотреться к посетительнице. Одета она была в бесформенную, тусклую одежду, мало чем отличавшуюся от тряпок.

– Ах валлийка. Шлюха коронера.

Неста прикусила губу, чтобы не возмутиться наглостью – сегодня Люси ей была нужна.

– Мне можно войти? Я не задержу тебя надолго.

Старая карга хихикнула, но освободила проход и махнула корявой рукой.

– Полагаю, девочка, ты хочешь того же, чего хотят все.

С отвращением, но вынуждаемая необходимостью, Неста подняла подол платья и обойдя старуху вошла в тусклую внутреннюю часть лачуги, которая была не на много больше, чем матрас постояльца на чердаке «Ветки плюща». Пахло примерно, как в грязном хлеву, и она была благодарна за темноту, не дававшую разглядеть детали жилища. Она обогнула небольшую яму с огнём в середине пола, заполненную пеплом, и неохотно опустилась на маленький табурет, который, кроме шаткого стола, казался единственной мебелью, кроме длинного короба, похожего на гроб, у дальней стены. Связки сушеных трав свисали со стен, а на опасно накренившейся полке стояли несколько горшков и глиняная сковорода.

– Так расскажи мне о своей проблеме, валлийка, – сказала Люси своим пронзительно дрожащим голосом. Она столкнула серого грязного кота, что сидел на длинной коробке, очевидно, судя по расстеленным на нём нескольким грязным одеялам, служившим для старухи кроватью. Кошка злобно взвизгнула и выбежала наружу, позволив сесть Люси, суставы которой почти скрипели, когда она медленно опустилась на ящик.

– Я думаю, что я беременна, – тихо сказала Неста.

– Для этого тебе не нужно приходить сюда, – рассудительно сказала Люси. – В городе много женщин могут сказать тебе это. Значит, должно быть, ты думаешь, что я могу помочь тебе избавиться от этого, а?

Неста покраснела от внезапного стыда, но упрямо вернулась к тому, зачем пришла.

– Всё зависит от одной вещи, – произнесла она приглушенным тоном.

Редкие брови Люси поднялись на грязный лоб.

– Что за ерунда! От чего же может зависеть такой опасный вопрос?

– Я хочу знать, когда я забеременела.

Карга понимающе кивнула.

– Ах так, я понимаю! Ты не уверена, кто может быть отцом, так?

Неста не могла встретиться с затуманенными глазами старухи, но кротко качнула головой. Бородатая Люси с трудом поднялась на ноги и протянула свою дрожащую руку со скрюченными пальцами.

– Давай посмотрим на тебя, моя девочка. Раскрой грудь, мне нужно посмотреть на неё.

Неста неохотно расстегнула переднюю часть лифа и сбросила его с плеча. В ожидании того, что ей придется пережить, она приготовилась к осмотру, и оголила одну грудь. Старуха приблизила голову так близко, что её крючковатый нос почти касался кожи, чтобы компенсировать плохое зрение. Одной рукой, похожей на коготь, она схватила грудь и сжала ее, проверяя твердость соска.

– Так больно, девочка? – Спросила она.

– Немного напряжённо, но не больно, – пробормотала Неста, вздрогнув от такого грубого массажа.

Люси отодвинула открытый лиф, чтобы посмотреть на вторую грудь, пристально вглядываясь в сосок, затем сдвинула груди женщины вместе и отступила назад.

– Соски немного потемнели, – пробормотала она. - Раньше у тебя были дети?

Неста покачала головой и потянула за шнуровку, чтобы прикрыть открытую грудь. Карга повернулась и указала на грязные одеяла, покрывающие короб-кровать.

– Ложись сюда, и мы узнаем то, что тебе надо.

С ещё большей неохотой Неста села на кровать и подняла ноги. Она уже сожалела об импульсе, который привел ее на остров Экс.

– Откинься назад, это не займет много времени.

Люси парила над хозяйкой таверны, словно какая-то огромная растрепанная летучая мышь, пытаясь определить, как долго в её животе растёт новая жизнь. Затем, как акушерка с Престон-стрит, она осмотрела Несту изнутри – процесс, который хозяйка таверны пережила, стиснув зубы и прищурив глаза. В эпоху, когда чистоту и гигиену обычно считали неуместными, она была необычайно привередлива. Неста мылась почти каждый день, а у валлийцев даже было принято чистить зубы. Для неё было ужасом лежать на покрытом блохами одеяле и чувствовать в самых сокровенных местах грязные пальцы старой женщины, которая, вероятно, не умывалась со времён старого короля Генриха.

Но она пережила это, поскольку выбора у неё не было, если она хотела узнать то, что для неё было важным. Бородатая Люси, бормотавшая себе что-то под нос, всё еще шерудила в ней одной рукой, а другой давила на живот Несты чуть выше промежности. Нижнее бельё в то время женщины не носили, так что карге нужно только было залезть под юбку.

Через несколько мгновений Люси хмыкнула и вытащила руку, небрежно вытирая её о рукав надетых на неё лохмотьев.

– Ты носишь дитя, девочка, в этом нет сомнений.

Неста одёрнула подол своего платья и опустила ноги на пол, с облегчением поднимаясь с грязной кровати.

– Но как долго? – Не успокаивалась она.

Старуха скребла пальцами по своей тонкой бороде, жест, который неуместно напомнил Несту Гвина из Полруана.

– Около трёх месяцев, приблизительно так, это всё, что я могу вам сказать. Точно это никогда не определишь.

Холодная рука ужаса вонзилась в грудь Несты и схватила её сердце. Это была новость, которой она больше всего боялась, хотя была вполне вероятной.

– Так может быть, что это случилось в начале апреля?

Люси покачала своей гротескной головой.

– Сейчас уже конец середины июня, как мне недавно сказали – так что, зачала ты, конечно, не позднее середины или конца марта. Ты можешь сказать это лучше меня, если вспомнишь, когда именно забавлялась с мужиком! – Хрипло хихикнула она.

Неста проигнорировала её и опустилась на табуретку, которая, по крайней мере, была деревянной и, с виду, чистой.

– Не может быть никакой ошибки?

– Да, не больше, чем на неделю или две, в крайнем случае. Но если твой дружок не обхаживал тебя в течение месяца или двух до середины апреля, значит, отец не он. – Она проницательно догадалась о проблеме Несты.

Молодая женщина несколько секунд безучастно смотрела на пол.

– Мне нужно освободиться от этого, Боже, помоги мне, – сказала она глухим голосом.

Бородатая Люси стояла над ней, уперев руки в бёдра.

– Бог не может тебе помочь, дорогая, – и я не уверена, что смогу, хотя многие женщины думают иначе.

Неста медленно подняла голову, и её глаза блуждали по пучкам высушенных трав, висящим по стенам.

– Некоторые так считают, это правда. Ты попробуешь мне помочь? У меня есть деньги, я могу заплатить.

– За такое меня могут повесить, валлийка. Даже за попытку.

– Но ты сделаешь это? Я в отчаянии, я не могу иметь этого ребенка. Не ради меня, ради хорошего человека.

Старая карга на мгновение задумалась.

– Он приходил сюда однажды, твой мужчина. Он не был злым, как некоторые, который хотят видеть меня повешенной или того хуже.

– Тогда ты это сделаешь? – Неста была полна отчаяния.

Люси подняла свою искалеченную руку.

– Погоди. Я ничего не смогу. Дни, когда я могла веточкой скользкого вяза попасть в твоё нутро, давно прошли. С этими бедными пальцами и моим плохим зрением я скорее убью тебя, чем смогу исцелить.

Потрясенная, Неста с вызовом посмотрела на неё.

– Но ты же можешь мне чем-то помочь? Дай мне какое-нибудь зелье или дурман?

Вздохнув, старуха подошла к своей полке и взяла небольшую глиняную банку.

– Ты можешь попробовать это, но никогда не говори, что я пыталась вызвать у тебя выкидыш. Я только пытаюсь вернуть твои месячные, понимаешь?

Неста молча кивнула, когда Люси вытряхнула из кастрюли полдюжины коричневых комочков размером с фасоль.

– Что это? – Спросила она поникшим голосом.

– Моя смесь – если спросят, – снова предупредила она. – Тут только травы: петрушка., пижма, мята болотная, бобовник, рута и морозник. – Она вложила неопрятного вида комочки в руку Несты и сложила её ладонь в кулак. – Я не обещаю, что это поможет. Ты почувствуешь себя плохо после их приёма и, без сомнения, проведешь полдня в уборной. Если ты начнешь истекать кровью, то, вероятно, этого хочет Бог. А если крови будет слишком много, позови аптекаря – но, что бы с тобой ни случилось, – никогда не упоминай моё имя. Хотя моя жизнь здесь вряд ли стоит того, чтобы жить, я не хочу закончить её висящей на виселице!

***

Вечером того же дня Джон де Вулф отдыхал перед своим холодным камином. Он не так давно вернулся из Манатона и, игнорируя недовольство Матильды, развалился в одном из кресел с высокой спинкой, схожей на капюшон монаха, с квартой эля в одной руке, а другой поглаживал голову Брута.

Он с удовольствием вытянул свои длинные ноги и наслаждался, освободившись от узких сапог, в которых провёл целый день. Жена же насмехалась над тем, что он бездельничал в своей чёрной шерстяной тунике без обуви, особенно потому, что на одной ноге торчал большой палец через дырку в чулке.

– Ты по-прежнему ведёшь себя, как грубый солдафон, Джон! – Отчитывала его она, сидя напротив с недовольным лицом. – Почему ты не можешь вести себя как рыцарь и джентльмен? Что бы подумали приличные люди, если бы зашли сейчас?

Он закатил глаза в молчаливом раздражении от её постоянного снобизма.

– В своём собственном доме я буду делать то, что мне нравится, жена, – хмыкнул он. – Да и кто, в такую жару захочет сюда прийти, а?

Внезапно, будто судьба сговорилась с Матильдой против него, раздался громкий стук в парадную дверь. Мэри как раз чистила в тамбуре сапоги хозяина и сразу отозвалась, а затем высунула голову из-за занавеси, чтобы объявить о посетителях.

– Это лорд Гай Феррарс - и другие господа – объявила она несколько изменённым голосом. Матильда вскочила на ноги, словно её ударила молния, и поспешно начала поправлять воротник и расправлять платье на животе.

– Немедленно одевайся! – Прошипела она, когда Джон поднялся со стула и нащупал домашние тапочки. Мгновение спустя Мэри стояла в стороне, а мимо неё в зал прошли трое мужчин.

– Де Вулф, простите нас за вторжение без предупреждения – Произнес лидер, что звучало так, словно он никоим образом не искал такого прощения. Гай Феррарс, могучий высокомерный мужчина, на несколько лет старше Джона, был одним из главных землевладельцев в Девоне – и, к тому же, имел поместья в полудюжине других округов, которыми управлял железной рукой. Де Вулф не раз с ним сталкивался и невзлюбил этого барона за высокомерие. Единственное, что внушало коронеру уважение в этом человеке заключалось в том, что он был хорошим солдатом и верным сторонником короля Ричарда.

Позади него стоял сэр Реджинальд де Курси, который не имел того влияния и богатства, как Феррарс, но, всё равно, являлся важным членом высшей аристократии графства, с усадьбами в Шиллингфорде и Клист Сент-Джордже, а также недвижимостью за пределами Девона. Третий мужчина, также известный коронеру, был сэр Николас де Молис, владевший рядом усадеб вдоль восточного края Дартмура. Быстро оправившись после внезапно вторжения, Джон пригласил гостей к длинному столу, так как у камина кресел было только два.

– Мэри, вино, печенье и что-то ещё, что у тебя есть для наших гостей, – приказал он, выдвигая скамейки по обе стороны стола. Матильда, бледное лицо которой покраснело от смешанной гордости, волнения и стыда за растрёпанный вида мужа, кивнула головой и бросилась вслед за горничной, чтобы ускорить прибытие закусок.

Джон занял место в конце стола, Реджинальд де Курси расположился слева от него, а двое других – справа. Лорд Феррарс начал без преамбулы, его резкий голос эхом отдавался в голом зале.

– Мы только что были в замке, где встречались с вашим дорогим шурином. – Тон был однозначно саркастичным, и Джон был рад, что Матильда вышла из комнаты. Говоривший – большой, румяный мужчина с копной каштановых волос и пышными усами. На нём была длинная желтая туника с разрезом сзади и спереди для верховой езды, поверх которой он носил лёгкий зелёный плащ. В последний раз, когда коронер встречался с ним, Феррарс носил пышную бороду, но сегодня лорд был выбрит. Это был печальный случай, так как дочь Реджинальда де Курси, которая была невестой сына Феррарса – Хью – нашли мёртвой на церковном дворе Эксетера.

– Результаты этой встречи нас не устраивают, де Вулф, – продолжил Феррарс. – Мы отправились в качестве депутатов от землевладельцев, чтобы выразить претензии относительно последних нововведений в королевском лесу, но мало чего добились.

– Если быть откровенными, мы не добились ничего! – Заявил третий землевладелец, Николас де Молис. – Де Ревелль со своей обычной слащавостью пытался запутал нас в куче уловок и отговорок.

Зашла Мэри с подносом, полным вкусных пирогов и свежеиспеченных вафель, вместе с большим кувшином вина. За ней следовала Матильда, и де Молис, крепкий мужчина с лицом, похожим на бульдога, воздержался от дальнейших нападок на её брата. Она подошла к сундуку у дальней стены и достала несколько бокалов из толстого фламандского стекла, которыми пользовались только в особых случаях.

После того, как она налила мужчинам вино, слегка поклонившись этим местным аристократам, что почтили её дом своим присутствием, она прошла к одному из кресел у камина. Только намотанный на её голову льняной платок не давал навострить уши, так как она была полна решимости услышать каждое слово разговора. Лорд Феррарс раздраженно посмотрел на неё, но выгнать эту женщину из собственного зала никак не представлялось возможным. Он повернулся к коронеру.

– Я знаю, что последние дни вы дважды были вовлечены в некоторые из этих вопросов, де Вулф. Но наши жалобы уходят гораздо глубже.

– И обеспокоены ими гораздо больше людей, чем мы трое, – сказал де Курси, впервые подав голос. – Мы всего лишь депутаты – аббат Тавистока должен был сегодня присоединиться к нам, но он занемог.

Джон знал, что аббатство Тависток является крупным землевладельцем в Девоне, и на всё, что мешает их хозяйству, направлена жалоба епископу. Фактически, он только сегодня узнал, что сгоревшая в Манатоне кожевня принадлежала монахам.

– Так, чем я могу помочь вам в этой ситуации? – Осторожно спросил он.

Де Курси, худощавый, изможденный мужчина с лысой головой и тонким ободком седой бороды вокруг челюсти, ударил кулаком по столу.

–Мы знаем вас как человека чести и рыцаря, полностью преданного королю. Похоже, что начата кампания по значительному увеличению королевских доходов от леса за наш счёт.

– Однако я хотел бы знать, какая часть из этой дополнительной прибыли когда-либо попадает в сундуки с сокровищами в Винчестере, – добавил Николас де Молис, оглянувшись через плечо на Матильду, которая, сидя в другом конце зала, жадно прислушивалась к разговору за столом. На этот раз супруга коронера поняла намёк, пробормотала что-то о том, что надо принести ещё вина, и вышла из зала. Несколько мгновений спустя острые уши Джона услышали, как открылась и закрылась дверь светёлки, и предположил, что она слушает у оконца с боку от трубы дымохода, из которого можно было смотреть в зал из ихней спальни.

Уход Матильды развязал языки гостям сильнее, чем выпитое вино, они просто горели выразить своё негодование.

– Всё больше и больше пивоварень, кузниц и кожевень в лесу захватывается ненасытными лесниками, – заявил Гай Феррарс. – Я теряю доход и никак не могу воздействовать на это, когда мои люди протестуют, им говорят, что закон о лесах позволяет это, и мы ничего не можем сделать, чтобы остановить произвол.

Николас де Молис тоже начал жаловаться.

– Они придираются к соблюдению правил оленины и верта куда строже, чем раньше. Я согласен с наказанием человека, который охотился на оленя или кабана, но раньше мало кто обращал внимание на какого-то крестьянина, который ловит зайца или убивает из лука лису, ворующую его кур. Теперь лесники относятся к ним так, как будто они убийцы, а семьи остаются без кормильцев, и мы вынуждены поддерживать их.

Наступило молчание и де Вулф обвёл всех взглядом.

– Мне представляется, что Хранитель не желает либо не в состоянии что-либо с этим сделать- возможно, нам нужен другой человек. Хотя, когда я рассказал об этом де Боско, он сказал, что ни он, ни назначенный им преемник не могут контролировать лесников.

Лорд Феррарс отхлебнул немного вина, а затем посмотрел на коронера.

– Что вы знаете обо всём этом, де Вулф? Клятый шериф, похоже, отстранился от этой проблемы, но, зная его историю, я подозреваю, что он может быть замешан.

Джон, задавая себе вопрос, какие выводы из всего услышанного сделает его жена, отвечал максимально осторожно.

– Что-то, конечно, происходит в лесу, но я пока не могу понять, что это такое – и, главное, кто за этим стоит. Кажется, имеется заговор с целью сместить Хранителя, и я подозреваю, что тот, кто хочет занять его место, создаёт проблемы, чтобы доказать, что де Боско ни на что не годен.

Де Курси в знак согласия кивнул своей блестящей лысиной.

– Это тоже приходило мне в голову, де Вулф. Но какого дьявола кому-то понадобилась такая паршивая неблагодарная должность?

Четверо мужчин посмотрели друг на друга, затем Феррарс заговорил.

– Тот же самый человек, который изо всех сил боролся за должность лорда-хранителя рудников, когда рудокопы пытались его отстранить ... Ричард де Ревелль. Но вот почему?

Остальные трое знали всё про вовлечённость шерифа в дело принца Джона и о прошлогодних подозрениях в предательстве.

– Де Ревелль является экспертом по растратам, – сказал де Вулф. – Но я не вижу, что он может получить от лесов – там монополия на вымогательство принадлежит лесникам.

Ни у кого не было лучших предложений, но они ещё некоторое время обсуждали ухудшение ситуации, перечисляя проступки лесников и их похотливых слуг.

– Этот лесник, Уильям Люпус, кажется, самый активный и наглый из всех, – сказал Джон, поведав об утренней сцене в Манатоне.

– Тем не менее, я не поверю, что он станет стрелять в спину вердеру, – возразил де Курси. – Это больше похоже на манеру одной из этих банд лесных разбойников. Все знают, что окраина Дартмура кишит ими, а также их много далеко на востоке округа.

– Будучи верным нашему королю, я бы хотел, чтобы он уделял больше внимания тому, что происходит в Англии, – пробормотал Гай Феррарс, что навело де Вулфа на мысль, что сказанное похоже на измену.

– Тем не менее, Хьюберт Уолтер говорит за него в большинстве вопросов. Знает ли он о том, что происходит? - Спросил Николас де Молис.

– Он находится в трудном положении, – ответил Феррарс, бывший ближе других к рычагам власти в стране и часто посещавший Лондон и Винчестер. – Я говорил с ним об этом, и он говорит, что каждый пенни необходим для ведения кампании Ричарда против французов, поэтому будет сложно урезонить власть в лесу, которая даёт доход.

– Но этот доход никогда не доходит до Винчестера, – возразил де Курси. – Король вовсе не хочет набивать карманы лесникам.

В конце концов у них закончились новые обиды и они замолчали. Джон завершил встречу вопросом о том, как поступить.

– Если станет ещё хуже, нужно предпринять какие-то действия. Я могу поговорить с главным судьёй, так как я хорошо знал его в Палестине. При необходимости я поеду на встречу с ним, будь то в Кентербери, Лондон или Винчестер, и обрисую ему ситуацию. Если мы сможем доказать, что эти преступники вступают в сговор с лесниками, то его нужно убедить направить войска против них.

– Шериф никогда не станет этого делать, – проворчал Гай Феррарс. – Но я согласен, что нам надо пробудить интерес Хьюберта Уолтера, если ситуация не улучшится.

Собрание закончилось, и три барона ушли, а Джон пообещал строго поговорить с шерифом об их опасениях. Когда тяжёлая дубовая дверь закрылась за ними, Джон вернулся к своему креслу и стал ждать появления Матильды. Он услышал, как открылась и закрылась дверь светёлки, и вскоре она вернулась в зал. Он задавался вопросом, будет ли она возмущена, услышав замечания о своем брате, или обижена тем, что могущественные мужчины, которыми она восхищалась, презирают его. Первое мгновение он не мог понять, как она восприняла услышанное, когда она молча подошла к своему стулу напротив него и села.

–У него снова будут проблемы, Джон? – Спросила она вполголоса.

Были времена, когда Джон наслаждался любой возможностью, чтобы очернить репутацию своего шурина, но горе, охватившее его жену в результате случившегося не так давно разочарования в брате, который долгие годы был для неё идеалом аристократа, лишило его желания повторить это снова.

– Я не знаю, Матильда, – с грустью ответил он. - Кажется, поспешность, с которой он заменил убитого вердера, и его упорное нежелание предпринять действия против этих злодеяний в лесу вызывает подозрение.

– Это снова дело Джона? - Тупо спросила она, имея в виду графа Мортена, а не своего мужа.

Де Вулф пожал плечами и картинно поднял руки.

– Опять же – я не знаю. Я не вижу связи, поэтому будем надеяться, что это всего лишь одна из схем Ричарда, чтобы набить собственный кошелёк – и ничего более зловещего.

Но сам он сомневался в этом, и, несмотря на то, что жизнь с Матильдой была для него испытанием, он не хотел лишний раз её расстраивать из-за преступлений её брата.

Во время ужина Матильда была заметно подавлена, а по окончании объявила, что пойдёт в собор. Дневные службы уже закончились, а до полуночи было ещё время, поэтому Джон предположил, что она собирается провести время на коленях, молясь, чтобы её брат избежал дальнейших неприятностей.

После жалоб, поданных ему баронами графства, де Вулф почувствовал, что ему надо надавить на своего шурина, чтобы определить его позицию, поэтому тёплым вечером он направился к Ружмону. Продолжающаяся сухая погода превратила грязь улиц в пыль, за исключением желобов, по которым стекали нечистоты- но недостатком было увеличение вони на улицах. Недавно городское управление выделило деньги на дополнительную телегу с бочкой, в которую собирали с городских улиц мусор, мёртвых собак и другие отбросы, но после нескольких недель жары зловоние в городе настолько усилилось, что это стало раздражать даже нечувствительный нос Джона.

Он обдумывал возможность уехать из города на несколько дней и навестить своих родных в семейной усадьбе в Стокайнтенхеде, недалеко от побережья. Но Матильда ни за что не поедет навестить свекровь, которую презирала за происхождение от коренных жителей Англии – валлийцев и корнуолльцев. В глазах его жены, кельты были даже хуже саксов, почти на одном уровне с маврами и берберскими обезьянами. Джон подумал, что, знай она, перед тем как идти к алтарю, сколько в нём не норманской крови, то никогда не вышла бы за него замуж, что облегчило бы ему жизнь. Как ни странно, эти мысли пришли ему в голову, когда он поднимался по склону к воротам замка – если бы он остался холостяком, то нынешний кризис, связанный с беременностью Несты, никогда бы не возник.

Он зашел в свою комнату над караулкой, но там не было ни Томаса, ни Гвина. Писарь часто задерживался, трудясь над свитками, необходимыми для дознания, или делая копии для королевских судей - а Гвин иногда спал там, когда поздняя выпивка или игры лишали его возможности возвратиться домой в Сент-Сидвелл после закрытия городских ворот на комендантский час. Спустившись снова, Джон пересёк внутренний двор замка, красный камень зубчатых стен которого в лучах заходящего солнца сиял золотом. Там было тихо, только несколько солдат сидели на корточках, играя в кости, а другие растянулись на траве и спали. Некоторые дети играли возле хижин у дальней стены, их матери сплетничали у дверей или готовили еду для позднего ужина.

Коронер взбежал на ступеньки главной башни, длинная серая туника хлопала по икрам, а его густые чёрные волосы развеялись на затылке. Внутри главного зала было шумно: сквайры, солдаты и писари либо заканчивали ужинать, либо бездельничали за установленными на козлах столами с кружками эля или сидра. Де Вулф оглянулся посмотреть, был ли там Ральф Морин, комендант замка, или его сержант Габриэль, но их не было. Несколько других солдат приветственно поднимали руки, некоторые из них приглашали его присоединиться к ним, чтобы выпить, но он направился к той стороне зала, где скучающий постовой бездельничал у двери шерифа.

Одно время Джон удивлялся, почему Ричард настоял на том, чтобы при нём в замке была постоянная охрана, но, зная о множестве людей, которые имели причину не любить или даже ненавидеть де Ревелля, он признал, что это, вероятно, мудрая предосторожность. Часовой резко поднялся, увидев приближение коронера, и в приветствии поднял руку к своему шлему в форме таза.

– У шерифа сейчас посетитель, коронер, – произнёс он.

Джон нахмурился. Он хотел поговорить с Ричардом один на один, чтобы избежать лишних уловок, которыми тот станет опровергать свои возможные сомнительные действия в лесу – хотя были и другие возможные причины, которые могут поставить шерифа в неловкое положение, вроде тех, что уже случались ранее.

– Это мужчина или женщина? - Спросил он, подумав последнее.

– Это новый вердер, сэр Джон. Не помню его имя.

Джон хмыкнул и повернул тяжёлое железное кольцо на двери. Внутри его шурин сидел за широким рабочим столом, одетый, как обычно, в шикарную одежду, в открытом сюртуке из синего бархата поверх длинной туники из белого льна, с завязанным на талии широким поясом из тонкой кожи. Под столом Джон увидеть тонкие кремовые бриджи, оканчивающиеся туфлями со смехотворно изогнутыми остроконечными носками, согласно новой моде, завезённой из Франции врагами Англии, кем бы они ни были.

Рядом с его рукой стояла оловянная чаша для вина, а с другой стороны стола сидел на стуле новый вердер, держа такую же чашу в руках.

Филипп де Стрет был известен коронеру лишь с виду, это был полноватый мужчина среднего телосложения, ему было около тридцати лет. У него были рыжие волосы и усы того же цвета, что и у Гвина, но в гораздо более скромных пропорциях. Всё, что Джон знал о нём, это то, что у него была небольшая усадьба возле Плимута, он не был в крестовых походах, но участвовал в некоторых французских кампаниях, ничем особо не отличившись.

Ричард, как обычно при появлении де Вулфа, с раздражением поднял взгляд. Де Стрет вскочил на ноги, когда шериф с неохотой представил его и приложил немало усилий, чтобы выказать свое удовольствие и радость от встречи с коронером. Де Вулф чувствовал, что он был неискренним и с самого начала понял, что доверять ему нельзя, тем более что глаза Филиппа, казалось, всегда уклонялись от прямого контакта.

– Назначение де Стрета завтра должно быть подтверждено на совете графства, – объявил де Ревелль.

– Как же так? Прошло слишком мало времени, чтобы получить одобрение короля или его юстициария. – возразил Джон.

Шериф нетерпеливо пожал плечами.

– Это простая формальность, никто не станет возражать. Хьюберт Уолтер одобрит назначение от имени короля. Я уверен, что Львиному Сердцу совершенно безразлично, кого именно назначат вердером в отдалённом графстве.

– К чему такая спешка? – Спросил Джон.

– Следующее заседание суда сорока дней состоится через неделю. Там дела, которые нужно заслушать. Мы не можем ждать недели или месяцы, пока курьеры прибудут в Лондон или даже во Францию.

Де Вулф, к досаде хозяина, тяжело опустился на стул в углу стола Ричарда.

– Поскольку большинство случаев будут просто переданы на рассмотрение лесного суда, срочности никакой нет. Этот суд заседает только раз в три года!

Всякий раз, когда шерифу нечем было ответить, он старался сменить тему.

– Джон, ты что-то хотел? – Многозначительно спросил он.

– Хотел поговорить именно об этом. У тебя сегодня была депутация от некоторых влиятельных баронов графства.

Узкое лицо де Ревелля насторожилось, его взгляд скользнул между Джоном и новым вердером.

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что сразу после этого они пришли ко мне, чтобы выразить свое недовольство. Им нужны некоторые объяснения – и некоторые действия.

Ричард неожиданно встал, чтобы проводить нового вердера.

– Увидимся завтра утром в зале графства, Филипп. Мне надо обсудить некоторые вопросы с коронером.

Он проводил де Стрета до двери и почти вытолкнул в общий зал, после чего сам закрыл дверь.

– Это было нескромно, Джон, перед новым лесным чиновником, – недовольно сказал он.

Де Вулф непринуждённо сидел на стуле, довольный, что избавился от присутствия вердера. Подняв оставшуюся на столе наполовину полную чашу, он вылил вино на пол и наполнил её из стоявшего кувшина.

– Почему? Разве есть что-то, о чём он не должен знать? – Спросил он с саркастической невинностью. – Или он мог сказать что-то, что ты хочешь скрыть от меня?

– Нет, конечно! Так что ты хотел мне сказать?

– Я знаю, что в лесу что-то происходит, и хочу докопаться до сути. Гай Феррарс и его друзья сильно обеспокоены – они теряют деньги и им это не нравится. А когда лорд Феррарс недоволен, люди в его землях тоже становятся такими же недовольными. Недовольство может включать и тебя, шурин.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду, – сказал де Ревелль. – Почему ты думаешь, что я заинтересован в этом вопросе?

– Я знаю, чем ты дышишь, Ричард! Ты неоднократно заплывал в такие шторма, что не можешь позволить себе ещё один скандал. Почему ты так настаиваешь, чтобы я не расследовал эти случаи в королевском лесу?

– Потому что ты не имеешь на это полномочий, несмотря на то, что ты говоришь. Весь смысл лесных законов заключается в том, что они не соответствуют общему праву.

– Это касается только проступков, которые затрагивают лесные вопросы, Ричард. Как часто мне нужно это говорить тебе? Ты, кажется, упорно не хочешь слушать, и это вызывает у меня подозрение.

Лицо шерифа покраснело, Джон не мог понять от чего именно: от злости или от вины.

– Ты – солдат, а не юрист! Не бери на себя толкование закона. Законы леса действовали ещё в саксонские времена, в то время как лицедейству ваших новомодных коронеров ещё не исполнился год.

Джон поставил свою пустую чашу на стол.

– Очень хорошо, если ты хочешь оспорить мои права, я поеду в Винчестер, чтобы увидеть юстициария. Я привезу с собой документ, подтверждающий мои полномочия по расследованию случаев смерти, травм, пожаров и всего остального, где угодно, или, точнее, там, где пожелает король.

Он встал и навис над сидящим шерифом, как хищная птица.

– И когда я туда приеду, я попрошу у него права на расследование состояния королевских лесов Дартмура. Коронера могут уполномочить выполнить любую задачу в королевстве, если того пожелают монарх или его министры.

Услышав прямую угрозу, де Ревелль примирительно поднял руку.

– Садись, Джон, садись! Давай не будем спорить об этом. Ты делаешь проблему из-за нескольких совпадений.

– Совпадений? Убитый в спину вердер, покушение на Хранителя, сгоревший заживо кожевник, и лесники многократно усилили свои поборы! Не много ли для простых совпадений? Ричард протянул руку, чтобы налить коронеру ещё вина, будто это могло решить проблему.

– Успокойся, Джон! Эти вопросы очень мало значат в политике королевства. Каждый день возникают куда более важные проблемы.

. - Скажи это вдовам мёртвого кожевника или убитого вердера! Убеди меня, что ты не участвуешь в этом, Ричард. Почему ты так быстро назначил этого парня де Стрета на пост вердера – он твой близкий сосед в Ревелстоке, не так ли?

Он отставил чашу с вином и продолжил свою тираду с тем же нажимом.

– А кто пытается сместить Хранителя лесов – либо анонимными угрозами, либо избивая его по голове? И почему появились слухи, что ты хочешь стать Хранителем вместо него? У тебя и сейчас хватает обязанностей, будучи шерифом, лордом-хранителем рудников и Бог знает, чего еще. Зачем искать ещё одну неоплачиваемую работу? Это не похоже на тебя.

Он ударил кулаком по столу.

– Во всём этом есть что-то общее и я хочу знать, что именно, Ричард. И да поможет тебе Бог, если я обнаружу, что ты снова вовлечен в какую-то закулисную авантюру. Я думал, ты уже усвоил урок!

Де Вулф вышел, оставив своего шурина разрываться между гневом и тревогой.

На следующее утро Джон угрюмо сидел в зале графства, ожидая начала работы окружного суда, на котором слушались уголовные и гражданские дела вперемежку с рассмотрением петиций и целым рядом административных дел, связанных с управлением Девоном.

Не в силах хорошо выспаться, он пришёл слишком рано и теперь сидел, размышляя над кажущимися неразрешимыми проблемами в своей личной жизни. Прошлым вечером, оставив шерифа, он отправился в «Ветку плюща», но ничего хорошего из этого не вышло. Неста замкнулась и все его попытки подбодрить её провалились. Когда он небрежно спросил её, что она делала днём, Неста внезапно разрыдалась и ушла к себе в комнату на чердаке, заинтриговав многих посетителей, особенно когда они увидели, что королевский коронер последовал за ней по лестнице. Её дверь оказалась заперта, а когда он шёпотом попросил впустить его, она лишь продолжила тихо рыдать. Побежденный, он вернулся обратно, в мрачном замешательстве допил свой эль и, в конце концов, побрёл домой, где он нашёл вернувшуюся из собора Матильду. Жена не сказала ни слова, хотя он чувствовал, что на этот раз её недовольство направлено не на него.

Прибытие участников судебных слушаний вывело Джона из задумчивости, и он попытался вникнуть в суть рассматриваемых дел.

На невысоком помосте в просторном зале в большом кресле сидел шериф в окружении своего капеллана, брата Руфуса, на одной стороне и коронера на другой. Они сидели на концах двух скамей, на которых также находились Хью де Релага, представляющий городские власти, Джон де Алансон, архидьякон Эксетера, от лица церкви и несколько мастеров гильдий и городских глав из Тавистока, Барнстейпла и других городов округа. Позади сидели присяжные – по одному от каждой сотни. Дела – от заявок на ярмарки и выдачи лицензий на торговлю до обвинений в нападениях и кражах рассматривались быстро.

Джон делал все возможное, чтобы передавать обвинения по серьёзным преступлениям в королевские суды, но многие из них всё ещё рассматривались на уровне графства. Двое мужчин были в кратчайшие сроки отправлены на виселицу за публичное ограбление с применением насилия, несмотря на протесты Джона о том, что их дело следует передать на рассмотрение выездной сессии королевских судей, которые должны посетить Эксетер в течение нескольких месяцев. Однако выездная сессия королевского суда состоялась в городе всего несколько недель назад и вряд ли вернется в ближайшие год-два, и это давало шерифу весомый довод проигнорировать аргументы Джона о том, что серьёзные дела должны слушаться исключительно королевскими судьями.

Как коронер – «хранитель интересов короны» – он делал всё возможное, чтобы выполнить указ Хьюберта Уолтера от прошлой осени, но это была тяжелая работа, направленная против старых традиций, особенно когда шериф был категорически против всего, что уменьшало лично его юрисдикцию и возможность самому получать больше денег от населения.

Джон уже стоял, чтобы представить несколько дел, поданных ему его секретарём – Томасом, который сидел среди группы секретарей и писцов на скамье в задней части платформы. Когда вызывали заявителя или его оппонента, Томас появлялся позади де Вулфа и вручал ему пергамент. Поскольку коронер не умел читать, маленький писарь шептал ему содержимое на ухо – спасительная уловка, которая ничего не давала, так как знающий грамоту шериф смотрел на этот спектакль с сардонической улыбкой.

Основное заседание суда длилось два часа, и в конце концов перед помостом предстал Филип де Стрет, а шериф в ультимативной форме требовал суд безоговорочно одобрить его назначение на должность вердера. Поскольку у Джона не было официальной позиции в этом вопросе, он ничего не мог сказать, даже если у него были какие-либо основания возражать против выдвижения. Когда слушания прекратились на обед в полдень, де Вулф шёл через внутренний двор со своим хорошим другом, архидьяконом Джоном де Алансоном. Худой, аскетический священник, один из старших каноников собора, спросил его о Томасе де Пейне, его собственном племяннике.

– Как он справляется, Джон? Последние несколько месяцев бедняге довелось нелегко.

Де Вулф одарил друга редкой кривой улыбкой.

– Быть почти повешенным за убийство после того, как ему не удалось самому убить себя – всё это, безусловно, стало испытанием для его души! Но он отличный писарь. Его мастерство с пером может сравниться только с его мозгами.

Архидьякон кивнул в знак одобрения.

– Он, конечно, сейчас представляется более весёлым. Хотя у меня мало надежды, что в ближайшем будущем ему удастся восстановить свой церковный сан.

Коронер согласно хмыкнул.

– Я подозреваю, что ему придётся переехать в какое-то место подальше от Винчестера или Эксетера. Я знаю влиятельного священника в Уэльсе, Джеральда де Барри, архидьякона Брекона, который мог бы ему помочь. Но, честно говоря, я не хочу терять Томаса, по крайней мере, до тех пор, пока не смогу получить ему на замену кого-то хоть наполовину столь же надежного и добросовестного.

Священник повернулся к де Вулфу, улыбка осветила его худое, выбритое лицо.

– Нет, Джон, я не верю, что такие эгоистичные мотивы когда-нибудь помешают тебе, если ты думаешь, что сможешь помочь моему несчастному племяннику. Ты говоришь, Джеральд де Барри? Это же Гиральд Камбрийский, известный по-своему человек, ещё та заноза в плоти архиепископа Кентерберийского и даже самого Папы Римского. Не удивительно, что вы друзья, вы – как две горошины из одного стручка!

Они шли в дружеском молчании: две мрачно одетые фигуры, одна в чёрной рясе, другая в серой тунике, пока архидиакон не поднял новую тему.

– Я слышал, что в лесу появились проблемы – этот вердер напомнил мне, что один из приходских священников высказал мне свои опасения.

– Это, наверное, был отец Амикус из Манатона?

– И правда, это он, вчера он принёс свои десятинные деньги и рассказал о мёртвом кожевнике и о других проблемах в лесу.

Де Алансон остановился и провёл рукой по своим спутанным седым волосам. Он повернул обеспокоенное лицо к коронеру.

– Я слышал по каналам, которые не могу назвать, что могут начаться старые неприятности, и я не могу не задаться вопросом, связано ли это с волнениями в лесу?

Де Вулф потёр чёрную щетину на лице.

– Ты имеешь в виду старые неприятности с нашим королевским тёзкой? Не понимаю, что он может извлечь из того, что творится в лесу?

Они снова пошли вниз от Замковой горы к Главной улице.

– Больше денег, больше влияния, разрушение существующего порядка. – ответил священник. Джон не спрашивал его, откуда до священника дошёл слух – не было большого секрета, что епископ Генри Маршал вместе с некоторыми другими старшими церковниками сочувствовали неудавшемуся восстанию принца Джона, когда король Ричард был заключен в Германии в темницу и мог не вернуться. Они прошли ещё несколько ярдов, затем архидиакон снова заговорил.

– Мои обязанности в эти дни скорее административные, чем пастырские или религиозные, – сказал он с горечью. – Я встречаюсь со многими священниками из епархии и слышу много разных обрывочных слухов и всякую болтовню.

Де Вулф терпеливо ждал, чувствуя, что друг собирается сказать ему что-то, что скрытное церковное сообщество предпочло бы оставить при себе.

– Я слышал не только о том, что некоторые старшие коллеги снова заинтересовались заговорами, но и о том, что какой-то конкретный священник активно участвует в этом деле.

Они прошли ещё несколько шагов, которые привели их на шумную Главную улицу, прежде чем коронер отреагировал на услышанные слова.

– Есть ли у тебя какие-либо идеи относительно того, кто именно это? Я полагаю, ты не имеешь в виду главного?

Он имел в виду самого епископа, но предпочитал не говорить этого на улице вслух.

– Нет, нет, он будет вести себя сдержанно, пока дела не зайдут настолько далеко, что скрывать свою заинтересованность станет невозможно. Этот священник, кажется, своего рода посредник, который отсекает руководство от любой грязной работы, что проводится или планируется.

– И ты не имеешь понятия, кто он и где?

Джон де Алансон покачал своей стриженной головой.

– Знаю точно, что он не из Эксетера, и, вероятно, где-то на западе. У меня нет возможности уточнить эту информацию – я получил её из вторых рук от того, кто неразумно произнёс несколько слов и сразу же пожалел об этом.

Когда они шли по многолюдной улице, где торговцы и лавочники расхваливали свои товары, а лоточники останавливали прохожих, Джон снова осознал, с какими дилеммами приходится им сталкиваться. Они были преданы королю, как из чувства верности своему монарху, так и из-за его могущественной личности и смелости. Тем не менее, вопреки этим чувствам верности, было осознание того, что Ричард Львиное сердце не был лучшим главой государства по отношению Англии. За последние шесть лет он провёл в Англии лишь четыре месяца своего правления и, казалось, не желал когда-либо возвращаться сюда; он даже не удосужился научиться говорить по-английски. Его интерес к стране, казалось, ограничивался тем, сколько денег он мог выжать из своих подданных. Снова и снова он налагал сокрушительные налоги и дополнительные требования как на религиозные дома, так и на дворян. Он и его курия постоянно стремились собрать дополнительные средства для ведения войны во Франции, помимо огромного долга, за выкуп, выплаченный германскому императору Генриху. Ричард продавал титулы и государственные должности покупателям, предлагавшим самую высокую цену, и нагло продавал земли городам и поселкам. Когда-то он был известен тем, что говорил, что продал бы сам Лондон, если бы нашёл достаточно богатого покупателя!

В отличие от Ричарда с его небрежным и расточительным поведением, его брат казался многим более практичным и осторожным смотрителем острова Британия. Даже довольно тупой Джон де Вулф мог понять, что для многих вступление на престол графа Мортена, казалось выгодным стране. Но никогда такие люди, как де Вулф, не приняли бы это, пока на престоле был Ричард Львиное Сердце, тем более что личность Джона была непривлекательной. Подлый, суетливый, тщеславный и высокомерный, младший брат короля был лично крайне непопулярен. Прожив так долго в тени своего прославленного королевского брата, Джон постоянно тому завидовал.

Во времена правления отца он почти не имел своих собственных владений, поэтому получил прозвище «Джона Безземельного», а посланный Генри II в Ирландию, чтобы доказать свои способности, он начал так править, что это превратилось в бедствие и бесчестье. Ричард, взойдя на престол, был чрезмерно щедр к Джону, он выделил брату шесть графств, включая Девон и Корнуолл – и был предан, когда был заключен в тюрьму на континенте. Даже после его освобождения, когда он быстро подавил восстание Джона, Ричард, вместо того, чтобы повесить брата, простил его и даже вернул некоторые из его утраченных земель. Теперь, уныло подумал Джон, милосердие короля вновь может ему аукнуться, если принц снова плетёт заговор. Но всё-таки как это может быть связано с проблемами в лесу?

Размышления де Вулфа привели их к переулку Мартина, где архидьякон оставил его у входной двери.

– У меня есть предложение, Джон, – сказал каноник, когда они прощались. – Я знаю, ты высоко ценишь хитрость моего племянника. Ты говорил мне раньше, что он искусно входит в доверие к священникам, так почему бы тебе не отправить Томаса из города в поисках лучшей информации?

Он резко подмигнул коронеру своим голубым глазом и зашагал к собору.