Бернард Найт - «Мрачный жнец» Глава 15

Бернард Найт «Мрачный жнец» («Коронер Джон -6»)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В которой коронер Джон теряет надежду

Когда, на следующий день, до рассвета, де Вулф соскользнул с кровати, Матильда всё ещё крепко спала. Он оделся и, прежде чем отправиться в нижний город, в кухонной хибарке Мэри съел яичницу с беконом и хлебом. Он захотел расшевелить священников, которые были в списке, предоставленном церковниками собора, чтобы посмотреть, не позволил ли кому-нибудь из них отвести от себя подозрения. Он также имел некоторую надежду найти хоть какой-нибудь ключ к тому, кто отправил анонимную записку шерифу. Наверняка это один из подозреваемых священников, подумал он. Суд начнётся в восемь часов, и к тому времени он должен вернуться в Ружмон, поэтому раннее утро было для него единственной возможностью совершить такие визиты.

Он поспешил к Западным Воротам, которые только что открылись с рассветом, чтобы принять поток торговцев, затем к церкви Всех Святых и обнаружил, что де Капра только что завершил раннюю мессу. Он подождал, пока разойдётся дюжина прихожан, и вошёл в опустевшую церковь. Перед алтарём он обнаружил стоящую на коленях фигуру в изношенной рясе, совершающую какие-то манипуляции руками.

Ральф де Капра что-то бормотал про себя, но, как только услышал позади себя шаги де Вулфа, сразу вскочил на ноги.

– Опять, ты, коронер! Почему бы тебе не оставить меня в покое? Мне нечего тебе сказать. – Его лицо было изможденным и опухшим, дефект верхней губы был похож на белый шрам на покрасневшем лице.

- Это ты написали анонимное письмо шерифу, лживо обвиняя моего секретаря в том, что он был на месте убийства той ночью?

У де Вулфа не было ни времени, ни желания сдерживаться, ведь он хотел как можно сильнее спровоцировать священника. Несмотря на то, что де Капра горячо отрицал это, коронер засыпал его множеством вопросов и обвинений. Ткнув священника указательным пальцем в грудь, Джон толкнул его обратно в неф в надежде, что вызванные его действиями смятение и обида заставят нервного священника сделать какое-то неосторожное заявление.

Однако священник, к разочарованию кричавшего на него коронера, внезапно, сбросив стихарь на пол, повернулся и бросился к алтарю. Обняв руками крест, он начал плакать и бормотать. Его речь была бессвязной, но де Вулфу удалось расслышать несколько слов. Казалось, де Капра отчаянно просил прощения за «свой великий грех».

– Что это за грех, Ральф? – Подходя, громко спросил он. – Это грех убийства? Это ты убил еврея, шлюху и торговца?

Священник опустился и сел на корточки на полу под Крестом.

– Оставь меня, коронер, – прошептал он. - Мой грех хуже десяти тысяч убийств. Это грех отвергнуть Бога Всемогущего, за что я непременно буду жариться в аду.

Не получил от него других ответов и чувствуя сострадание, смущение и разочарование, де Вулф отказался от дальнейших вопросов и покинул маленькую церковь.

Ещё меньше ему повезло во время следующего визита: в Ступенях Святой Марии коронер не застал никаких признаков Адама Дола, ни в церкви, ни в жилище за углом.

У Святого Олафа, по пути обратно в замок, Джон застал Джулиана Фулка на коленях у ступеней алтаря, в глубокой молчаливой молитве. Услышав, что кто-то вошёл, настоятель перекрестился и поднялся на ноги, но его улыбка приветствия исчезла, когда он увидел коронера.

Джон знал, что агрессивная тактика с таким вежливым человеком, как Фулк, не будет иметь успеха, и поэтому задавал свои вопросы взвешенно и спокойно. Как он и ожидал, священник с луноподобным лицом ответил ему холодно, но вежливо, отрицая какие-либо сведения о записке, отправленной де Ревеллю, и категорически отвергая любые предположения о том, что он скрывался на полуночных улицах города.

– Я понимаю, что у вас есть свои должностные обязанности, сэр Джон, – спокойно сказал он, - но это действительно пустая трата вашего времени, и вы можете приходить сюда много раз, задавая мне вопросы, ответы на которые вам известны. Нет, я не мстительный убийца Эксетера, я не знаю, кто это может быть, и у меня нет информации, которая могла бы вам помочь. Теперь, достаточно ли этого для того, чтобы вы оставили меня в покое, чтобы выполнять мои собственные обязанности, включая служение моей общине, среди которой есть ваша замечательная жена и, собственно, вы сами?

Хотя де Вулф был достаточно толстокожим, он чувствовал себя бессильным перед этим аргументированным заявлением и, отчасти напуганный, что священник пожалуется Матильде, он пробормотал несколько формальных фраз и оставил Джулиана Фулка со своими молитвами.

В это время в зале графства де Вулфа ожидал разбор целой вереницы случаев с растерянными людьми, бегающими секретарями и неуклюжими солдатами, которые вталкивали и выводили заключенных. По меньшей мере, вся эта неделя должна была быть посвящена выездной сессии королевского суда, которому предстояло рассмотреть огромное количество гражданских дел, а также накопившихся уголовных дел, и освободить хронически переполненные тюрьмы города. Многие из заключенных так и не дождались суда, поскольку либо сбежали, либо откупились, либо умерли от лихорадки в вонючих камерах, либо подверглись смертельному насилию со стороны своих собратьев-злодеев.

Вторая часть визита королевских судей, что должна была начаться на следующей неделе, отводилась ревизии работы администрации графства Девон от имени короля, поэтому у Ричарда де Ревелля оставалось ещё несколько дней, чтобы подготовить свои отчёты и волноваться, наблюдая за серьёзностью, с которой четверо судей взялись за работу.

Между тем де Вулфа часто вызывали для представления новые материалов, появлявшихся из массы свитков пергамента, извлекаемых Томасом де Пейном из деревянной коробки в задней части помоста, в центре которого вершили суд Уолтер де Ралег и Серло де Валлибус. Стул Джона стоял в конце одного из столов секретаря, рядом с хранилищем документов Томаса. Когда было необходимо, он брал свиток у своего секретаря и направлялся, чтобы отчитаться перед судьями, кратко излагая содержание дела, которое несколько минут назад напоминал ему Томас. Из-за неспособности прочитать содержание свитка, если надо было какое-либо дополнительное разъяснение, коронер просто вручал пергамент в руки Серло, предоставляя тому возможность выбрать то, что требовалось.

На другом конце суда его более грамотный шурин делал то же самое вместе с двумя другими судьями, хотя их дела решались медленнее и сложнее, ведь они касались земли, наследования, брачных контрактов и споров о свободе вилланов. Работа продолжалось до тех пор, пока в полдень не был объявлен перерыв, и четверо судей отправились перекусить в Новую гостиницу. Располагалась она всего лишь в нескольких сотнях ярдов от Ружмона, и де Вулф пошёл с ними в сопровождении сержанта Габриэля и четырёх солдат, которых Ральф Морин назначил в качестве сопровождения представителей короля. Он оставил их у входа в гостиницу и отправился в переулок Мартина, чтобы пообедать с Матильдой. После вчерашнего банкета она всё ещё пребывала в доброжелательном расположении, чему в немалой степени способствовал намеченный на следующий вечер банкет в замке.

Ему удалось привлечь её внимание рассказом о наиболее ярких утренних делах почти до самого конца трапезы, когда произошёл драматический перерыв. Загрохотала внешняя дверь, а затем распахнулась внутренняя дверь и ворвалась дикая фигура. Матильда вскочила на ноги, чтобы закричать, протестуя против такого непристойного вторжения, поскольку это был презираемый Гвин, обычный предвестник плохих новостей. На этот раз он не испугался вспышки гнева хозяйки, так как новости, которые он принёс хозяину, были слишком срочными.

– Коронер, на одного из судей напали! И было ещё одно библейское послание, и за это они арестовали Томаса! – Прокричал он, размахивая при этом руками, как крыльями ветряной мельницы.

Игнорируя приказ Матильды растрёпанному помощнику выйти из зала, Джон вскочил, схватил Гвина за руку, толкнул его в вестибюль, а затем в переулок.

– Успокойся, парень. Расскажи по порядку, что случилось.

Гвин потянул за рукав коронера, подталкивая его к главной улице и Новой гостинице.

– Вы велели Томасу принести свитки некоторых дел во второй половине дня Серло де Валлибусу, чтобы он мог посмотреть на них до того, как они были представлены на заседании.

– Да, я подозреваю, что обвинения по двум убийствам основаны на лживых свидетельствах, – сказал Джон. Они торопливо повернули за угол на главную улицу.

– Один из солдат Габриэля только что прибежал к сторожке, крича, что было совершено покушение на жизнь де Валлибуса. Он ушёл, чтобы найти шерифа, и я, черт побери, побежал в Новую гостиницу.

Теперь они почти бежали, расталкивая горожан, которые стояли у прилавков или заглядывали в витрины магазинов торговцев.

– Когда я туда попал, охранники схватили Томаса, по-видимому, по приказу сэра Питера Певереля, и отправились в замок.

Гостиница была теперь в нескольких ярдах и Гвину едва хватило времени, чтобы закончить рассказать то, что он знал.

– Алан Спир, хозяин, пропустил меня и указал вверх по лестнице. Я бросился туда и увидел трёх других судей, собравшихся вокруг де Валлибуса, который лежал на своей кровати и стонал. Затем Певерель узнал меня и начал кричать, что я ещё один из них, не понимаю, что он имел в виду. Уолтер де Ралег вытолкал меня из комнаты и сказал, чтобы я пошёл за вами, сказав, что Томас напал на Серло и оставил евангелическое послание, доказав, что он убийца.

Ошеломлённый и недоумевающий Джон подошёл к двери Новой гостиницы, оставив позади своего помощника, проскользнул в короткий проход и поднялся по лестнице. Наверху стоял один из солдат и, когда Джон поднимался вверх по лестнице, неуверенно раздумывал, стоит ли ему останавливать коронера, но Джон нетерпеливо отмахнулся от него, а Гвин просто оттолкнул солдата. Дверь была открыта, и изнутри донесся раздражённый голос. Когда в помещение ворвался де Вулф, пять голов повернулись к нему.

– Вот он, треклятый коронер короля! – Проревел Питер Певерель. – Теперь, возможно, он поймёт, какого маленького гнусного злодея защищал!

В комнате находились трое судей, Ричард де Ревелль и Ральф Морин и стонущий на кровати Серло де Валлибус. Левая часть его головы была частично обмотала влажной тканью, в центре которой расплылось розовое пятно от размытой крови.

Гвин застыл в дверях позади своего хозяина, который сразу же оценил обстановку, затем уставился тёмными глазами на Уолтера де Ралега.

– Что случилось? - Коротко спросил он, его резкая манера подавила волну разговоров.

Де Ревелль ответил за судей.

– Ваш проклятый секретарь напал на нашего благородного судью, вот что произошло. И оставил свой знак, который разоблачает его как убийцу.

В этой ситуации шериф получал нескрываемое удовольствие от своего злословия, потому что, наконец-то, он получил возможность насолить своему зятю.

– Кто-то видел, как де Пейн нанёс удар? – Повернулся к нему Джон, он отказывался верить в такой поворот событий.

– Давай, де Вулф, просто прими то, что тебе сказали, - проревел де Ралег. – Видели, что маленькая свинья вошла в гостиницу. Он поднялся наверх, а затем выбежал, как будто дьявол преследовал его, но солдат схватил его, когда он пытался проскользнуть в двери.

– Почему он задержал его?

– Потому что в этот момент Серло вышел из этой комнаты и позвал на помощь, а затем упал с лестницы, - встрял в разговор Питер Певерель с почти злобным восторгом.

– Я спросил, видел ли кто-нибудь, что он напал на де Валлибуса, - повторил де Вулф. – Я послал его сюда с пачкой свитков, чтобы судья рассмотрел их. – Он быстро оглядел комнату. – Вот они, лежат на сундуке. Четыре или пять свитков пергамента лежали на дубовом ящике, а пара упала на пол.

– Должно быть, он воспользовался этой возможностью, чтобы попытаться убить Серло, - произнёс Жервас де Боско, единственный до сих пор молчавший судья.

– Мария, Матерь Божья, зачем ему было это делать? - Взорвался де Вулф, отчаянно пытаясь разобраться в том, что здесь произошло.

– Из-за этого – у него искаженное представление о справедливости.

Де Ралег протянул разорванный кусок пергамента, который даже в суматохе напомнил де Вулфу сообщение, оставленное на месте смерти еврейского ростовщика. Там было что-то написано, но он сразу же вернул его обратно.

– Что тут написано?

Архидиакон Жервас взял клочок пергамента, размером примерно с его ладонь.

– Это цитата из Евангелия от Матфея, хотя практически то же самое имеется в Евангелии от Луки.

Де Вулф внезапно почувствовал сильную грусть, что не Томас объяснял ему это. В прошлый раз брат Руфус перевел подсказку, но теперь это был целый архидиакон из Глостера.

– Расскажи мне ещё раз, что там написано, – потребовал Уолтер де Ралег.

Жервас вытянул пергамент на расстояние вытянутой руки, чтобы лучше увидеть написанные слова.

– Не судите, да не судимы будете, - сказал он.

Внезапно с кровати донесся голос, дрожащий, но ясный.

– Эта цитата далее гласит: «ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить…

Все повернулись, чтобы посмотреть на кровать, где проснувшийся Серло, казалось, очнулся. Прежде чем они могли говорить, он продолжил.

, – … не осуждай, и тебя не осудят», но я не понимаю, почему кому-то настолько не нравятся решения, которые я, должно быть, вынес с тех пор, как стал королевским судьёй. Ведь я выношу исключительно справедливые приговоры.

Все сгрудились вокруг него, выспрашивая его состоянии, предлагая услуги аптекаря или доставить его в расположенный неподалёку лазарет Святого Иоанна. Серло покачал головой, что заставило его вздрогнуть, затем с трудом сел на кровать.

– Моя голова тверда, я выживу, спасибо Господу. – Он осторожно коснулся головы. – Но я думаю, что сегодня я не смогу сидеть в суде.

Остальные возражали против идеи его возвращения в зал графства, а шериф почти разрывался между желанием как-то сгладить это опасное фиаско и восторгом от смущения Джона.

– Вы ведь видели, что этот злодей пытался вас убить? - Спросил он. – Он у меня уже в цепях и я его повешу как можно скорее.

– Чёрт возьми, ты не сделаешь ничего подобного, - закричал де Вулф. – У него будет справедливый суд и, если установят его вину, его осудят на основании веских доказательств, а не по твоей прихоти.

Уолтер де Ралег, чьи большие габариты и активность всегда делали его лидером в любой группе, поднял руки.

– Подожди, подожди! Конечно, этого парня будут судить, хотя признание может облегчить процесс.

– Он признается, я гарантирую это! - Прорычал шериф. – У меня есть тюремщик, который, хотя он и слабоумный, но гений в получении признаний.

Де Ралег проигнорировал его слова и снова заговорил с Серло, который теперь сгорбился на кровати, держа голову обеими руками.

– Что случилось, де Валлибус? Вы можете нам помочь?

Не в силах поворачивать голову из-за пульсирующей боли, канцлер отвечал.

– Я ничего не помню, я прилёг на эту кровать, чтобы немного вздремнуть после еды. Следующее, что помню – это спуск по этой проклятой лестнице. Я, должно быть, вышел из комнаты после получения этого удара и потерял равновесие.

– Ты не помнишь, как мой секретарь зашёл сюда? - Нетерпеливо спросил де Вулф.

– Ничего. Но этих свитков не было до того, как я потерял сознание.

Ричард де Ревелль издал триумфальный крик.

– Ха! Вот и доказательство! Де Пейн приходит с ними в качестве предлога, нападает на де Валлибуса, секретарь убегает и его ловит охранник. Всё ясно от начала до конца!

Коронер заметил, что хозяин таверны с тревогой стоит у двери.

– Алан, эта лестница – единственный путь к этим комнатам?

Обычно веселый хозяин был белым, как простыня, задаваясь вопросом, какими неприятностями ему грозит то, что королевский судья подвергся нападению в его гостинице.

– Нет, коронер, коридор идёт через остальные пять комнат, а дальше лестница ведёт вниз, в конюшню.

– Там был охранник? – Коронер обратился к молчаливому Ральфу Морину.

Комендант замка был рад возможности сбить спесь с шерифа, к которому относился так же, как и де Вулф.

– Нет, сопровождение было скорее знаком уважения, чем необходимостью.

Джон пожал плечами в типично галльском жесте, как бы говорящем: «Ну, что тут скажешь…»

– Поэтому тот, кто совершил эту трусливую атаку на судью Серло, мог пройти во двор со стороны переулка вдоль гостиницы и подняться по чёрной лестнице, потому стоящий у входа солдат никого не видел.

– Он видел этого ублюдка – де Пейна, вот кого он видел! - Возразил Питер Певерель, вставший на сторону шерифа. Собравшиеся уже разделилась на две фракции: тех, кто был уже готов вынести приговор Томасу, и тех, что были менее уверенными в его виновности.

– Это ни к чему нас не приведет, если только память де Валлибуса не вернётся, - разумно заметил де Ралег.

– И нам нужно услышать, что мой секретарь скажет по этому вопросу, – добавил де Вулф.

Ральф Морин послал солдата в больницу Святого Иоанна, за братом Саулфом, чтобы тот позаботился о голове Серло и назначил какие-то примочки или мази. Остальные же трое судей направились в замок, чтобы провести дневное заседание. С парой дополнительных стражников, охраняющих их, шериф, комендант и коронер прошли за ними во внутренний двор замка и в зал графства. Во время пятиминутной прогулки де Вулф молчал, игнорируя довольную ухмылку, которая светилась на лице шерифа.

Когда они достигли широкого входа в зал графства, де Вулф остановился.

– Сначала я увижу Томаса, - объявил он.

– Этот парень находится под моей властью, и я не позволю тебе вмешиваться, - парировал де Ревель, радуясь неожиданному возвращению своего превосходства.

– Иди к дьяволу, Ричард! Коронер уполномочен, на самом деле – обязан, расследовать все серьёзные преступления, подпадающие под его юрисдикцию. Не только убийства, но и нападения. Поэтому я собираюсь расследовать это нападение, нравится это тебе или нет.

Шериф покраснел и начал пыхтеть о своих абсолютных правах в графстве.

– Говори, сколько хочешь, шериф, а я сейчас пойду к подземелье и поговорю с ним.

– Если ты посмеешь вмешиваться или попытаешься добиться его освобождения, то меня поддержат все судьи. Им не нравится, когда их коллега подвергается нападению, так что не жди от них никакой помощи! – Прошипел де Ревелль, когда коронер ушёл, после чего повернулся на своих элегантных каблуках и вошёл в зал графства.

Примерно через час, в эту шумную среду, в нижней части Эксетера разыгралась ещё одна драма. На узкой улице между Западными воротами и церковью Всех-Святых-на стенах собралась небольшая толпа, которая росла с каждой минутой. Толпа уличных торговцев, носильщиков, добрых жён, детей и нищих уставилась и показывала руками на фигуру, взволнованно идущую по узкой дорожке, которая проходила по городской стене, в двадцати футах над улицей. Босой мужчина был одет в бесформенное, рваное одеяние, выглядевшее на таком расстоянии как рубище. В руке он держал грубый деревянный крест, сделанный из двух тонких палочек, соединенных вместе.

– Его выпустили из святилища? – Спросила одна из женщин стоящего рядом человека, потому что фигура была одета в то, что надевал отрекавшийся от царства преступник, нашедший убежище в церкви.

Вскоре к толпе присоединился привлеченный поднявшимся на улице шумом Осрик. Ладонью прикрыв глаза от полуденного солнца, стражник обратился к ближайшему мужчине – увечному торговцу с висящим на шее подносом полным пышных пирогов.

– Кто это там? И что он себе надумал?

– Кто бы это ни был, он точно сошёл с ума, – прищурившись и глядя поверх стены, ответил торговец, обнажив обломанные пожелтевшие зубы.

Осрик, не зная, что делать, некоторое время наблюдал. Он отвечал за поддержание порядка на улицах Эксетера, но было трудно решить, был ли опасен для жителей человек, скачущий по городской стене и качающий крестом в небе. Мужчина, казалось, пел и плакал попеременно, его лицо, смотрящее на небеса, не могли разглядеть. Внезапно он повернулся лицом к стоящей внизу толпе, качаясь на краю парапета, словно собираясь набраться смелости и прыгнуть. Толпа притихла, увидев опасность его положения, а затем раздались крики.

– Это священник! Это Ральф де Капра – это отец из Всех Святых!

Лицо де Капры выглядело диким, а голова была покрыта мокрым пеплом.

– Пожалуй, мне лучше подняться туда и забрать его, – пробормотал стражник и направился к лестнице, встроенной в заднюю часть стены, напротив маленькой церкви.

Прежде чем он успел дойти до нижней ступеньки, позади него послышались шаги, и его оттолкнули. На парапет перед ним поднялся Адам Дол. Он был хорошо известен Осрику, как священник церкви Святой Марии-на-ступенях. Выходя из своей церкви, Адам услышал шум толпы и поспешил по переулку, чтобы увидеть, что там случилось.

Подняв чёрную рясу обеими руками, священнослужитель поднялся по ступенькам на удивление быстро для такого крепкого человека. Наверху он повернул направо и, только приближаясь к дикой фигуре служителя Всех Святых, что стоял, покачиваясь на голых пальцах на самом краю стены, замедлил шаг.

– Ральф! Ральф, подойди ко мне, добрый человек!

Де Капра безучастно смотрел на своего брата-священника, затем резко повернулся и побежал по дорожке на стене, ведущей к его собственной церкви, которая сливалась со стеной, а её черепичная крыша спускалась чуть ниже парапета.

Испугавшись, что Ральф собирается пройти за церковь и там броситься со стены, что грозило увечьем или смертью, священник из Ступеней Святой Марии заторопился и бросился к де Капре. Пара потеряла равновесие и упала с парапета – но всего на пару футов вниз на крышу церквушки. Де Капра боролся, орал и плакал, но крепкий Адам легко удерживал его, когда Осрик осторожно спустился на крышу. Вдвоём они потащили Ральфа обратно к городской стене, чувствуя зловещий треск тонких глиняных плиток под их ногами.

К этому времени по ступенькам поднялось несколько зевак и с открытым ртом уставились на неожиданное развлечение, но Адам Дол накричал на них и яростно прогнал их. Затем он впился взглядом в Осрика и велел ему уйти, мол, это был вопрос между людьми Божьими. Стражник отступил на несколько ярдов, но посчитал своим долгом оставаться поблизости: он присел на верхних ступеньках, по которым отступали изгнанные горожане.

– Что ты себе думаешь, дурак? – Проревел Адам, обращаясь к своему коллеге, его голос был таким же резким, как когда он кричал на зевак. – Ты что, в ад захотел? Дьявол борется за твою душу, Ральф, ты должен противостоять ему!

Осрик чувствовал, что этими криками вряд ли можно умиротворить сумасшедшего от совершения самоубийства, но он не собирался вступать в конфликт с неприятным священником, чей дурной характер уже давно стал городской легендой.

Однако, Ральф де Капра внезапно прекратил сопротивляться и борьба прекратилась. Его измождённое лицо покрылось полосками серого пепла, стекавшего с волос, а его пустые глаза выражали ужасное страдание.

– Я согрешил, Адам, согрешил самым ужасным образом, - услышал стражник. – У меня нет надежды ни в этом мире, ни в следующем – если он есть, этот следующий, в чём я часто сомневаюсь.

Поддерживающий его священник сердито потряс Ральфа за плечи.

– Ты должен сопротивляться, парень! Веру нужно заслужить. Я всё время твержу, что великий рогатый дьявол никогда не спит. Он ждёт таких сомнений, чтобы ослабить твою броню. А выброситься со стены – это не ответ - ты, скорее всего, сломаешь ногу, а не шею. Проповедуй адское пламя, Ральф! Помни, что неудача означает вечную агонию в большой печи внизу. Делай как я – никогда не позволяй своей пастве забывать, что возмездие за грех – не смерть, а непрекращающиеся пытки до конца времён. Таким образом, ты будешь держать Люцифера в страхе.

С этими словами отец Адам оттащил своего брата-священника вдоль парапета к ступеням, продолжая проклинать силы тьмы. Осрик разумно отступил перед ними, решив рассказать коронеру, что он услышал.

Джон неохотно вернулся в суд, но работать без Томаса было гораздо труднее: ему пришлось одолжить одного из младших секретарей суда, чтобы тот помог ему разобраться со свитками, и смириться с ухмылками и довольными взглядами шерифа. Хмурые взгляды судей, особенно Питера Певереля, не предвещали для Томаса ничего хорошего.

Его посещение камер под донжоном было коротким и бесполезным. Стиганд – жирный и неопрятный тюремщик и палач, пытался помешать ему и Гвину войти в камеру Томаса, пока корнуоллец не прижал его к стене за горло и не пригрозил вырвать язык с корнем.

Бедный Томас сидел в жалкой куче грязной соломы посредине почти тёмной камеры. Его от испуга рвало в потрепанное кожаное ведро, которое было единственной мебелью, кроме лежанки из сланцевой плиты. Всё, что де Вулф мог вытащить из него, было категорическое отрицание любого проступка. Он пошел в «Новую гостиницу», как было приказано, пронёс пачку свитков наверх мимо охранника у двери, которого он встречал на дежурном посту в Ружмоне. Дверь в комнату де Валлибуса была открыта – Томас знал её, так как посещал его со свитками накануне вечером – и, когда он вошёл, то обнаружил, что судья стонет на полу с кровавой раной на голове. Серло был жив, но ничего не понимал, а речь его была бессвязной. В панике Томас бросился стучать в другие двери наверху, но обнаружил, что комнаты либо заперты, либо пусты. Затем он услышал грохот и увидел, что де Валлибус выполз из комнаты и упал с верхней ступеньки лестницы. Ещё больше испугавшись, Томас бросился на первый этаж в поисках помощи и побежал прямо в руки солдата, который схватил его, так как видел, как судья рухнул на лестничную площадку. Последовавшее за этим столпотворение привело к тому, что маленького бывшего священника оттащили в камеры в Ружмон, и он не имел возможности что-либо объяснить.

– Ты видел кого-нибудь наверху? – Спросил де Вулф, и отрицание Томаса было его единственным другим вкладом в бесплодное расследование.

Теперь следователь с нетерпением ждал окончания судебного заседания, чтобы попытаться сделать что-то ещё для своего писаря. Но когда хриплые трубы просигналили об окончании заседания, и трое судей торжественно вышли на улицу, к нему с надменной улыбкой подошёл Ричард де Ревелль.

– Джон, судьи решили присутствовать сегодня вечером на допросе твоего крысоподобного слуги. От него будет получено признание, и завтра утром он получит законный суд, которого ты так хотел. Тогда мы сможем повесить его до полудня. – После этого он поспешил за судьями, прежде чем Джон успел что-либо ему возразить.

Гвин услышал злорадную тираду шерифа, и его и без того расстроенное лицо стало ещё более безутешным.

– Мы ничего не можем сделать, коронер? Они повесят беднягу, чтобы доказать свою точку зрения. – Хотя он бесконечно дразнил Томаса, дружелюбный корнуоллец переживал за своего хилого товарища, а перспектива его казни вообще выводила его из себя. На мгновение де Вулф задумчиво остановился в дверях зала. Затем он встал и направился к сторожке, призывая Гвина последовать за ним.

– Я должен поговорить с его дядей. Архидиакон – самый честный и разумный человек, которого я знаю, а также родственник Томаса. Посмотрим, что он скажет.

В этот неспокойный период в епископский день Джон де Алансон обычно был дома, и они нашли его в строгой комнате, читающего трактат об Евсевии Кесарийском. Услышав об аресте своего племянника, он застонал.

– О! Томас, Томас! Он был ничем иным, как проблемой для его семьи с тех пор, как он родился! Но я уверен, что в этом он не виновен.

Де Вулф резко изложил ситуацию.

– Они, без сомнения, хотят повесить его. Эти слухи, с подачи де Ревелля и вашего злобного коллеги, Томаса де Ботерллиса, ходят уже нескольких дней.

– Что мы можем сделать, чтобы спасти его? – Спросил архидиакон, на худом лице которого было написано беспокойство.

– Мы должны вытащить его из Ружмона. Сегодня вечером они собираются пытать его, чтобы выбить признание – и, зная, что у тщедушного Томаса не хватает сил, он признается в чём угодно в первые полминуты. Тогда они его повесят, если мы не сможем сослаться на привилегии духовенства.

Лицо Джона де Алансона сникло.

– Но он же больше не священник! Когда его лишили сана, он потерял привилегию быть судимым судом консистории.

– Я думал, того, что он умеет читать и писать, достаточно, – возразил де Вулф.

Архидиакон поколебался, его лицо выражало глубокое сомнение.

– Я знаю, так многие считают, поскольку практически каждый, кто грамотен, находится в Святых Орденах. Но это не то определение, на которое можно сослаться, особенно если вам возражают королевские судьи, шериф и процентор.

– Это его единственная надежда, если не считать, что Гвин и я возьмём замок штурмом, – проворчал Джон. – Если епископ поддержит это мнение, то, несомненно, это пересилит.

Архидиакон выглядел неуверенно.

– Ты прекрасно знаешь, что он не любит тебя, особенно с тех пор, как ты разоблачил де Ревелля.

Однако после того, как Джон несколько минут спорил и умолял его, де Алансон согласился пойти к своему епископу, чтобы попытаться перевести Томаса де Пейна под стражу прокторов собора, вместо того, чтобы быть заключенным в Ружмоне.

– Это чрезвычайно срочно, – настаивал коронер. – Если мы не сможем предотвратить пытку, в течение пары часов у него могут быть сломаны или сожжены конечности.

С этой ужасной перспективой, засевшей в голове, архидиакон поднялся и набросил на плечи свой длинный чёрный плащ, хотя ранним вечером воздух был мягким.

– Я пойду прямо сейчас, слава Богу, епископ все еще в городе. Но не надейся на это слишком сильно, Джон, возможно, вам всё равно придётся штурмовать тюрьму Стиганда.

Взволнованные де Вулф и его помощник отправились в «Ветку плюща» перекусить и выпить эля, в ожидании новостей от Генри Маршала. К счастью, де Вулф знал, что Матильда вместе с некоторыми другими дамами сегодня направилась в одну из городских богаделен, поэтому ему не нужно было возвращаться домой к ужину. В Пустом переулке перспектива того, что скоро может случиться с маленьким писарем, погасила веселье и страсть, и, хотя они ели от души, коронер и Гвин были крайне обеспокоены. Чтобы нарушить мрачное молчание, Неста рассказала некоторые городские сплетни.

– В городе случилась странная история, Альфред Фуллер из Фрог-лейн сказал, что похоже сегодня днём священник из церкви Всех Святых сошёл с ума.

– Какой Всех Святых? – Спросил заинтересованный Джон.

Существовали две церкви Всех Святых, одна на улице Золотых дел мастеров, другая – возле Западных Ворот, о которых он особенно беспокоился.

– О, на стене, кажется, он пытался спрыгнуть с нее.

– Ты имеешь в виду Ральфа де Капру?

– Именно он. Он был в рубище с головой посыпанной пеплом и бредил своим великим грехом. – Неста резко остановилась, поднеся руку ко рту. – Он был одним из тех, кого ты допрашивал, так?

Де Вулф мрачно кивнул.

– Я видел его сегодня утром. Ты говоришь, теперь он сошёл с ума. – Он встал, внезапно почувствовав себя старым и уставшим. - Это всё, что ты знаешь об этом?

Джон знал бы больше, но городской стражник Осрик ещё не встретился с ним, чтобы рассказать, чему был свидетелем.

Неста быстро махнула рукой, подзывая кого-то в таверне.

– Эдвин знает всю эту историю – он ведь самый любопытный человек в городе. Эдвин! - воскликнула она.

Старый лучник захромал к их столу, шаркая по полу негнущейся ногой, его мёртвый глаз выглядел угрожающе. По указанию хозяйки он рассказал, всё что знал об инциденте в Бретани.

– Говорили, что священник из церкви Святой Марии на ступенях сбил его с ног, после чего забрал его к себе домой. Адам Дол живёт за своей церковью, а не на Пристон-стрит, как большинство из них.

– Это всё? - Спросила Неста, а Эдвин пожал плечами.

Де Вулф встал и беспокойно зашагал перед пустым очагом.

– Мне надо снова поговорить с этими двумя священниками – возможно, я что-то взбудоражил, когда допросил де Капру сегодня утром.

– Но он не может быть тем, кто напал на де Валлибуса, не так ли? – Возразил Гвин. – Ведь, вся эта суета, что случилась в Бретани, и нападение произошли почти одновременно.

– Мы не знаем, сколько времени было между ними. Возможно, он посетил Серло, и это стало толчком для его сумасшествия. – Он быстро обнял Несту. – Но я не могу рисковать идти туда прямо сейчас, ведь бедный Томас находится в отчаянном положении. Я надеюсь, что Пресвятая Богородица и архидиакон окажут некоторое влияние на епископа.

С этими словами коронер вместе с Гвином вышли в Пустой переулок и поспешили к замку. Неста с тревогой смотрела им вслед.

Богадельня располагалась за городской стеной, рядом с наполовину завершенным новым мостом через Экс. Это был небольшой ряд жилищ для бедных, построенный несколькими годами ранее при содействии богатого владельца мельницы, жители которого время от времени получали пожертвованиями городских торговцев и некоторых церквей. Этим вечером дюжина обеспеченных дам – прихожанок церкви Святого Олафа – в сопровождении своего священника, Джулиана Фулка, совершили сюда своё ежемесячное паломничество с подарками еды, одежды и денег. Видное место среди них занимала Матильда де Вулф, изображая из себя леди Изобилие, с большим, приготовленном Мэри, пирогом, несколькими старыми вещами и кошельком монет, выуженных из мужа.

Староста выстроил немощных жителей лачуг – старух, калек, презираемых незамужних матерей, для осмотра дам из Святого Олафа и раздачи подарков. Позже они все сидели в узком помещении, где накрыли столы, но дамы старались не смешиваться с обездоленными и занимали отдельный стол.

Джулиан Фулк пытался выглядеть как обычно, хотя это было трудно, так как у него накопилось много мыслей. Одет он был в новую чёрную тунику, хлопающую по лодыжкам, его голова была покрыта плотным капюшоном, поверх которого он надел мягкий берет из чёрного бархата. Матильда позаботилась о том, чтобы сесть рядом с ним, повернувшись спиной к несчастным, что влачили жалкое существование в этом месте.

– Вы не были на приёме у епископа прошлым вечером? – Елейным голосом спросила она, прекрасно зная, что ни один приходской священник не нюхал даже запаха приглашения, а не то, что отведать епископского угощения, но это дало ей возможность в очередной раз подчеркнуть важное положение своего мужа. Конечно, Фулк знал, кем был её муж, и, тем более, что сейчас он был озабочен поведением коронера. Неоднократные визиты де Вулфа к нему по поводу убийств никак не способствовали улучшению его репутации в то время, когда он изо всех сил старался улучшить своё положение в Церкви. Однако присутствие в списке подозреваемых в нескольких убийствах не повлияло на его мечты о продвижении.

Когда его настигла болтовня Матильды, Фулк как раз обдумывал свои ограниченные возможности – он должен попытаться снова увидеть епископа, пока тот ещё был в Эксетере, и он также должен совершить трудное путешествие в Суссекс, чтобы увидеть своего аббата. Так или иначе, он должен уйти от этих безумно скучных людей, которые сдерживали его карьеру в Священном служении. Неужели никто не может распознать его богословское мастерство, его владение литургией, его богоданное понимание писаний? Был ли он осужден тратить свои таланты в крошечной церквушке в провинциальном городе в дальнем конце Англии, когда у него были замыслы занять должность епископа или даже архиепископа? Он решил, что должен что-то сделать в ближайшее время, потому что отчаянные ситуации требуют отчаянных решений.

В тот вечер Томаса де Пейна в цепях на запястьях и лодыжках наполовину вывели, наполовину протащили через двери в железной решетке, что разделяла подземелье донжона замка. Гротескный тюремщик, Стиганд, тянул его за наручники, а за ним шёл солдат, смущённый свей миссией – вряд ли этот несчастный заключенный мог оказать сопротивление.

Стиганд потащил писаря по сырой земле подземелья к молча ожидавшей группе людей. Там присутствовали трое судей, а также шериф, комендант, коронер и священник. Последний был замковый капеллан, брат Руфус, его обычная приветливость этим вечером была приглушена. Де Вулфу пришлось прогнать Гвина из Ружмона, боясь, что его негодование по поводу ареста его маленького друга спровоцирует его на необдуманные действия, вроде безнадежной попытки спасения. Теперь он несколько раз оглядывался на ступеньки, спускающиеся из внутренней палаты, отчаянно надеясь увидеть какой-нибудь признак того, что просьба де Алансона к епископу Маршалу была успешной.

Тюремщик подтащил несчастного к ряду задумчивых мужчин и отошёл в сторону, его раздутое лицо улыбалось от предвкушения, когда он ткнул раскалённую жаровню.

Ричард де Ревелль открыл слушания.

– Признание облегчит всем нам жизнь, приятель. Как ты знаешь по собственной работе, у нас много дел.

Де Пейн стоял в грязи, его узкие плечи были опущены, левое больше правого, отчего горб на спине выделялся больше обычного. Хотя он был заключен в тюрьму всего несколько часов назад, его потертая черная туника уже была сильно испачкана, и к ней прилипли куски грязной соломы. Его длинные волосы висели на высоком лбу, а его печальные глаза со страхом смотрели из-под него. Он пробормотал что-то в ответ на слова шерифа.

– Что ты сказал? Говорите, черт возьми! – Рассвирепел сэр Питер Певерель, закутанный в коричневый плащ, так как в подвале было холодно.

– Я сказал, что не сделал ничего плохого, сэр, так в чем я могу признаться?

Шериф раздраженно топнул ногой.

– Хватит тратить наше время, я тебе говорю. Тебя поймали, когда ты сбежал с места своего трусливого нападения на Серло де Валлибуса.

– Я бежал, чтобы позвать на помощь, - пробормотал Томас, но Вальтер де Ралег его прервал. – Де Пейн, ты и до того был подозрением. Это просто подтверждает твою вину.

– Единственное подозрение, под которым он находился, связано со злыми сплетнями! - Сердито встрял де Вулф. - Против этого человека не было ни малейшего доказательства – только злонамеренная болтовня.

Певерель, похоже, решил лишить Томаса последнего шанса.

– Не сплетни, коронер. Как бывший священник – и, насколько я понимаю, злой на весь мир – он умеет читать, писать и хорошо знает Вульгату. Это в сто раз сужает круг подозреваемых в этом городе.

– И он не может объяснить свои место нахождение ни в одном из случаев, когда происходили эти безобразия, – торжествующе добавил шериф.

– Может ли кто-нибудь из нас объяснить своё местонахождение в это время? - Спросил коронер. – Хотя я знаю, где вы однажды были, Ричард.

Это было косвенной угрозой для шерифа, но он знал, что этого недостаточно, чтобы помочь Томасу. В отчаянии он снова посмотрел на светлую площадку у входа, надеясь, что придёт помощь. Де Ралег начал терять терпение и закричал на заключенного.

– Если твои уста запломбированы злобой, то у нас есть способы их открыть! Как слуга коронера, ты должен лучше других знать, как можно получить признание. Смотри, парень, лучше говори сейчас!

В ответ Томас, грохоча цепями, упал на колени и разрыдался.

– Я невиновен! – Закричал он. – Хозяин, спаси меня!

Это была не молитва, а прямая просьба к Джону де Вулфу, который стоял бессильно, разрываясь между сильным гневом и глубокой печалью.

– Это невыносимо! – Крикнул он. – Нет никаких доказательств, связывающих этого человека с преступлениями. Пусть жюри решит завтра! Какой смысл выбивать ложное признание из этой бедной души?

На это де Ревелль возразил своему зятю.

– Тебя не должно быть здесь, Джон. Как хозяин этого существа, ты не можешь иметь объективного представления о том, как на самом деле обстоят дела. Тебе нельзя вмешиваться!

Архидиакон де Боско до сих пор молчал, но с тревогой смотрел на перспективу того, что такой же священник, хотя и бесчестно изгнанный из Церкви, будет подвергнут жестокому обращению, как обычный уголовник. Процедура получения признаний была различной, но её следовало выполнять, накладывая на грудь, лежащей на спине жертвы всё увеличивающийся вес до тех пор, пока он не заговорит или не умрёт. Тем не менее, эта практика была расширена, и она включала в себя множество форм пыток, некоторые из которых были ужасно изуверскими.

– Возможно, его следует оставить на суд завтра, братья, - осторожно сказал архидиакон.

– Вы предвзяты, потому что этот человек когда-то был в рядах священников, – резко сказал Певерель. – Но не сейчас, так что это больше не может быть проблемой.

Де Ралег подошел к писарю и, схватил за волосы, поднял его на ноги.

– Скажи нам, почему ты это сделал, негодяй! – Проревел он. - Все эти убийства, ты пытался играть в Бога, а? Разве правосудия короля недостаточно, чтобы наказать злодеев, что решил взять закон в свои руки?

Возмущенный тем, что с маленьким писарем плохо обращаются, де Вулф вышел вперёд и, казалось, был готов нанести удар де Ралегу, что имело бы катастрофические последствия, учитывая, что тот был королевским судьёй. Почти случайно крупная фигура брата Руфуса появилась перед Джоном и оттеснила его назад, давая достаточно времени, чтобы страсть де Вулфа утихла.

Затем, словно провидение, из входной арки раздался крик, который отвлёк их от растущего напряжения.

– Остановитесь! У меня есть приказ епископа.

Это был Джон де Алансон, который выглядел более изможденным, чем обычно.

– Предоставляет ли он благо духовенства? – Нетерпеливо спросил де Вулф.

– Нет, как таковой, нет, – выдохнул архидиакон. – Епископ Маршал отказался передать дело в суд Консистории, поскольку он справедливо указал, что мой племянник больше не является рукоположенным священником. Но он делает большое исключение, чтобы бывший человек из лона церкви не подвергался пыткам для признания и запрещает вам продолжать.

Шериф выглядел так, как будто собирался возразить, затем подумал о своих отношениях с епископом и решил, что не стоит ради мимолётной победы над коронером рисковать испортить эти отношения. Он промолчал, но Уолтера де Ралега и Питера Певереля не сдерживали такие отношения. Они решительно запротестовали, доказывая, что даже глава Церкви в этой епархии не имел власти над светским судом, особенно воли королевских судей. Однако архидиакон де Боско твёрдо встал на сторону Церкви, поскольку это подтвердило его недавние опасения.

Они спорили несколько минут, пока растрепанный Томас, красноглазый и несчастный, смотрел на их лица в поисках проблеска надежды.

В конце концов, Ричард де Ревелль решил вопрос.

– Наш лорд-епископ в своей мудрости не делал попыток передать суд в руки Церкви, поэтому, будет признание или нет, мы можем приступить к суду завтра утром – и, я подозреваю, что мало сомнений в его исходе, поэтому любые споры сегодня вряд ли стоят усилий.

Уставшие, раздраженные и изрядно проголодавшиеся судьи неохотно согласились, и разочарованный Стиганд утащил Томаса в его зловонную камеру. Остальные разошлись, большинство из них были уверены, что писарь-убийца через день или два будет качаться на веревке.

Де Вулф, волнуясь о судьбе Томаса, провёл тревожную ночь. Хотя он был рад своевременному вмешательству Джона де Алансона, добившегося от епископа отмены пытки, надежда на то, что королевский суд оправдает его утром была ничтожной. Как он сказал подавленному Гвину и заплаканной Несте, когда они вечером собрались в «Ветке плюща» и обсуждали создавшееся положение, именно нападение на де Валлибуса, одного из судей, могло решить судьбу его несчастного секретаря.

Чтобы как-то успокоиться, Неста сжала руку де Вулфа и положила голову ему на плечо.

– Они не должны вешать бедолагу, он же не в состоянии убить муху, не говоря уже про людей, – рыдала она. – У него в жизни не было ничего, кроме неприятностей и страданий, он страдал от болей в спине, ногах, а затем был подло обвинен в изнасиловании и изгнан из его любимой Церкви.

– Может быть, он будет рад покинуть эту землю, – скорбно сказал де Вулф. – Он же пытался это сделать прошлым месяцем, когда спрыгнул с крыши собора.

– Неужели больше мы ничего не можем для него сделать? – Спросил Гвин, его огромные рыжие усы поникли так же низко, как и его собственное настроение.

– Так мало времени, – ответил Джон. – Если завтра его приговорят, то, должно быть, его повесят на следующий день – и я держу пари, что все судьи захотят это увидеть.

– Вы же можете ходатайствовать перед королем, судьей или кем-то еще? – Всхлипывала Неста.

– Львиное Сердце во Франции, Бог знает, где находится Хьюберт Уолтер, но понадобится неделя или больше, чтобы добраться до него, и ещё столько же, чтобы вернуться сюда. Это безнадежно, даже если они согласятся выслушать просьбу о помиловании.

– Единственное чудо, которое может спасти его, – это ещё одно убийство по Евангелию, совершённое прежде, чем его повесят, – грустно сказала Неста. – И хотя за последние несколько дней в городе была целая череда нападений, злодей, их совершивший, теперь, несомненно, не станет рисковать.

Вернувшись домой в переулок Мартина, де Вулф пошёл прямо спать, подавленный предстоящим днём. Хотя Матильда ещё не спала, он не мог заставить себя рассказать ей о случившемся, так как она, вероятно, не высказала бы ничего хорошего в адрес бедного Томаса. После беспокойной ночи, когда сон приходил лишь урывками между приступами тревожного беспокойства, де Вулф неохотно направился к замку. Прежде чем суд начал заседание, он предпринял последнюю попытку повлиять на Ричарда де Ревелля, даже угрожая нарушить своё обещание хранить молчание по поводу его причастности к пожару в борделе, но шериф назвал это блефом.

– Вы дали мне слово, Джон что будете молчать. Как рыцарь, вы знаете, что опозорите себя, если поступите так – и это будет всё равно бесполезно, что вы, несомненно, знаете.

Затем Джон попытался убедить судей в более разумном отношении. Действительно, Жервас де Боско не настаивал на осуждении, а Серло де Валлибус, хотя и был потерпевшим, честно признался, что не помнил, что на него напал Томас. Но двое других были непреклонны, и де Вулф с тяжёлым сердцем сидел в углу помоста, когда оглашено слушание по делу Томаса. Он снова приказал Гвину держаться подальше от замка и даже сумел заставить сержанта Габриэля остаться с ним в пивной, чтобы убедиться, что корнуоллец не сделает ничего глупого.

Двенадцать присяжных, представляющих город Эксетер, уже были отобраны для других дел и были вынуждены заслушать это дополнительное обвинительное заключение.

Процесс был коротким и предсказуемым.

Томаса де Пейна привели в зал графства в цепях, сопровождаемого шипением, оскорбительными криками и брошенными из толпы гнилыми овощами. Бедный и жалкий, он стоял с опущенной головой перед Уолтером де Ралегом и другими судьями. Писарь – тот, кого он хорошо знал - зачитал обвинения в убийстве. Шериф произнёс пространную речь, подробно описав каждое грязное убийство, и возложив на Томаса вину за них, а также за поджог в Пивном переулке и нападение на Серло де Валлибуса.

И Певерель, и де Ралег поведали своё собственное оскорбительное мнение о грамотном бывшем священнике, рассказав ошеломленным присяжным о мастерстве Томаса в написании и экспертном знании Священных Писаний. В завершение они так рассказали о нападении на де Валлибуса будто сами были тому свидетелями.

В конце концов, не было никакой возможности предложить какую-либо защиту, кроме резкого приглашения выступить обвиняемого, которое Томас проигнорировал, продолжая смотреть в земляной пол. Де Вулф умолял судей разрешить выступить в защиту своего секретаря, но они наложили вето на это на том основании, что он не имеет права делать это, и, кроме того, он был явно предвзятым – аргумент, который он цинично считал чистым лицемерием, так как исходил от судей, назначивших виновного задолго до того, как дело дошло до них.

Затем жюри фактически приказали вынести обвинительный приговор, что присяжные сделали без малейших колебаний. Затем де Ралег, как старший судья, вынес смертный приговор и приказал, чтобы его привели в исполнение на следующий день. Не поднимая глаз, Томас кротко последовал за двумя вооруженными людьми обратно в тюрьму, и весь печальный эпизод закончился.

Остаток дня де Вулф выполнял свои обязанности как в тумане. Ему хотелось оседлать Одина и уехать в поместье, чтобы побыть одному, страдая от обиды и гнева. Но он требовался в суде, будто ничего не произошло, поскольку дела, в которых он участвовал, мог представить только он сам. Писарь, который пытался выполнять обязанности Томаса со свитками, по эффективности был тенью маленького секретаря, и его неуклюжие усилия только напоминали де Вулфу, какого ценного помощника он потерял.

Ко времени обеда в полдень Матильда уже слышала об осуждении, и Джон ожидал, что она начнёт язвить по этому поводу, но, к его удивлению, она была сдержана в своих комментариях, и вскоре он почувствовал, что она поняла, насколько эта тема для него чувствительна и, что она сделает только хуже, если заденет его. Вместо этого, чуть ли не с целью попытаться отвлечь его беспокойный ум от такого болезненного предмета, она начала сплетничать о своей любимой теме: духовенстве Эксетера.

– Наш священник в Сент-Олафе должен уйти! Он сказал, он вчера вечером видел епископа, а завтра он отправится в Суссекс, чтобы увидеть своего настоятеля.

Джон заинтересовался её словами, так как Фулк был одним из тех, кого собор считал потенциальным подозреваемыми. Интересный факт, что он внезапно уходит, что бы это значило? – Чем это вызвано? – Спросил он жену.

– Не могу себе представить. На вчерашней раздаче милостыни он ничего не сказал об этом. Я подумала, что он мог бы что-то намекнуть мне, как одному из самых достойных членов своей общины. – Она фыркнула, не одобряя отношение священника, и Джон почувствовал, что её отношение к настоятелю начало меняться.

– Когда я говорил с ним на днях, он выглядел недовольным тем, что служит в маленькой церкви, подобной церкви Святого Олафа, – размышлял де Вулф. – Кажется, он считает, что ему суждено что-то большее.

На этот раз Матильда согласилась с ним.

– Он умный и способный человек, потерянный в такой маленькой часовне, особенно потому, что он не может добиться продвижения в епархии.

Коронер не интересовался амбициями Джулиана Фулка, но следующее замечание Матильды вызвало большой интерес.

– Это было странное дело, священники говорят, что Ральф де Капра совершенно сошёл с ума и заперт в лазарете Святого Николая.

Де Вулф поднял взгляд от своего хлеба с сыром.

– Я думал, что торговец адским пламенем Адам Дол взял его под свое крыло?

– Он был у него, но, похоже, де Капра убежал и попытался утопиться в реке. Они выловили его и отвели к монахам святителя Николая для его собственной безопасности.

Хотя Джону было трудно избавиться от подавленного оцепенения, охватившего его, он решил, что ему лучше ещё раз поговорить с этими тремя священниками. Он был убеждён, что настоящий убийца всё ещё где-то в городе, поэтому поиски должны продолжаться. Когда он найдёт виновника то, по крайней мере, может бросить это в лицо шерифа и судей – хотя ничего хорошего это уже не принесёт его бедному секретарю.

Днем он вернулся в зал графства и попытался сосредоточиться на делах, чтобы не думать о судьбе Томаса.

Ближе к концу заседания появился Гвин, удивив де Вулфа тем, что он был абсолютно трезв. Корнуоллец выглядел так, словно постарел на десять лет. Стоявший позади него Габриэль тайком пожал плечами, показывая коронеру, что ничего не смог сделать с Гвином в его нынешнем подавленном настроении. Когда зал опустел, они остались вдвоём и сидели в унылом молчании среди пустых столов и скамеек.

– Бесполезно что-то говорить этим людям, – прорычал Вулф. - Они скажут, что, не могут ничего изменить, как только присяжные вынесли вердикт.

– Кровавые лицемеры – сказали бы присяжные, на то, что говорят их светлости, – прорычал Гвин.

Де Вулф устало поднялся с табуретки и ступил на край помоста.

– Я собираюсь сейчас встретиться с Томасом. Ты идешь?

Его помощник покачал головой.

– Я зайду позже - когда наберусь смелости встретиться с ним.

Когда Джон спустился по нескольким ступеням в подземелье, угрюмый Стиганд не стал ему препятствовать, а молча открыл двери в проход с рядом камер.

Почти испуганно де Вулф пробирался по почерневшей влажной соломе, чтобы появиться над своим писарем, который неподвижно сидел на краю сланцевой плиты. Лев в бою, без раздумий бросающийся в схватку с любым противником мечом или копьем, в данной ситуации де Вулф оробел, эмоции и сострадание смутили его. Между тем, когда Томас поднял глаза, получилось почти так, будто маленький бывший священник был тем, кто был готов его утешить, а не наоборот. На его лице была блаженная улыбка, и он казался совершенно спокойным.

– Не волнуйтесь, господин, это то, что было предопределено нашим Создателем. По крайней мере, я тут никак не могу оплошать, потому что, когда меня завтра повесят – мой плащ вряд ли зацепится за виселицу, как было на стене собора.

Его спокойствие и его попытка пошутить почти сломили Джона, и только прокашлявшись он смог сдержать слёзы.

Они поговорили некоторое время, хотя больше говорил Томас. Он рассказал своему хозяину о своем детстве и о том, как долго учился в Винчестере, о смерти матери от той же чахотки, которая согнула его спину, и о хороших днях, когда он преподавал в своей старой школе, до того, как попался в ловушку девушки, которая ради забавы обвинила его в попытке изнасилования. Он сказал де Вулфу, что ничего не хочет, так как его дядя архидиакон уже принёс ему драгоценную Вульгату. Говоря это, он сжимал книгу в руках. В конце концов, больше нечего было сказать, и, пообещав увидеть его снова в роковое утро, Джон с тяжёлым сердцем ушёл, сказав Томасу, что Гвин пообещал навестить его позже тем же вечером.

Пока он тащился домой, он задавался вопросом, были ли у его помощника какие-то идеи относительно спасения товарища в последнюю минуту. Часть его надеялась, что Гвин предпримет какую-то попытку, но здравый смысл говорил, что это будет бесполезный, катастрофический акт. Тюрьма находилась внутри запертого комплекса замка, в подвале, под охраной тюремщиком. Внутренний двор был неприступен, в караулке постоянно бодрствовали солдаты. Весь замок, да и весь город, знал об осуждении Томаса, и никакая хитрость или грубая сила Гвина не могли вытащить их обоих из Ружмона, а затем через городские ворота. Если бы они это сделали, оба немедленно были бы объявлены вне закона, законной добычей любого, кто хотел бы их убить и требовать награду за их головы. И у Гвина была жена и сыновья, которых он должен был содержать, поэтому даже любовь, которую он испытывал к маленькому писарю, безусловно, не стоила этой жертвы.

Ранним вечером он пошёл домой, где спокойно поужинал с Матильдой, которая снова была необычайно покладистой, украдкой озадаченно поглядывая на него из-под своих тяжёлых бровей, словно ощущала его страдания. Хотя большую часть совместной жизни они провели во взаимном антагонизме, но возникающие серьезные проблемы каким-то образом сближали их, хотя и временно. Когда Джон, несколькими месяцами ранее сломал ногу в бою, Матильда ухаживала за ним с особой заботой, а когда она переживала за судьбу своего брата, замешанного в заговоре против короля, де Вулф по её просьбе вывел шерифа из-под подозрений.

После еды он беспокойно ходил взад-вперёд по залу, затем объявил, что собирается поговорить с Адамом Долом и, возможно, с расстроенным Ральфом де Капрой, если сможет попасть в больничную палату монастыря святого Николая. Он также хотел ещё раз поговорить с Джулианом Фулком о внезапном желании того покинуть Эксетер, но, зная об интересе Матильды к этому конкретному священнику, не стал упоминать о таком намерении.

Когда он добрался до Ступеней Святой Марии, солнце уже садилось. Церковь снова пустовала, и он пошёл в жилые помещения. Действующий настоятель жил в небольшом доме, пристроенном к задней стене церкви. В жилище была одна комната с кроватью с балдахином, а также служитель церкви, который убирал её и звонил в колокол, отделил небольшой закуток для приготовления пищи.

Де Вулф постучал в двустворчатые двери, которые открылась, чтобы явить жестокие черты отца Адама.

– Чего тебе надо, коронер?

– Поговорить с тобой о де Капре.

– Какое тебе до этого дело? Ты и без того создал достаточно проблем.

Де Вулф не обижался на его манеру, признавая, что этот странный человек не способен на вежливость.

– Как коронер, я обязан расследовать незаконные события. И кажется, что Ральф де Капра дважды пытался покончить с собой, что является противоправным.

– Так что ты собираешься с ним делать – арестовать его? Твой писарь тоже пытался покончить с собой, но его не бросили в тюрьму – хотя он всё же оказался там, – саркастически добавил он. Священник стоял на пороге и не собирался впускать де Вулфа в свое жилище, поэтому коронеру пришлось продолжить допрос на улице.

– Что привело де Капру в это отчаянное состояние?

Адам наклонился и придвинул своё широкое лицо почти вплотную к носу Джона.

– Это не твоя забота, коронер. То, что проходит между двумя священниками посредством исповеди, знает только Бог, это не для твоих ушей или кого-либо ещё на земле.

– Было ли это какое-то признание или просто излияние обеспокоенного ума? Ибо я слышал, что он пережил кризис веры.

Священник с гневом хлопнул ладонью по косяку двери.

– Ха! Почти каждый так называемый священник в этой проклятой стране страдает от кризиса веры! Они не верят в то, для чего существует церковь. Неспособны сказать грешникам, что ждёт их, если они не смогут покаяться. Это не настоящие священники, а слабаки, вот кто они!

Джон застонал про себя. Он направил этого безумца на его любимую тему одержимости и должен был получить ещё одну тираду адского пламени.

– Тогда я пойду к Святому Николаю, повидаться с де Капрой, – поспешно сказал он и отошёл, оставив Адама с побагровевшим лицом, размахивающего руками и разглагольствующего о нераскаявшемся и пламени проклятия.

Де Вулф шагал по неровным ступеням холма и прошёл мимо «Сарацина», мимо конца Пустого переулка, но не поддавался искушению выпить кружку эля и утешиться компанией Несты, хотя и собирался позже вернуться к «Ветке плюща». Он пересёк переднюю улицу и прошёл по кривым и грязным переулкам к монастырю святого Николая, спрятанному на вершине Бретани. Настоятель, человек с измождённым лицом, щёки которого были покрыты старыми шрамами от коровьей оспы, находился в маленьком саду и наказывал молодого монаха за какую-то ошибку в прополке огорода.

Когда де Вулф попросил свидания с Ральфом де Капрой, настоятель покачал головой.

– С ним ещё нельзя говорить. Брат лекарь дал ему успокоительное, хотя, похоже, это мало что дало.

– Я должен поговорить с ним сейчас же, – настаивал де Вулф. – Это вопрос крайней необходимости. Шансы были невелики, что ненормальный священник расскажет всё, что выдаст его как убийцу, и Томас будет очищен. Однако Джон не мог упустить даже самую малейшую возможность спасти шею своего писаря.

Ощутив внезапный порыв прохладного ночного воздуха, хмурый настоятель натянул капюшон своего чёрного бенедиктинского одеяния.

– Если это настолько нужно, то будьте бдительны, если он снова придёт в бешенство, – проворчал он. Он подозвал молодого послушника, который мыл кастрюлю возле монастырской кухни, и велел ему отвести коронера в больничную комнату. Следуя за ним, Джон прошел мимо кладовой, где он не раз осматривал трупы жителей этой части города, хотя, к счастью, сегодня там было пусто.

Послушник провёл его в проход с двумя кельями, в одной из которых был заперт священник из Всех Святых на Стенах. Он нервно вытащил выполнявший роль замка деревянный штырь и отошёл в сторону, чтобы пропустить коронера. Джон быстро проскользнул внутрь и тут же услышал, как штырь вставили назад.

В крошечной келье, в верху которой было только небольшое отверстие, чтобы пропустить немного света, он разглядел худую фигуру, сидевшую на койке в углу. Священник был совершенно голым, а его туника лежала на полу, разорванная в рваные полоски. Джон задавался вопросом, пытался ли он сделать петлю, но в пустой келье не было ничего, на чём он мог бы повеситься.

Де Капра дрожал, но не от холода. Он никак не отреагировал на то, что заметил прибытие коронера, и сидел, уставившись в пол.

– Ральф, я Джон де Вулф, коронер. Ты помнишь меня?

Ответа не было, поэтому Джон поставил низкий табурет – единственную мебель в помещении, и сел прямо напротив священника.

– Ральф, ты должен ответить на мои вопросы.

Снова не было никакой реакции, и Джон рукой взялся за священника. Он повернул несчастного так, чтобы мог смотреть прямо в пустые глаза.

– Что случилось с тобой, а? Что ты наделал?

Внезапно Ральф вышел из прострации, в которой находился. Когда де Капра вскочил и бросился в угол кельи, потрясенный переменой, Джон упал с табуретки, а обнажённый священник опёрся раскинутыми руками в соседние стены, как живое распятие.

– Я согрешил, я согрешил! - Завопил он, его глаза смотрели в потолок.

– Как ты согрешил? Что ты наделал? Ты убил, Ральф? - Коронер в отчаянии хотел услышать признание.

– Убил? Я отправил легион душ в чистилище!

Дух Де Вулфа на мгновение воспрял в надежде, что он наконец нашёл убийцу.

– О ком ты говоришь? Ты их убил в городе?

Де Капра бился своим худым телом взад и вперёд в угол стены, царапая ногтями штукатурку.

– Я перестал верить! Сатана похитил мой разум! Я служил без веры, я предал прихожан! Я крестил младенцев, не веря в то, что я делаю! Я соборовал умирающих без истинной милости Бога! Они потеряны! Я их предал! – Он спустился по стене на кровать и сел в смятую солому, безутешно плача.

С замиранием сердца Джон сделал последнюю попытку.

– Но кого ты убил, Ральф? Старого еврея, священника, содомита, шлюху?

Ответа не было, а рыдание продолжалось.

Дверь открылась, и появилось страшное лицо послушник, а затем и настоятеля.

– Это не может продолжаться! – Прошипел он. – Ты должен уйти, коронер. Этот человек повредился в уме.

Признавая поражение, де Вулф кивнул и, с последним сострадательным взглядом на несчастного человека на матрасе, вышел вслед за монахами из комнаты. Когда они вышли из коридора, Ральф де Капра начал пронзительно кричать о муках своей души. Это был сигнал о том, что последний шанс де Вулфа спасти Томаса потерпел неудачу.